штормом, который поднялся против него тут, в этой конторе? Стыдитесь,
капитан! Сон и содовая вода - вот наилучшее средство против такой тревоги.
мальчик, так что мне незачем извиняться за случайно сорвавшееся слово, -
если вам доставляют удовольствие такие шутки, значит вы не тот джентльмен,
за которого я вас принимал, а если вы не тот джентльмен, за которого я вас
принимал, то, стало быть, у меня, пожалуй, есть основания беспокоиться. Дело
обстоит так, мистер Каркер: перед тем как бедный мальчик, выполняя
полученный приказ, отправился в путь, он мне сказал, что это путешествие,
как ему точно известно, ничего общего не имеет с его личной выгодой или
повышением по службе. Я считал, что он ошибается, и так и сказал ему, а
затем пришел сюда, главный ваш начальник отсутствовал, и я задал вам с
подобающей учтивостью два-три вопроса для собственного успокоения. На эти
вопросы вы ответили - ответили откровенно. Теперь, когда все кончено и нужно
претерпеть то, чего нельзя изменить - а вы, как человек ученый, перелистайте
книгу и, найдя это место, отметьте его, - теперь я бы почувствовал
успокоение, услыхав еще раз, что я не ошибся и исполнил свой долг, когда
скрыл от старика слова Уольра, и что, в самом деле, дул попутный ветер,
когда он развернул паруса, держа курс на Барбадосскую гавань. Мистер Каркер,
- продолжал капитан с присущим ему добродушием, - когда я был здесь в
последний раз, мы с вами очень весело беседовали. Если я не так весел
сегодня из-за этого бедного мальчика и если я погорячился, вызвав у вас
замечания, которых лучше не слышать, то зовут меня Эдуард Катль, и я прошу у
вас прощения.
вынужден просить вас об одном одолжении.
рукой на дверь, - и можете произносить свои несуразные речи где-нибудь в
другом месте.
красный ободок на лбу побледнел, как бледнеет радуга среди сгущающихся
облаков.
указательным пальцем и показывая ему все зубы, но по-прежнему любезно
улыбаясь, - я был слишком снисходителен к вам, когда вы явились сюда в
первый раз. Вы принадлежите к категории людей лукавых и дерзких. Желая
спасти молодого... как его там зовут... которому грозила опасность вылететь
отсюда, я оказал вам снисхождение - однажды, и только однажды. А теперь
ступайте, мой друг!
широко расставив ноги на каминном коврике, - как и подобает разумному
человеку, и не принуждайте нас указывать вам на дверь или прибегать к иным
крутым мерам. Будь мистер Домби сейчас здесь, вам, капитан, пожалуй,
пришлось бы удалиться с большим позором. Я же только говорю - ступайте!
глубокий вздох, осмотрел мистера Каркера с ног до головы, а затем окинул
взглядом маленькую комнату, как бы не совсем понимая, где и в каком обществе
он находится.
непринужденной откровенностью светского человека, который слишком хорошо
знает свет, чтобы тревожиться из-за проступков, его лично не касающихся, -
однако и вас можно раскусить - вас и вашего отсутствующего друга, капитан.
Кстати, что вы сделали с вашим отсутствующим другом?
наказал себе: "Держись крепче!" - но шепотом.
назначаете милые свидания, принимаете милых гостей, не так ли, капитан? -
спросил Каркер, насупив брови, но по-прежнему скаля зубы. - Но это уже
дерзость - являться затем сюда! Это не вяжется с вашим благоразумием! Вы,
заговорщики, беглецы, должны быть более рассудительны. Сделайте мне такое
одолжение, ступайте!
голосом, судорожно сжимая свой тяжелый кулак. - Многое хотелось бы мне вам
сказать, во я и сам не знаю, где запрятаны у меня сейчас слова. Для меня мой
молодой друг Уольр утонул только вчера вечером, и это сбивает меня с толку.
Но мы с вами еще сойдемся борт о борт, приятель, - сказал капитан, поднимая
свой крючок, - если будем живы!
с тою же откровенностью отозвался заведующий, - ибо предупреждаю вас, вы
можете не сомневаться в том, что я вас поймаю и уличу. Я не притязаю на то,
чтобы быть более нравственным, чем ближние мои, любезный капитан, но
доверием этой фирмы или кого либо из членов фирмы злоупотреблять не следует,
равно как не следует его подрывать, пока у меня есть глаза и уши. Прощайте!
- сказал мистер Каркер, кивнув головой.
пристально посмотрел на капитана), вышел из конторы, а мистер Каркер остался
стоять перед камином, широко расставив ноги, любезный и безмятежный, как
будто душа его была так же незапятнана, как и его чистое, белое белье и
гладкая, нежная кожа.
ему известно, сидел когда-то бедный Уолтер; теперь за ней занимался другой
юноша едва ли не с таким же свежим и веселым лицом, какое было у Уолтера в
тот день, когда они откупорили в маленькой гостиной предпоследнюю бутылку
знаменитой старой мадеры. Вызванное таким образом воспоминание послужило на
пользу капитану; в разгар гнева оно растрогало его и заставило прослезиться.
темной лавки, негодование его, как бы ни было оно велико, не могло одержать
верх над горем. Казалось, гнев не просто оскорблял память об умершем, но,
настигнутый смертью, угасал перед лицом ее. Все оставшиеся в живых негодяи и
лжецы теряли всякое значение по сравнению с честностью и правдивостью одного
умершего друга.
уяснить себе только одно: вместе с Уолтером едва ли не весь мир капитана
Катля пошел ко дну. Если он упрекал себя - и очень жестоко - за потворство
невинной лжи Уолтера, то достаточно много думал он и о мистере Каркере,
которого никакие моря не могли вернуть, и о мистере Домби, который, как
понял он теперь, находился за пределами человеческого оклика, и об Отраде
Сердца, с которой нельзя было ему теперь встречаться, и о "Красотке Пэг",
этой крепко сколоченной из тикового дерева и хорошо снаряженной балладе,
которая налетела на скалу и разбилась в рифмованные щепки. Капитан, сидя в
темной лавке, размышлял об этом уже не помня о нанесенном ему оскорблении, и
с такой тоскою созерцал пол, будто перед ним и в самом деле проплывали все
эти обломки.
благопристойно почтить память бедного Уолтера. Очнувшись и разбудив Роба
Точильщика (который в искусственном полумраке крепко заснул), капитан вышел
из дому со своим слугой, следовавшим за ним по пятам, и с ключом от входной
двери, хранившимся в кармане, и отправился в один из магазинов готового
платья, коими изобилует восточная часть Лондона, где тотчас купил два
траурных костюма - один для Роба Точильщика, на редкость узкий, и один для
самого себя, на редкость просторный. Затем он приобрел для Роба некое
подобие шляпы, заслуживающей особого восхищения своей соразмерностью,
удобной и пригодной как для моряка, так и для грузчика угля; этакая шляпа,
обычно называемая зюйдвесткой, являлась новинкой в лавке мастера судовых
инструментов. В эти одеяния, которые, по словам продавца, пришлись как раз
впору, - что можно было объяснить лишь исключительно благоприятным стечением
обстоятельств и фасоном, какого не запомнят старожилы, - капитан и Точильщик
облеклись немедленно, явив собой зрелище, приводившее в изумление всех, кто
его созерцал.
подтвердить дурные вести. Передайте молодой женщине, чтобы она осторожно
довела их до сведения молодой леди, и пусть они обе никогда больше обо мне
не вспоминают - не забудьте сказать об этом, - хотя я буду думать о них по
ночам, когда на море бушует ураган и волны вздымаются, как горы, а вы,
братец, перелистайте вашего доктора Уотса * и, когда отыщете это место,
отметьте его.
дружбе, предложенной ему мистером Тутсом. По правде говоря, капитан Катль
впал в такое уныние, что в тот день готов был отказаться от мер
предосторожности, принятых против неожиданного нашествия миссис
Мак-Стинджер, примириться со своей судьбой и - что бы ни случилось -
оставаться невозмутимым. Однако с наступлением вечера он слегка оправился и
долго рассказывал об Уолтере Робу Точильщику, не забывая время от времени
похваливать внимание и преданность Роба. Роб, не краснея, выслушивал горячие
похвалы капитана, сидел, тараща на него глаза, старался сочувственно
хныкать, притворялся добродетельным и (как и подобает юному шпиону)
запоминал каждое слово, подавая надежды сделаться со временем ловким
обманщиком.
занявшись торговлей инструментами, он счел нужным носить очки, хотя глаза у
него были как у ястреба, - и развернул молитвенник на отпевании. И вот так,
читая шепотом в маленькой гостиной и время от времени останавливаясь, чтобы
утереть слезы, капитан честно и простодушно предал тело Уолтера пучине.
ГЛАВА XXXIII