потому что знала за собою вину. Глядя на выходящую из дверей Катерину,
Никита снова почувствовал смешанное с брезгливостью возбуждение и поду-
мал: ну не скотина ли человек?! Мир, можно сказать, рушится, а он об од-
ном только и мечтает!.. Только об одном!
нуть именно здесь, на боевом, как говорится, посту, в отвратительном
этом черно-сером здании? Не подпускать Трупца к студии прямого эфира?
Каким же, интересно, образом? - морду, что ли, ему набить? - так не Ни-
ките с Трупцом тягаться, Трупец - профессионал, самбо знает! Может, и
впрямь следовало поехать с Машкою? Или сходить в главную контору, на Лу-
бянку, прорваться к начальству, объяснить? А чего ему объяснишь, на-
чальству? Про Обернибесова? Про кнопочку? Про то, что ребята провода
напрямую скрутили? Про простынки белые?.. Сочтут за шизофреника и отпра-
вят в дурдом. И будут, что самое смешное, абсолютно правы! Да гори оно
все огнем! - если Никита шизофреник - стало быть, ничего и не случится;
если же шизанулся мир, так и Бог с ним тогда, с миром! значит, заслужил
мир эту самую кнопочку.
всерьез - спать.
медленно, спокойно, прогулочным шагом: она знала, что Никита так рано со
службы не возвращается, а никаких иных дел и желаний, кроме как пови-
даться с Никитою, у Лиды в настоящий момент не было.
на нелепость и фантастичность, ходили по Москве упорно и давно, лет
пять-шесть, то затихая, то вновь усиливаясь; позапрошлой осенью они дос-
тигли апогея, и двое ребят из Комитета борьбы за свободу информации были
арестованы, - все тогда очень обрадовались, потому что арест явился ве-
ликолепным подтверждением правоты ребят и можно было начинать широкую
общественную кампанию, - но тут, как назло, именно голоса и передали под
свист и рев глушилок довольно подробную информацию о разгроме Комитета,
- и слухи тут же резко и надолго спали: если бы, мол, голоса действи-
тельно производила мощная, но глуповатая Контора, - стала бы она сама
себя дискредитировать, да к тому же еще и глушить! Это глушить было са-
мым эмоциональным, самым веским аргументом против слухов.
рижа, и в нем черным по белому было написано, что от очередного гэбис-
та-перебежчика французской разведке и узкому кругу эмигрантов стало дос-
товерно известно, что голоса в самом деле производятся Конторою, что ра-
диоотдел расположен на набережной Яузы и что в числе прочих работает там
родственник видных правозащитников младший лейтенант Никита Вялых, а все
тексты и выступления Великого Писателя Земли Русской подделывает некий
раскаявшийся узник совести, знакомый читателям "Континента" по серии
статей о творчестве Александра Исаевича. Дальше в письме было, что гэ-
бист-ренегат покуда строго засекречен, так что, мол, ребята, остальное
копайте сами.
оказалась и для Лиды, и для родителей ударом веским: они знали, что их
сын и брат служит где-то при Конторе и в определенном смысле даже уважа-
ли его за принципиальность и твердость: он представлялся им партнером,
сидящим по ту сторону шахматного стола и ведущим с ними бескомпромисс-
ный, но честный поединок, победа в котором, согласно с исторической
справедливостью, останется, конечно, за ними, - теперь впечатление полу-
чалось такое, будто Никита на их глазах стянул с доски коня и спрятал в
карман. Все! он мне отныне не сын! патетично воскликнул поправившийся с
утра пивком диссидент Сергей Вялых. Я ему прежде спускал многое, надеял-
ся, что одумается, поумнеет, но теперь чаша терпения моего переполнена!
и, видно, не сумев в столь кратком монологе излить всю горечь свою и
обиду, новоявленный Тарас Бульба добавил, отнесясь уже к Лидии: а твой
Солженицын тоже хорош! Я тебя еще тогда предупреждал!
зумеется, не было, кроме разговоров с заграницею), и мать, набрав двушек
из кучки, обычно лежащей на телевизоре, пошла звонить в автомат тем нем-
ногим, у кого телефон пока оставался. Из немногих половины не оказалось
дома, однако, часа два спустя маленькая квартирка Вялых заполнилась под
завязку, а люди все прибывали и прибывали, и для каждого опоздавшего
приходилось пересказывать все сначала и показывать отрывки письма, тща-
тельно прикрывая остальные места конвертом, ибо до того еще, как появил-
ся первый гость, семейным советом решено было скрыть покуда от общест-
венности оба факта: и позорящий семью факт никитиного участия в наиболее
грязной из затей Конторы, и позорящий все правозащитное движение в целом
и тоже отчасти семью (как-никак, Солженицын был Лидке не посторонний)
факт участия Солженицына, - приходилось пересказывать все сначала, но,
надо заметить, и пересказ, и показ не представлялись обременительными ни
отцу, ни матери, ни самой Лиде, потому что приятно сообщать о том, о чем
узнал раньше других, - и они все трое, перебивая друг друга, оспаривали
эту обязанность, и у каждого чесался язык добавить и те подробности, ко-
торые ими же самими решено было скрыть.
же остатки коммуникационных двушек с телевизора, и не столько выпившие,
сколько затравленные на настоящую выпивку гости-диссиденты повели горя-
чую дискуссию о необходимых мерах. В конце концов решили:
формации вместо прежнего, из тех только двоих посаженных ребят и состоя-
щего;
членом Комитета мог считаться каждый, кто пожелал бы себя им считать,
хоть бы и в глубине души;
разрешить каждому его члену выпускать собственные документы, подписывая
их не своим именем, но именем Комитета: так выходило и много спокойней
для каждого.
та и текст будущих документов до широкой общественности, коли не только
газетам и журналам оттуда поставлены на границе практически неодолимые
препоны, но и радио в руках Конторы, но тут все сошлись на том, что воп-
рос этот второстепенен: трусливая, инертная, запуганная внутрисоюзная
"общественность" (ее иначе как в кавычках и общественностью-то нельзя
назвать!) все равно бы не прореагировала, - общественность же главная,
истинная: иностранцы и эмигранты - слава Богу, доступ к информации пока
имеют.
доставало разве фактических сведений о деятельности радиоотдела Конторы,
чтобы в документах было чего писать существенного, а не только гневные и
саркастические, но общие слова, и совсем уж положили ждать, сгоняв тем
временем в магазин за добавкою, пока французская разведка рассекретит
гебиста-перебежчика, но тут, подобная Александру Матросову, поднялась во
весь рост Лидия и торжественно заявила, что берет подробности на себя,
потому что у нее есть опасный, но достоверный канал. Л-лидк-ка, н-не
с-смей! стукнул кулаком по столу догадавшийся Тарас Бульба. Я его
п-прок-клянул! С-сис-тых с-сэлей можно досьтись т-только с-систыми
с-срессвами! но мать кивнула: мол, выйдем, и на лестничной площадке, под
гудение лифта и запахи мусоропровода, они обсудили предстоящую операцию:
Лидия бросит брату в лицо пакет обвинений, постаравшись придать им мак-
симально обидную форму, и так как Никита - мальчик по сути все же поря-
дочный, только испорченный проклятою Софьей Власьевною, а по характеру -
горячий, он не сможет стерпеть и о чем-нибудь да проговорится, и уж пус-
кай он только проговорится, пускай выдаст служебную тайну! - тогда нет-
рудно будет вытянуть из него и остальное и, припугнув, может, вообще пе-
реманить на свою сторону. От перспективы спасти брата и одновременно за-
иметь своего человека в самых недрах Конторы у Лиды аж голова закружи-
лась, и под доносящееся из-под дверей пение "Трех танкистов" она чмокну-
ла маму и покинула дом.
ный шаг, сокращалось, напротив, чересчур быстро, и Лида остановилась на
углу Сретенки, на замощенной гранитом площадке, посередине которой, за-
тылком к бульвару, торчал бронзовый идол Крупской. Скульпторша явно
польстила некрасивой, почти как сама Лида, жене диссидента • 1, - это
давало надежду, что, когда все, наконец, переменится, памятник Лиде бу-
дет выглядеть столь же романтично. Хорошо бы как раз тут его и устано-
вить: место живое и одновременно тихое. Неимоверное количество старушек
и девочек-мам баюкало закрученных в одеяльца, упрятанных в коляски мла-
денцев, граждан XXI века, младенцы постарше бегали и резвились и не об-
ращали ни малейшего внимания как на настоящий, так и на оригинал будуще-
го памятника, которому они, вырастя, обещали стать живыми благодарными
свидетелями.
ла голову: тучи снова затянули небо и готовились побрызгать ленивым, ни-
чего не разрешающим дождем. Обильно напитанная в июне ливнями, земля
каждое утро прила под жаркими лучами, и к середине дня над Москвою обра-
зовывалась полупрозрачная крыша облаков, под которою, как в теплице, бы-
ло душно и нехорошо. Вечерами погромыхивало, посверкивали молнии, но к
ночи опять прояснялось, и настоящей грозы за полтора месяца не стряслось
ни разу. Шел год активного солнца: год инфарктов, сумасшествий, самоу-
бийств. Дождик? - Никита стоял рядом с Лидою и тоже смотрел в небо, с
которого уже летели мелкие, редкие капли. Он не удержался-таки и с Яузы
поехал в главное здание, на площадь Дзержинского, но дальше дежурного
прорваться не удалось: изложите дело мне, а я уж решу, к кому Вас напра-
Маккефри Энн
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Никитин Юрий