Чтение 111–й страницы книги ~Жюльетта~

меньше вашего.
Так мы закончили эту приятную трапезу и, поскольку час был поздний,
отправились в клуб.
Инагурация {Вступление в должность.} президента сопровождалась
любопытным обычаем. Как вы уже знаете, президентское кресло стояло на
возвышении, а перед ним и немного ниже поставили большой пуф, на который,
согнувшись, оперся новый председатель, и каждый член Братства подходил к
нему и целовал его голый зад. Получив почести от всех присутствующих, граф
поднялся и взошел на трон.
- Уважаемые собратья, - начал он, - любовь - вот предмет моей речи,
которую я приготовил по этому торжественному случаю. Хотя мои рассуждения
покажутся обращенными только к мужчинам, осмелюсь заявить, что в них
содержится все, что должна знать и женщина, дабы уберечь себя от этой
жестокой погибели.
Когда собравшиеся притихли, внимая его словам, он продолжал так:
- Слово "любовь" употребляется для обозначения глубоко сидящего в
человеческой душе чувства, которое подвигает нас, помимо нашей воли к тому
или иному постороннему предмету, которое провоцирует в нас сладкое желание
слиться с этим предметом, сделать расстояние между ним и нами как можно
меньшим. Это чувство радует и восхищает нас, приводит нашу душу в экстаз,
когда мы добиваемся этого слияния, или ввергает в уныние, исторгает из наших
глаз потоки слез, когда вмешательство внешних сил вынуждает нас расторгнуть
этот союз. Если бы только эта блажь никогда не приводила ни к чему, кроме
удовольствия, усиленного пылом страсти, кроме присущей ей развязности, ее
можно было бы считать забавной и безобидной, но поскольку она приводит к
метафизике, которая заставляет нас путать себя с предметом нашего желания,
превращаться в него, повторять его действия, воспринимать его потребности и
желания как наши собственные, только по одной этой причине она становится в
высшей степени опасной, так как расчленяет человека на части, вынуждает его
пренебрегать своими интересами ради интересов предмета любви, отождествляет
его, если можно так выразиться, с этим предметом, и тогда человек взваливает
на себя чужие беды, заботы, печали и горести, добавляя их к своим
собственным. Между тем панический страх потерять желанный предмет или страх
того, что его чувства к нам поблекнут, постоянно гнетет нас, и хотя в самом
начале мы пребываем в безмятежнейшем из всех возможных состояний,
впоследствии этот груз делается тяжким бременем, и мы постепенно погружаемся
в самое жестокое из состояний на земле, Если бы только наградой за столь
неисчислимые злоключения были обычные спазмы наслаждения, я, быть может, и
порекомендовал бы испытать это чувство, но все хлопоты, все муки, все страхи
и неблагоприятные последствия любви никогда не дадут возможности получить
то, чего можно добиться и без них, так какой смысл надевать на себя эти
оковы! Когда красивая женщина предлагает мне себя, когда я в нее влюбляюсь,
мое отношение к ней ничем не отличается от отношения другого мужчины,
который возжелал ее без всякого любовного чувства. Мы оба хотим одного -
совокупиться с ней, но он желает лишь ее тело, а я, впав в метафизическое и
всегда роковое заблуждение, тешу себя другой мечтой, которая, по сути своей,
абсолютно совпадает с желанием моего соперника. Я убеждаю себя, что жажду
только ее сердце, что в мыслях моих нет никакого намека на плотское
обладание. И эта убежденность становится настолько сильной, что я с радостью
и благодарностью соединяюсь с этой женщиной, но думаю при этом, будто я
люблю в ней только душу, и в результате получаю ее сердце, пожертвовав
своими физическими удовольствиями. В этом-то и заключается роковой источник
моей ошибки, которая неумолимо увлекает меня в пучину горя, из-за этого я
порчу себе жизнь: я влюблен, и с этого момента все вокруг меняется -
ревность, тревога, забота становятся моими вечными спутниками, становятся
самой сутью моей ничтожной жизнью. Чем ближе я подхожу к предполагаемому
счастью, чем больше вкладываю в него своих надежд, тем сильнее становится
фатальный ужас потерять его.
Отказываясь от терний этого опасного чувства, не следует думать, будто
я лишаю себя и цветов, напротив, это позволит мне без опаски наслаждаться
ими. Таким образом, я извлеку из цветка только нектар, отбросив ненужную и
невкусную часть точно так же я буду обладать вожделенным телом и обойдусь
без души, которая мне совершенно ни к чему. Если бы человек хорошенько
поразмыслил над своими истинными интересами, что касается получения
удовольствия, он уберег бы свое сердце от этой жестокой лихорадки, которая
сожжет его дотла если бы только он понял, что нет никакой нужды быть
любимым, чтобы удовлетворить свою страсть, и что любовь скорее затрудняет
путь к блаженству, он бы с презрением отверг это метафизическое чувство,
затуманивающее его мозги, и ограничился бы телом, навеки избавив себя от
треволнений, неотделимых от любовного томления.
Теперь я перехожу к тому, что является простым умственным упражнением,
чем-то вроде мистификации, сплошной фикцией и химерой - я имею в виду
утонченность, которую мы стремимся привнести в свои наслаждения иногда она
приобретает важное значение в метафизике любви, и, с ней происходит то же
самое, что со всеми иллюзиями, которые служат пустым и ненужным
украшательством.
Хуже того - утонченность не только бесполезна, но и разрушительна для
всего, что способствует удовлетворению плотских желаний. Сегодня абсолютная
бесполезность любви стала очевидной, и обладающий рациональным умом человек
должен рассматривать объект своих удовольствий только как предмет,
вызывающий резкое повышение температуры нервных флюидов, как существо,
имеющее само по себе незначительную ценность, чья роль заключается в том,
чтобы обеспечить чисто физическое утоление желаний, которые возникают в
ответ на жар в нервных флюидах, а после того, как удовольствие получено, оно
теряет в глазах мыслящего человека все соответствующие атрибуты и
возвращается на свое прежнее, безликое место в классе себе подобных. Следует
осознать, что ни один из этих предметов не является единственным в своем
роде, можно найти другие, подобные ему, столь же приятные и услужливые.
Человек жил прекрасно и до совокупления, почему он не должен жить так же и
после него?
Перейдем к следующему, не менее важному вопросу, к вопросу о женской
неверности, и посмотрим, чего лишает женщина своего любовника, когда ее
благосклонность обращается на другого. Ведь он в любом случае сполна получит
свою долю, и ему грех жаловаться, если такую же долю получит и другой,
посторонний мужчина. И даже если он потеряет эту женщину, разве так трудно
найти другую? Допустим, она неверна ему, обманывает его с другим, но с такой
же легкостью она может обмануть и соперника и вернуться обратно в его
постель получается, что женщина любит второго не больше, чем первого,
поэтому нет никакого смысла ревновать ее. Чувство ревности могло бы иметь
оправдание, если бы эта обожаемая женщина была единственной на земле, но в
нашем мире всегда можно найти замену. Я ставлю себя на место нашего
любовника и задаю себе вопрос: какую боль может принести мне потеря этой
женщины? Если она вызвала волнение у меня в крови и ответила на мои чувства,
если эти чувства были страстными, их силу на девять десятых определяло мое
воображение острое желание обладать этой женщиной, ее таинственность,
препятствия, стоявшие на моем пути, - все это делало ее прекрасной в моих
глазах. А если и после обладания она не потеряла для меня привлекательность,
это могло случиться по двум причинам либо я еще раз хочу испытать
удовольствие, либо все еще нахожусь в сетях своих прежних заблуждений,
которые сохранились с тех пор, когда я был слеп и ничего не понимал в
женщинах теперь эта слепота вернулась и вновь туманит мой мозг, а я не в
силах сорвать со своих глаз повязку. Тем самым я проявляю слабость,
непростительную для мужчины, и чтобы с ней справиться, я должен критическим
взором посмотреть на нее, на эту Афродиту, которая некоторое время назад
околдовала меня. И вот, охваченный приятной истомой и успокоенный, я
приступаю к научному анализу: как говаривал Лукреций, пора взглянуть на
изнанку действительности. И я вижу, что это небесное создание, которое меня
очаровало, которое привело меня в экстаз, имеет те же самые естественные
желания и естественные потребности, такие же формы тела, такой же аппетит,
обладает теми же несовершенствами, что и все остальные представительницы ее
пола. Таким образом, хладнокровный анализ снимает покров таинственности и
очарования, который неудержимо притягивал нас к этому предмету, и вдруг
оказывается, что этот предмет ничем не выделяется из толпы ему подобных.
Приятности характера не имеют никакого отношения к нашему рассуждению, так
как они целиком относятся к области дружбы, и только с этой точки зрения
можно их рассматривать, но в любви дело обстоит совершенно по-иному, и я
глубоко заблуждаюсь, если полагаю, будто именно характер женщины пленил
меня, между тем как целью моей было только ее тело, и оплакиваю я только
потерю этого тела, хотя в любое время могу найти другое, не менее
обольстительное, так что судите сами: насколько беспочвенно было мое
восхищение и насколько нелепо теперь мое сожаление.
Давайте найдем мужество признать и такую истину, что ни одна женщина не
может составить полное счастье мужчины. Если посмотреть на этот вопрос с
точки зрения его наслаждения, вряд ли можно сказать, что она делает счастье
его всесторонним, ибо он испытывает более приятные минуты в беседах с
друзьями, а если обратимся к ее роли в качестве друга, и здесь мы обнаружим,
что ее двуличность, ее лживость и раболепие, словом, ее низость, не могут
поощрять дружеские чувства, ведь дружба требует открытости и равенства.
Когда один из друзей подавляет другого, о дружбе не может быть и речи,
превосходство одного пола над другим, фатальное для дружбы, обязательно
присутствует там, где два друга принадлежат к разному полу. Таким образом,
женщина непригодна ни в роли любовницы, ни в роли друга - она хороша лишь в
качестве рабыни, в каком держат ее на Востоке ее полезность не простирается
за пределы физических удовольствий, которые она может доставить, после чего,
как говаривал король Хлодвиг, от нее лучше всего избавиться и как можно
скорее.
Нетрудно доказать, что любовь - не что иное, как национальное суеверие,
что три четверти народов мира, которые обычно содержат своих самок взаперти,
никогда не были жертвами этого безумия, но, обращаясь к истокам этого
предрассудка, нам придется столкнуться с определенными трудностями, если мы