расталкивали ополоумевших горожан. Кого-то волокли по земи, а он орал
благим матом, кого-то, залитого кровью, били всмерть, неведомо за что.
Люди шли по головам, топоча обломки раздавленного боярского возка -
крошилась под ногами слюда дорогих, писанных травами оконниц, - наступая
на трупы задавленных горожан.
словно тараном прошибая гружеными возами плотную ревущую толпу. Четверых
мужиков Иван после так и не досчитался. Верно, от ворот ударили в бег.
Селян Иван не винил. Тут и горожанину было ополоуметь в пору. Кое-как
пробились к владычным хоромам. Выпрягли и напоили жалких, трясущихся
одров, в коих превратились добрые крестьянские кони за этот с сумасшедшей
скачью стремительный путь.
тронулся вперевалку, отстранив двоих-троих мятущихся служек, подошел к
важному, в палевом облачении, однако донельзя растерянному клирику.
Людей кормить будут али как? - вопросил в свой черед.
концов, засуетился, кликнул кого-то. Ивану бросил через плечо: - Ты пожди!
владычные молодцы начали затаскивать в амбар, и Иван вознамерил было
податься со двора. Но захлопотанный клирик выбежал вновь.
множеством книг и драгоценною украсой божницы узрел за столом человека в
расчесанной, словно литой, бороде, вишневом облачении с широкими рукавами
и усыпанной жемчугами панагией и золотым крестом на груди - то был сам
Киприан.
серебряном свечнике горела свеча. По сумраку в углах кельи Иван догадал,
что уже вечер, и с трудом вспомнил, что смеркалось и на дворе, а завидя
блюдо дорогой рыбы, хлеб и питие в разнообразных кувшинах, понял, что
зверски хочет есть.
неотрывный взор Ивана, уставленный на снедь, мановением длани предложил:
запивая ароматным квасом, они стояли и смотрели на него.
перестало пропускать дневной свет и теперь отражало лишь в себе плавающее
свечное пламя. И опять не удивился Иван, когда вопросил его вдругорядь
Киприан о главном: устоит ли Москва?
Царьграде шла война, о чем он знал, как и прочие, но - подумалось так!)
он взор на митрополита. - Ольгерд не взял! Из камени созиждена дак! А
только - порядни нет никакой! Давеча в воротах едва не задавили! Чего ж
бояре мыслят? Али нету в городи? На такое дело воевода надобен! Стратилат.
Был бы Василь Василич жив... Али Микула... Тысяцкого убрали - вот и
колгота во гради! Безо князя... - Не договорил, не хотелось срамить
Дмитрия. - Федор Свибл чего думат?! ¦н ведь за главного теперь! Опосле
Микулы Василича! Ево и Москву постеречи оставляли, когда на Дон шли!
Свибла и прошай, владыко!
промедлением, с беззащитной ослабою, Киприан отмолвил, опуская чело:
князя как мыши разбежались вси!>
Иван. - Тогды сам началуй, владыко!
тревожный отчаянный шепоток.
сказывают, добрый кметь и хозяин добрый! Верю, что и сын в отца! С заранья
будешь нам надобен!
бросит?! Ну, тогда не сидеть ему больше на Москве!>
обителей на Москву... - Помолчавши, добавил: - А паче того - великая
княгиня с чадами у меня на руках! Их должен спасти!
невысказанное Киприаном.
И мужиков...
сбежит ли Федоров в свой черед? Поживши на Москве, начал Киприан понимать
понемногу норов русичей, таких, как этот хмурый и явно не расположенный к
нему ратник. Когда уже за Федоровым закрылась дверь, успокоил
возроптавшего было отца эконома:
присным, что он, Киприан, отчаянно трусит и хочет сбежать и токмо на одно
надеется, что, вывезя из города вместе с собою княгиню Евдокию, заслужит
этим прощение и милость Дмитрия... Плохо же знал Киприан великого князя
московского!
кинулись селецкие мужики:
за Богоявленским подворьем, в воротах у Троицкого моста, сумел уговорить
владычную сторожу (попались свои знакомцы, старшой помнил покойного
Никиту, то и помогло) выпустить селецких мужиков вон из города. Наказав не
соваться на путя, а пробираться к себе лесом, укромными зимниками, он
свалил с себя хотя эту нужную ношу. Расцеловавшись со старостою (<Храни
Бог!>), выпустил их с конями в ночь и долго смотрел в тревожную,
вспыхивающую неведомыми огоньками тьму. (Трое угодили-таки в полон, как
вызнал позднее, не послушавши его, двинулись прямо, наезженным путем, и
попали татарам в лапы.)
Кремник, запруженный народом, суматошный, ночной, на ту сторону, к Подолу.
Его трижды едва не сволокли с коня (отбился плетью), порвали платье. Все
же добрался наконец до терема сестры, приткнувшегося у самой стены, за
Приказами, невдали от Беклемишевой башни. Долго, яростно колотил плетью в
ворота, пока раздалось хриплое, спросонь, и сопровожденное неподобными
словесами: <Кого тут Ончутка принес?> Во двор его так и не пустили, весь
разговор шел через калиточный глазок. От наглого холопа с трудом добился
Иван вести, что хозяева, вместях со снохою и внуком, убрались в Радонеж.
Делать тут было больше нечего, и Иван, ругнувшись на прощание, устремил
прочь.
мат... Не чая пробиться, Иван взял в обход, вдоль приречных прясел
городовой стены, откуда, по-за житным двором и бертьяницами, выбрался к
Боровицкой башне, где тоже рвались вон из города, стояла неподобная брань,
ор и слезы, взметывались ослопы и кулаки, ржали лошади, и, когда его, в
очередную, ухватили за полу, Иван, не рассуждая, поднял было над головой
татарскую ременную плеть, дабы перекрестить смерда. Но жалкий голос
(виделось плохо во тьме) образумил его.
медом в Москву да и застрял в осаде. Иван, выдравши телегу брата из
свалки, повел его за собою к тому же Троицкому выходу и вдругорядь
уговорил сторожу выпустить Лутоню из города. Торопливо, в темноте,
делились новостями.
Серпухова! Поди, и Рузу взяли! Лесом правь! Коли что, телегу бросай
тотчас, жизнь дороже! Ну и... Мотю береги! - Обнялись.
тебе заслужил, все вынес! Помоги, Господи!> - никогда еще так истово,
взахлеб, не молился Иван. И, верно, дошла молитва его до престола
Господня. Лутоня, чудом избежавши плена, достиг-таки своих, о чем Иван
уведал много спустя, уже когда схлынуло, разоривши страну, разбойное
татарское половодье.
Неглинную, несли сторожу, Иван с прочими и с монашескою братией споро
грузили возы книгами, церковною утварью и обилием и тут же отправляли к
Троицким, единственно не занятым мятущимися толпами воротам. Уже серело,
яснело, зачинался рассвет, когда последние возы, последние, подобные
черным и янтарно-желтым кожаным кирпичам, книги уплывали в спасительное
чрево Кремника. Здесь, по приказу Киприанову, книги и церковное добро
развозили по погребам и каменным храмам, огненного опасу ради. Церковь
Богоявления была уже полна, и, заглянувши в ее нутро, Иван был потрясен,
увидев гору из книг, сваленных, как дрова, друг на друга, уходящую ввысь,
к самым закомарам храма. Иные возы везли к Успенью, иные к Михаилу
Архангелу. Сам Иван возглавил обозы, что подходили к Спасу на Бору, и
скоро невеликое каменное строение покойного князя Данилы Алексаныча тоже
наполнилось книгами вплоть до верхних сводов, и уже он сам лез по твердым
Каргалов Вадим
Мацумото Сэйте
Ильин Андрей
Круз Андрей
Шилова Юлия
Афанасьев Роман