возразил святой.
правы люди, находящие в чем-либо несовершенство, ибо ничто несовершенно.
Наши цзыры созданы людьми, они несовершенны. И мы пополняем нашу
сокровищницу, улучшаем цзыры. В беседе с нами ты создал новый цзыр: ты
доказал, что равен нам в знаниях. Мы будем размышлять над твоим цзыром. Но
что может нам заменить цзыры и зачем? Люди Поднебесной, живущие уже на
день пути одни от других, не понимают друг друга. В Поднебесной больше
десяти десятков наречий. Срединная объединена цзырами. Цзыры создали
однообразие обычаев и привычек. Уничтожьте цзыры, и многоязычная
Поднебесная рассыплется, как горсть сухого песка.
призыв был бы подобен совету раздеться на морозе тому, кто не имеет
другого платья. Иное мне поручено - нарушить покой. Не Поднебесной, не
законов, но покой вашей мысли. Вы, ученые, управляете Поднебесной. Высшие
почести в Поднебесной воздаются знанию. Мудро и благородно с древнейших
времен и до сегодня вы никому не препятствовали добиваться знания. Вот
семья земледельца. Заметив живость ума одного из сыновей, отец освобождает
мальчика от всех обязанностей. Семья содержит его, расходуется на
учителей. Тяжелая наука и самоотречение близких приносят плоды. В памяти
сына скопились десятки тысяч цзыров, он владеет искусством красивого
письма, познал из книг законы, историю, получил сведения о вселенной,
постиг учения мудрецов о духе и смысле жизни... Отец и мать давно
скончались, братья самоотверженно содержат ученого и его семью. Сочтя себя
подготовленным, такой человек, презревший все ради науки, приходит к вам.
Однажды в год вы собираете много таких. Они не молоды, тела их увядают, а
головы полны знаний. Вам все равно, дети ли сановников и богачей перед
вами или сыновья беднейших ремесленников и земледельцев. Вы даете каждому
уединенное место, заботясь, чтобы никто не мог помочь испытуемому обмануть
вас. Он пишет сочинение. Способности людей неодинаковы, одни сочинения не
равны другим. Но редко кому вы отказываете в звании, так как редко кто
приходит к нам невеждой. Остальные получают разные степени, но позволяющие
занимать должности на государственной службе. Человеку, не прошедшему
испытаний, нет места в управлении Поднебесной. Я обращаюсь к вам, ибо вы
управляете государством.
рассказал мою жизнь и жизнь многих из нас. Ни в одном месте за окраинами
Поднебесной нет подобного. Повсюду властвуют невежды по ложному праву
наследования власти либо захватив власть насилием войска. За нашими
окраинами есть правители, которые плохо владеют даже грубыми знаками
собственного письма! Из всех выделяется римский первосвященник христиан.
Он пытается установить власть священников. Их наука ничтожна, но
священники все ж более учены, чем воинственные правители западных дикарей.
Жалобы справедливы, ибо высший не должен оскорблять низшего. Однако
подданные Сынов Неба правы, привыкнув считать других людей ничтожными
дикарями, правы, привыкнув презирать всех иностранцев. Самый
невежественный и ничтожный подданный, грубыми окриками оскорбляя даже
иноземных послов, - что запрещено! - знает: его сын, его внук могут стать
учеными, сыновья и внуки иностранцев - никогда. Мы совершеннее других
народов цветом кожи, красотой лица, тела, волос. Еще более возвышаемся
обычаями и устройством жизни, государства. И безгранично превосходим в
науке. Мы - Середина вселенной.
опустились в низком поклоне: сказано хорошо, добавить нечего. И сидели,
склонив головы в шелковых шапочках.
родина прекрасна. Но в величии добродетелей прячутся нетерпимость и
насилие, а родина святых - весь мир. Мягко, как бы стараясь успокоить,
святой ронял слова, как капли дождя, которые начали падать на звонкую
крышу фарфорового дома.
древности. Народ не путник, который утешается переменами мест. Забвение
отцовских заветов погубило не одно племя и сделало многих несчастными.
Племена, не сумевшие создать свою самобытность, ушли, имени своего не
оставив. Поднебесная побеждает даже своих победителей, преобразуя их в
себя. Да, ваши цзыры и ваша наука - сила, подобная той, которая связывает
песчинки в жерновой камень. Земледелец, затеявший преобразование своих
полей, обязан иметь запас, чтобы не умереть от голода в годы
преобразований. Будущее известно только Небу, земледелец же не знает,
хватит ли ему запаса.
одобрительными кивками.
отрицанию. Вам известна двойственность творенья. С нее я начал, к ней
возвращаюсь! Ищите! Не довольствуйтесь тем, что имеете уже. Будущее
чревато грозой, но разве когда-либо случалось, чтобы не зрели бури? Покой
не есть неподвижность мысли, но - свобода ее движения. Я пришел вестником
тревоги. Вы пользуетесь познанным, не увеличивая уже известное. Вы лишены
движения. Горы и камни живут не познаваемой нами жизнью, и даже их жизнь -
движение. Движение внутри человека - вы препятствуете ему. Надлежит
допускать нечто новое. Вы блюстители цзыров и правители науки. Пославшие
меня из любви к людям смиренно просят вас - способствуйте свободе мысли.
деле только вы судьи. Если есть способ, только вы его найдете.
кладовые памяти, как вещи ценные, но употребления которых не знает
человек, случайно нашедший нечто непонятное, но, по догадке, значительное.
возможностей. Молодые силы требуют испытания, дни полны, и, хоть кажутся
длинными, их не хватает, чтобы взять, овладеть, воспользоваться, отдаться
разочарованию, сменить радость на тоску, слезы - на смех. Раньше или
позже, как у кого, но всегда внезапно воскресают воспоминания детства. Не
стыдясь их, человек понимает, что вступил на порог зрелости. И за этим
порогом он еще сделает находки из прошлого, дивясь в неповторимости
собственной жизни тому, что до него познавали другие: ничто не потеряно
зря, все нужно - в памяти накоплены настоящие богатства. Могут отнять
нажитое имущество, но то неприкосновенно для других.
радости невольного хранителя, но, что ключом, который открыл хранилище,
был собственный опыт, Гутлук не подумал. Он начал с вопроса: а почему
святой не сказал сунам прямо, что окаменелые цзыры-знаки хоть и охраняют
Поднебесную лучше армий, но самый страшный ее враг? Ответ разыскался в
мудрости святого и его братьев, обитающих в гималайских убежищах: стремясь
убедить, будь терпеливо-осторожен; а когда убеждаемый учен, будь осторожен
вдвойне, если нет у тебя силы, чтобы ломать упрямые шеи... Так, к
дальнейшему счастью Гутлука, суждено будет распуститься сухим почкам его
памяти. (А силу он добавит, защищая самобытность монгола!) Но эти события
мысли свершатся гораздо позднее. А в тот день, еще не подозревая его
значенья, Гутлук ласково тянул святого за обтрепанный рукав: "Теперь пора.
Онгу-хан ждет тебя, все ждут, пойдем".
столичные владенья Сына Неба, когда, к величайшей досаде Гутлука, их
догнали. Какие-то суны, окружив святого шуршаньем жесткого шелка, увлекли
его, оставив Гутлука ждать.
Среди считающих себя счастливыми обитателей Поднебесной Гутлук выделялся
не столько одеждой, сколько дерзкой для чужого глаза вольностью повадки.
Святой как бы прикрывал Гутлука. Оставшись один, он резал прохожим глаза,
заметный, как воронье перо на желтом ребре бархана. На монгола
оглядывались с подчеркнутой неприязнью. Поспешные шаги умерялись, кто-то
останавливался, всем своим видом выражая недоумение; что здесь делает
"степной червь"?
фарфоровом доме он, присмотревшись, отличал ученых одного от другого.
Здесь же все были на одно лицо, и Гутлука занимали не люди, а вещи.
Деревья были подрезаны, подстрижены - шары, острые грани, груши. Зачем?
Среди странных древесных куп вверх выгибался угол крыши низкого дома.
Особенная форма, простая причуда на первый взгляд, при внимательном
осмотре приобрела неприятную значительность: сравнить ее было не с чем.
Даже крыша, как и деревья, как стена дома, была совсем непонятна.
дикаря, забравшегося в дом Сына Неба, конечно, с недобрыми целями, чтобы
высмотреть, сделать что-то дурное... Не замечая сунов, Гутлук перешел
тропу, дорогу, улицу - ему все равно как называлась мощенная мелким камнем
земля, - чтобы лучше рассмотреть полосу толстой бумаги или проклеенной
ткани, подвешенной на шесте. Над столбцами знаков, о которых Гутлук теперь
знал кое-что, было вырисовано лицо суна. Глаза из косоватых орбит смотрели
вбок и вверх. Сзади, из центра, скрытого головой, исходили стрельчатые
черточки, напомнившие Гутлуку лучи солнца.
знаки-цзыры, и получилось бы иное, быть может, что решил Гутлук. Гутлук
же, в меру понятого им о цзырах, решил: на бумаге сообщается имя и величие
изображенного человека. Это был творец. Но чего?
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий
Свержин Владимир
Свержин Владимир
Сертаков Виталий