проведенную в пещере ночь он маршировал, записывал приказания, передавал
их, делал пометки на карте обстановки, снова маршировал. Тем временем луна
опустилась за горизонт, в залив вошли корабли, между ними и берегом
засновали шлюпки, а затем корабли ушли, оставив на берегу оперативную
группу Хука и еще пять-шесть тысяч солдат. В снах Гая не было ни чуждых
ему высоких чинов из штаба гарнизона Крита, ни нелепостей, встречавшихся
на острове в реальной действительности, ни бегства. Все выглядело так, как
в предшествовавший день, предшествовавшую ночь, в ночь и день после
высадки в заливе Суда; когда на рассвете он проснулся, перед ним предстал
тот же мир, что и во сне; сон и реальность - как два аэродрома, похожие
друг на друга во всех отношениях, но находящиеся на разных континентах.
Вдали Гай смутно различал самого себя. Он неимоверно устал.
отделение по каменистой тропинке вниз в гавань. Набережная была завалена
брошенным снаряжением и обломками, появившимися в результате бомбежек.
Среди мусора и обломков стояли штабеля ящиков с продовольствием (мясные
консервы и галеты) и медленно двигалась толпа солдат, запасавшихся едой.
Сержант протолкался через толпу и вскоре вынырнул из нее со множеством
консервных банок. Из стены разрушенного здания торчал кран, и холодная
вода стекала в груду обломков. Гай и солдаты его отделения наполнили
фляжки, напились досыта, снова наполнили их и завернули кран. Потом они
позавтракали. Небольшой город был сожжен, разрушен, и жители покинули его.
Повсюду, как тени, бродили солдаты разбитой армии. Одни апатично слонялись
без цели, слишком усталые, чтобы думать о еде; другие разбивали о камни
свои винтовки, испытывая яростное удовольствие в этом символическом
прощании с оружием; какой-то офицер топтал ногами свой бинокль; рядом с
ним пылал подожженный мотоцикл; небольшая группа солдат под руководством
капитана-сапера возилась у старой рыбацкой лодки, лежащей на боку, частью
в воде, частью на песке. Сидевший на набережной солдат методично разбирал
пулемет "брен" и швырял детали в воду. Какой-то низкорослый солдат
переходил от группы к группе и, как проповедник, увещевающий обреченных
прихожан на пороге неминуемого страшного суда, твердил: "Чтобы я сдался?
Черта с два! Я иду в горы. Кто со мной?"
придется заботиться о нас. Если нас найдут немцы, мы попадем в категорию
военнопленных, а наших друзей расстреляют.
человека для переговоров о сдаче.
плечи три фляжки с водой, сменил винтовку на пистолет, который
артиллерист-австралиец намеревался бросить в море. Согнувшись под тяжестью
ноши, но твердо переставляя ноги, он с важным видом зашагал прочь и вскоре
скрылся из виду. Вдали, за выходом из гавани, поблескивало спокойное
открытое море. Повсюду жужжали и роились мухи. Со дня прибытия на эсминце
Гай ни разу не раздевался. Он сказал:
никто не отдавал. В толще скалистого мыса, образующего гавань, они
отыскали расщелину. Пройдя ее, они попали в небольшую бухточку с
каменистым пляжем, глубокой и чистой водой. Гай снял с себя одежду и во
внезапном приступе эйфории принялся нырять и плавать, затем он лег в воде
на спину и, закрыв глаза, долго покачивался под лучами солнца; ни один
звук не доносился до его ушей, он ощущал только физическую легкость,
одиночество и возбуждение. Перевернувшись на живот, он принимался плавать
и снова ложился на спину, опять плавал, потом поплыл к противоположному
берегу бухты. Здесь скалы отвесно спускались в глубокую воду. Протянув
руку, он зацепился за выступ скалы. Нагретый солнцем камень был теплым.
Гай подтянулся и, опершись локтями на выступ, отдыхал, болтая ногами в
воде, доходившей ему до колен. Он сделал передышку, так как за прошедшую
неделю потерял много сил, затем поднял голову и обнаружил, что смотрит
прямо в чьи-то глаза - глаза человека, сидевшего над ним на выступе скалы
из черного камня и пристально разглядывающего его; человек выглядел
необычно чистым и упитанным по сравнению с другими из гарнизона Крита; в
ярких лучах солнца его зрачки, казалось, были цвета устричной раковины.
Людович. Он встал, наклонился и вытащил Гая из воды. - Сигарету, сэр?
ему и зажженную спичку. Обнаженный, мокрый, Гай уселся рядом с ним и
закурил.
признать, что для подобных расспросов еще слишком рано или скорее слишком
поздно?
мне. Пловец я плохой, а море так и манит. Вы, сэр, в какой-то мере,
видимо, разбираетесь в теологии. Я видел у вас кое-какие книги. Посчитают
ли моралисты это самоубийством, если я поплыву прямо в море, сэр, в
фантастической надежде добраться до Египта? Сам я не наделен верой в бога,
но всегда интересовался теологическими умозрительными заключениями.
обратно? - Старшина Людович заботливо отщипнул тлеющий конец сигареты и
водворил окурок в пачку. - "Бычки" теперь на вес золота, - заметил он,
перейдя на казарменный жаргон. - Я последую за вами в обход, сэр.
присоединился к нему. На нем теперь была форменная одежда и, как заметил
Гай, майорские погоны.
разрослась и продолжала расти по мере подхода нестройных колонн,
покинувших укрытия в горах и спускавшихся, еле передвигая ноги, вниз, к
гавани. От складов продовольствия ничего не осталось. Повсюду под стенами
домов, прислонившись к ним спинами, сидели солдаты, уныло жевавшие у кого
что было. Общий интерес привлекала копошившаяся у лодки группа, которая
теперь принялась сталкивать ее в воду. Возглавлявший группу саперный
капитан покрикивал на солдат голосом более решительным, чем те, которые
приходилось слышать Гаю за последние дни.
давай... - Солдаты обессилели, но лодка продвигалась. Берег был крутой,
скользкий от покрывавших его водорослей. - Давай еще! Вместе взяли! Еще
раз... Пошла, пошла... Не задерживай... Вот так, вот она и плывет...
выйдет.
воде; капитан и остальные из его группы взобрались в лодку и принялись
вычерпывать воду и готовить двигатель к запуску. Гай наблюдал за ними.
самостоятельно. Мы не слишком хорошо обеспечены всем необходимым. Ну как,
идете?
Он видел перед собой только манящий простор открытого моря, испытывал
удовольствие оттого, что нашел кого-то другого, взвалившего на себя
тяжесть решения.
запустим эту штуку.
богослов не посчитал бы это самоубийством.