Водкой несло даже от кошек. Подложив отцу под голову подушку, Костя уселся
за стол читать листки, брошенные на пол.
который он открыл и назвал клеветоном. Это был клеветон Таврова на самого
себя. Яков Маркович писал за всех и обо всех, о нем же (если не считать
доносов) не писал никто и никогда. Поэтому Тавров решил заранее, на тот
случай, когда это понадобится, самолично подготовить о себе статью, чтобы ее
в любую минуту могли опубликовать. А то ведь, если сам о себе не
побеспокоишься, сделают хуже, недостаточно профессионально. Клеветон
"Газетный власовец" был создан в лучших традициях отечественной партийной
печати. В клеветоне был использован полный набор ярлыков из раппопортовского
конструктора: двурушник, предатель Родины, растленный тип, внутренний
эмигрант, продавшийся сионистской разведке, злобный отщепенец, грязный
провокатор.
сынок? Может, это скоро понадобится...
сынок. Ты молодой -- у тебя еще есть слабая надежда. А я...
мне кажется, что евреи любят эту страну больше, чем русские. Они больше
думают о ней, меньше ее пропивают. А живут они на этой земле, начиная с
хазар, то есть не меньше русских. И по чистой случайности в свое время стали
насаждать здесь византийскую религию, а не иудейскую. Русские привыкли
заселять чужие земли. Так что логичнее им эмигрировать. К монголам, от
которых частично произошли. А евреи останутся. Только карлов марлов больше
не надо... Меня тошнит, Костя.
выгравированы мудрые слова: "И это пройдет..."
выгравировал на нем: "И это не пройдет!"
старики и старухи ожидали пенсию. Сироткина попросила предупредить, что она
последняя, отошла к стойке и, открыв отцовскую сберкнижку на имя Северова
Гордея Васильевича с правом для дочери пользоваться вкладом в течение трех
лет, заполнила листок. На счету было две с половиной тысячи с лишним. Отец
не трогал их после смерти матери.
долгой очереди, забрала. Ей велели расписаться три раза -- Надя волновалась,
и подпись каждый раз получалась отличной от предыдущей. В конце концов ее
заставили предъявить паспорт. Только после этого Сироткина получила жетон с
номером, отдала его кассирше, и та отсчитала деньги. Сколько -- Надя не
могла видеть из-за высоченного прилавка, но пересчитывать не стала. Она
отошла к стойке, вынула из сумочки редакционный конверт со штампом "Трудовая
правда", вложила в него деньги и заклеила.
несколько убавилась, пока она поднималась по эскалатору. Обычно, когда Надя
провожала Ивлева, он не хотел, чтобы она шла с ним до самого дома; она
оставалась внизу, и лестница уносила вверх его одного. Но иногда он
заговаривался, не замечал, что она уже стоит на ступеньке, и ей удавалось
проводить его до самого выхода из метро. В такие дни Надя была счастлива.
будто сто раз приходила в дом Ивлева. Она хотела встречи с Антониной
Дональдовной и боялась ее. Это была какая-то игра, которую Сироткина сама
себе предложила, сойдясь с Ивлевым. Антонина Дональдовна была ее педагогом в
38-й музыкальной школе. Надя девочкой любила ее и быстро забыла, как и всех
других своих учителей, но вспомнила, когда узнала, что спецкор Ивлев -- ее
муж. Учительница в свое время о нем рассказывала (какой он умный и
незаурядный человек, -- кажется, про это), и Наде, когда она на него в
редакции посматривала, сделалось любопытно.
заметила. А заметила только, что она любит Ивлева и ей не только хорошо от
этого, но и плохо. Она так и не сказала ему, что знает его жену.
узнав Надю.
свежести в руках и, узнав, все еще продолжала разглядывать Надю, тщательно,
с иголочки одетую.
скрыть следы синих припухлостей от бессонной ночи и слез. Она скинула халат,
натянула брюки и кофту, провела два раза гребешком по голове и вышла из
ванной.
да около.
редакции мелкий технический работник. Он ни в чем не виноват, я уверена. Они
должны его выпустить! Просто обязаны!
слезы покатились вниз, оставив два следа в наспех положенной на щеки пудре.
мнению газеты прислушаются... Скоро из больницы наш главный выйдет,
Макарцев. Он к Ивлеву хорошо относится, понимает, что это талантливый
человек. Он позвонит и все такое... Вот увидите!
была!
такая, как вы думаете! Верьте, это главное!..
в бухгалтерии просили передать...
взглянула.
Учусь в университете, на вечернем, кончаю. В общем, порядок...
как ваш сын?
приглашения.
раздражал ее давно, однако она не придавала ему значения. Только теперь
слабая догадка пришла к ней, но она не позволила этой мысли развиться и
поразить ее сознание неожиданным открытием.
устремленная, улыбаясь, она спешила к метро, и прохожие смотрели ей вслед.
Она предчувствовала, что отец дома. Но когда действительно застала его на
кухне, вспомнила: он утром говорил, что после совещания приедет рано, а
потом снова уедет и ночевать не вернется. Она была уверена, что у него есть
женщина, не может не быть. Просто он считает ее ребенком, и это скрывает. И
раньше бывало, он неожиданно заявлял, что не придет ночевать -- у него
командировка. А тут не объяснил причину -- не захотел врать. Это уже
прогресс.
галстуком и жевал. Она обняла отца за шею, прижалась к его спине. Из Надиной
комнаты доносилась музыка, ласковая и мягкая.
будет. И что значит -- пора? Я же не говорю, что тебе пора замуж...
меня есть новый парень... Так серьезно ко мне относится, просто боюсь...
считаешь?
отнесешься... Ведь тогда ты...