Анатольевич, вплотную подойдя к нам, - могут и шкуру
попортить. Так что вылезай, друг.
Анатольевич распахнул дверь со стороны Дана.
вес, конец пути... Но Дан, Дан - мягкие волосы на затылке,
полы плаща на маяке, обнимающие меня, "вы мне нравитесь,
Ева, очень нравитесь...", последний поцелуй, за которым
стояла новая, невыразимо прекрасная жизнь...
голосом. - Отпустите его, он ничего не знает. Отпустите, я
поеду с вами.
сочувственно ткнул пистолетным дулом Дану под подбородок. -
Ряха твоя лощеная что-то больно знакома. Может, виделись
где?
ту ты себе подругу выбрал, парень, ой не ту. Она-то тебя под
монастырь и подвела. А ведь мог найти совсем другую,
добропорядочную, и прожил бы с ней до старости. Потом бы,
конечно, любовницу себе завел, детей бы в Оксфорд учиться
отправил или в Кембридж... Финансы, я вижу, позволяют... А
теперь уж не придется. Кончайте его, ребята, а я пока с
нашей красавицей потолкую, уж больно быстро она бегает, не
угнаться да толком не поговорить.
но его уже вытащили из машины, быстро обыскали и,
подталкивая в спину тупыми рылами автоматов, повели к
близкому лесу. В руках у одного из парней Шинка-рева я
увидела лопату с коротким черенком...
обхватил меня за шею ручищей с зажатым в ней пистолетом:
дуло уперлось мне в перекрестье ключиц, а совсем рядом
возникла тяжелая круглая голова Шинка-рева. От него несло
пивом, запах был почти удушающий, кажется, я даже на секунду
потеряла сознание.
знакомой. - Вот и встретились наконец. Ты кое-какие вещички
забыла у нашего общего друга, так я тебе их принес.
на приборную панель джипа кассету и мое собственное изрядно
помятое письмо - края у открытки "С днем рождения!" были
заломлены.
возможно, и понравилось бы. "С днем рождения", надо же!
Теперь уж не оценят. Ну, чего молчишь?
собственная жизнь была мне безразлична, в конце концов, я
уже умерла прошлым летом... Но из головы не шла лопата с
коротким черенком.
вместе же собирали... - Шинкарев аккуратно положил рядом с
кассетой сумочку и все ее забытое содержимое - косметичка,
духи, помада. Последним лег томик Юнны Мориц.
что любопытное между строк. Полезно иногда бывает странички
полистать...
оттуда выскользнула фотография, которую я прихватила в
квартире Сирина.
Боже мой, какая же я идиотка, вот так сунула голову в петлю
и потянула за собой единственного человека, которого могла
бы полюбить... Как можно было забыть об этой фотографии, как
можно было вообще не вспомнить о ней - сейчас это казалось
мне невероятным. Я совершила непростительную глупость, это
было равносильно тому, чтобы оставить на месте преступления
свою визитную карточку...
знакомый Вовчик, - голос Александра Анатольевича стал
масляным, он как будто рассказывал заезженную, давно
навязшую на зубах сказку. - Звонит, бедолага, а голосишко
трясется и речи невменяемые. Приезжай, мол, друг Шура, я тут
письмишко подметное получил да еще кой-какой компромат. Не
люблю я подковерных дел, потому пришлось ехать. Что ты
думаешь - приехал среди ночи, ни с чем не посчитался, а он
совсем изошелся. И ну причитать, дурашка, во что это вы меня
втравили, вот, мол, стал жертвой шантажа. Я-то посоветовал
ему горячку не пороть и во всем обстоятельно разобраться -
что за письмо, что за шантажисты такие. А тут, смотрю, твоя
сумочка отдыхает, забыла, что ли? "Чья?" - спрашиваю. "Моей
девушки", - отвечает. "Тебе, - говорю, - друг Володя, нужно
отлежаться денек, а сумочку я сам отдам". Сунул нос - ты уж
прости, любопытен не в меру, а там я, оказывается, лежу, да
еще в трусах. Фото, конечно, не очень качественное, это тебе
не "Кодак"... Так ты бы сказала, я бы лучше тебе подарил...
И почему это, думаю, Вовчика баба мою фотографию таскает?
Может, объяснишь?
умиротворенного он стал почти угрожающим.
что молчание становилось невыносимым.
Интерпол, они так грязно не работают. А вот кто еще у тебя в
тимуровской команде - это мне очень интересно.
и по-другому могу, у меня нервы крепкие, не то что у дружка
твоего Володеньки. Давай так договоримся: если подробно все
расскажешь - и о письме, и о кассете, ладно фотография, Бог
с ней, и кто еще вокруг тебя околачивается, и откуда ты сама
такая, - будет небольно и, главное, быстро. Чик - и все. Я
ведь все равно из тебя все вытяну, я же не мальчик за тобой
по всей Москве гоняться...
люди. Я же о простых вещах спрашиваю. - Он похлопал рукой по
кассете. - Это, так сказать, копия, малая толика. А где же
оригинал?
"бардачке" у Дана.
вздрогнула, но тут же вспомнила, что Володька познакомил нас
в первый же вечер.
дяди Шуры припасен... Или она в надежном месте лежит,
скажем, в швейцарском банке, а?
@натольевич широко улыбнулся:
жизни лишил - это честное слово даю, мне смертникам врать
кодекс чести не позволяет... А теперь вот и этого сопливого
фирмача... Э, да ты, я смотрю, переживаешь, позеленела вся,
того и гляди Богу душу отдашь. Ты теперь за себя переживай,
как самой так сладко помереть, без мучений.
беспросветный туман. "Дана больше нет, Дана больше нет", -
билась в еще чувствующем сердце одна-единственная фраза; я
передвигала ее как плоский камешек в клетках классиков:
восемь, девять, десять, "солнце", ты опять проиграла, сейчас
тебя позовут ужинать, а Дана больше нет...
сверлили мозг, это всего лишь эхо, застрявшее в куполе
головы, ты будешь слышать этот сухой треск до самого конца.
- глухо проворчал Александр Анатольевич.
обратился ко мне:
Нортон Андрэ
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Василенко Иван
Шилова Юлия
Ибсен Генрик