писать, а выжидать событий, заранее готовясь к самым нежданным переменам в
Сарае.
замыслившим, как кажется, в донских степях стать новым Нохоем.
Орды. В чем тут может выиграть или проиграть Дмитрий Константиныч? Но
внутренним провидением своим Алексий знал, ведал, что на великом столе
суздальскому князю долго не усидеть.
учить княжича грамоте, чтению и письму, закону Божию, церковному пению и
счету. Алексий принял и благословил всех вдовых княгинь, собравшихся на
Москве, разрешил их земельные споры, обласкал и утешил. Бояр московских,
вызывая одного за другим, исповедовал, наставлял и строжил, соединяя
духовную, пастырскую власть с властью государства. Успел побывать и в
Переяславле, где выяснил наконец о нестроениях в обители Троицы, почему и
не подивил, когда к нему явились двое молодых мнихов с Киржача, от Сергия,
за владычным благословением на созидание церкви в новооснованном старцем
Сергием монастыре.
митрополичьих владений иноков в крестьянском платье. Выслушал, покивал
согласно, вручил антиминс и грамоту.
явился к нему. О чем угодно, только не о добром согласии свидетельствует
уход Сергия в новую обитель, где все придет созидать от начала начал!
Алексий, порешив выжидать дальнего развития событий, которые - он не
сомневался в этом нимало - заставят и самого Сергия поиначить свой
нынешний замысел и понудивших его уйти от Троицы приведут к раскаянию в
умысле своем.
мягкой весенней дороге, Алексий выехал во Владимир.
него, как от мужика, онучами, поскониною, конским потом. Наталья сама
прополоскала Услюмовы исподники и рубаху. Переодетый в чистое, брат спал
теперь на полу, на пестрядинном соломеннике, закинувшись курчавым овчинным
тулупом.
угревшись.
Нехорошо - родной ведь тебе, не какая вода на киселе! Черным мужиком
останет и он, и дети! Несудимую грамоту надобно выправить ему! У батюшки
твово была и у дедушки Федора тоже!
И вот теперь - о брате. Сам не надумал того! Беспременно надобно несудимую
грамоту ему выправить! Тамо пущай и на земле сидит, а все отвечивать
князю, а не волостелю какому, да и на городовое ли, дорожное дело не так
станут гонять... Вымолвил:
тебя показать старосте своему, да и сам поглянешь.
и хорошо. Со стеснением прошает:
пальцами его усы, бороду. Молвит:
тихо смеется, падая ему на грудь, шепчет: - Кабы не с малым оставил, не
ведаю, как и дожила, как и дождала бы! Верно, с тоски померла! Глу-у-упый!
Спи, ладо! Брата проводим, поедем в Островое с тобой!
конь сквозь сверканье весенних снегов в голубом, сияющем мареве, как
хохотала Наталья, как потом пили пиво со старостою в крепкой, из красного
леса сложенной избе и тот, не старый еще мужик, Кондрат именем, по
ремествию - древоделя, все предлагал Никите срубить новую клеть на
господском дворе. О том, что Никита не волен в себе, а принадлежит
митрополичьему дому, здесь, понятно, не разговаривали...
ничего. Но Наталья была довольна: показала мужа мужикам. Теперь хоть и
сама одна с дитем приезжай, а знатье есть, что мужева жена!
снегам, проскальзывая на солнцепеках по обнажившейся, влажной
матери-земле, просыпающейся к новому жизнерождению.
едва не утопили сани. Четверо кметей, захваченных Никитою, тоже были до
пояса мокры после сумасшедших весенних переправ.
разломанным льдом. Неистовый ор галок, курлыканье ворон, что стадом реяли
над головою. И знакомый дом, все еще до конца не отыненный, хоть и начал,
начал холоп ставить новую городьбу...
выхватывая у девки из рук и прижимая к себе улыбающегося во весь беззубый
рот малыша, тискает, целует, мнет; наконец, несколько успокоив сердце,
передает отцу на руки, и Никита, робея, принимает незнакомого, почитай,
дитятю, и тот сторожко глядит на худого дядю в полседой бороде, по
материной подсказке робко тянет ручонкою, ухватывает дядю за бороду.
пугается и начинает реветь. Растерянный отец вновь передает ребенка
матери. И тот, замолчав, только смотрит пугливо издали, повторяя, однако:
- Тятя! Тятя! - и тянет ручкою, указывает сам, поворотясь к Наталье:
- Тятя? - и зарывается носом ей в воротник.
Проходя в избу, Никита скользом замечает округлившийся живот Натальиной
девки. Наталья кивает ему, чуть лукаво поведя бровью. Бросает походя,
между дела:
коней. Погодя в двери просовывается староста. Его садят за стол со всеми,
и с шутками, смехом, уписывая пироги, кашу и щи, выясняются сами собою
местные деревенские трудноты, которые и поправить-то немного стоило, был
бы хозяйский глаз!
серебра, староста обещал после пахоты срубить Никите клеть, второй хлев и
избу на задах для холопа. Сверх того, у того же старосты покупали на
серебро хорошего коня с кобылою и телегу. Мужики, которым много бы стало
иметь дело с перекупщиками, добывая те же самые гривны-новогородки, были
довольны.
телегою и седоком для сынишки, чем окончательно покорил его сердце (теперь
уж не то что реветь при отце, а с рук не спустить было малыша без реву),
Никита, прикинув, какое оружие брать с собою (бронь все же оставил дома),
во главе со своими отдохнувшими ратными - ели все четверо словно голодные
волки, и уже теперь словно румянец гуще пошел на щеках, - расцеловав жену,
охлопав по заднице толстую девку, всел в седло и, светлыми глазами обведя
свое невеликое еще хоромное строение (как с ратными набилось народу, дак и
с женою стало толком не полежать!), сплюнул, кивнул и тронул коня.
Митрополичья грамота лежала за пазухой.
все овраги и ямины. Шла голубая, веселая, суматошная. И всюду меряли
зерно, чинили упряжь, ладили сохи, уже загодя ячменем и овсом откармливали
спавших с тела за зиму рабочих коней - скоро сев!
но тут не то что за саблю браться, но и голоса вздынуть не пришлось.
Прослышав о возвращении митрополита, помещики винились, додавали владычное
серебро, казали собранную рожь в кулях - только сойдут снега, и мочно
везти! Метили скот, который пойдет на Москву своим ходом... Так было, пока
не добрались до Заболотья, далекой волостки, которая когда-то принадлежала
дмитровскому князю и помещик которой, похолопившийся мелкий вотчинник, на
все слы волостеля отвечал молчанием или неподобною бранью.
едва спасли, вытащив арканами, а конь так и ушел под лед в стремнину
весенней яростной воды.) Жалкое на вид посольство Никитино держатель
встретил спесиво. В хоромы даже не пригласил. Вышел на крыльцо, руки в
боки: как еще в Орде повернет!
Русь один!
голодны, устали до предела сил. По знаку боярина начали вылезать откуда-то
угрюмые плечистые мужики, кто с рогатиною, кто с дубьем. Никита, сметя
дело, молча передал свой лук с колчаном мокрому ратнику. Тот понял, стал
на колено, деловито налагая стрелу. Сам же Никита так же молча обнажил
саблю. Лязгнула сталь, трое у него за спиной сделали то же самое.
теленка, псы. Мужики двинулись за ними стеною.
кинулся было к горлу лошади, и ринул коня вскок. Тут и обнаружило, что
оборуженный мужик - еще не ратник. Прокаленные в нешуточных сечах с