Чтение 112–й страницы книги ~Жизнь и судьба~

Еременко поймал взгляд Гетманова, оглядывавшего койку со смятой
подушкой, и сказал:

- Нога сильно разболелась, - и выругал свою ногу плохими словами.

Все молчали, смотрели на него.

- В общем корпус подготовлен, успели подготовиться, - сказал Еременко.

Произнося эти слова, он искоса посмотрел на Новикова, но тот не
вспыхнул радостно, услыша одобрение командующего.

Еременко был немного удивлен тем, что командир корпуса равнодушно
отнесся к похвале не щедрого на похвалу командующего.

- Товарищ генерал-полковник, - сказал Новиков, - я уж вам докладывал,
что части нашей штурмовой авиации два дня бомбили сосредоточенную в районе
степных балок сто тридцать седьмую танковую бригаду, входящую в состав
корпуса.

Еременко, прищурившись, соображал, чего он хочет, - обезопасить себя,
подвести ли авиационного начальника.

Новиков нахмурился, добавил:

- Хорошо, что попаданий прямых не было. Они бомбить не умеют.

Еременко сказал:

- Ничего. Они еще вас поддержат, загладят свою вину.

Гетманов вмешался в разговор:

- Конечно, товарищ командующий фронтом, мы со сталинской авиацией
ссориться не будем.

- Вот-вот, товарищ Гетманов, - сказал Еременко и спросил: - Ну как,
были у Хрущева?

- Завтра велел мне приехать Никита Сергеевич.

- По Киеву знает?

- Почти два года, товарищ командующий, с Никитой Сергеевичем работали.

- Скажи, пожалуйста, товарищ генерал, тебя ли я видел как-то на
квартире у Тициана Петровича? - вдруг спросил Еременко у Неудобнова.

- Так точно, - ответил Неудобнов. - Вас тогда Тициан Петрович вызвал
вместе с маршалом Вороновым.

- Верно, верно.

- А я, товарищ генерал-полковник, был некоторое время прикомандирован
наркомом по просьбе Тициана Петровича. Поэтому я бывал у него дома.

- Вот-вот, я вижу - знакомое лицо, - сказал Еременко и, желая показать
свое расположение Неудобнову, прибавила - Не скучно тебе, товарищ генерал,
в степи, надеюсь, устроился неплохо?

И удовлетворенно кивнул, еще не выслушав ответа.

Когда посетители уходили, Еременко окликнул Новикова:

- Полковник, пойди-ка сюда.

Новиков вернулся от двери, и Еременко, привстав, приподнял над столом
свое тело располневшего крестьянина, сварливо сказал:

- Вот что. Тот с Хрущевым работал, тот с Тицианом Петровичем, а ты,
сукин сын, солдатская кость, - помни, ты корпус в прорыв поведешь.

37

В темное, холодное утро Крымова выписали из госпиталя. Он, не заходя
домой, отправился к начальнику политуправления фронта генералу Тощееву
доложить о своей поездке в Сталинград.

Крымову повезло - Тощеев с утра находился у себя в служебном кабинете,
в обшитом серыми досками доме, и без промедления принял Николая
Григорьевича.

Начальник политуправления, чья внешность и фамилия были связаны, кося
глазами на свою новую, надетую после недавнего производства в генералы,
форму, потягивал носом, вдыхал карболовый госпитальный дух, шедший от
посетителя.

- Поручения по дому "шесть дробь один" я не выполнил из-за ранения, -
сказал Крымов, - теперь могу снова отправиться туда.

Тощеев посмотрел на Крымова раздраженным, недовольным взглядом, сказал:

- Не надо, напишите на мое имя подробную докладную.

Он не задал ни одного вопроса, не одобрил и не осудил доклад Крымова.

Как всегда, странными казались генеральская форма и ордена в бедной
сельской избе.

Но странным было не только это.

Николай Григорьевич не мог понять, чем вызвал хмурое недовольство
начальства.

Крымов зашел в общую часть политуправления, чтобы получить талоны на
обед, прикрепить продовольственный аттестат, оформить свое возвращение из
командировки, оформить дни, проведенные в госпитале.

Пока в канцелярии заготовлялись документы, Крымов сидел на табуретке и
оглядывал лица сотрудников и сотрудниц.

Здесь никто не интересовался им, - его возвращение из Сталинграда, его
ранение, все, что он видел и пережил, не имело значения, ничего не
значило. Люди в общей части были заняты делом. Стучали пишущие машинки,
шелестели бумаги, глаза сотрудников скользили по Крымову и вновь уходили в
раскрытые папки, в разложенные на столах бумаги.

Сколько нахмуренных лбов, какое напряжение мысли в глазах, в сведенных
бровях, какая погруженность, сколько плавной деловитости в движениях рук,
перекладывающих, листающих бумаги.

И лишь внезапный судорожный зевок, быстрый вороватый взгляд, брошенный
на часы - долго ли до обеда, - серая, сонная муть, наплывавшая на те либо
иные глаза, говорили о смертной скуке киснущих в канцелярской духоте
людей.

В общую часть заглянул знакомый Крымову инструктор из седьмого отдела
политуправления фронта. Крымов вышел вместе с ним в коридор покурить.

- Приехали? - спросил инструктор.

- Да, как видите.

И так как инструктор не спросил Крымова, что видел он в Сталинграде и
что делал там, Николай Григорьевич сам спросил:

- Что у нас нового в политуправлении?

Главной новостью была та, что бригадный комиссар наконец получил при
переаттестации звание генерала.

Инструктор, посмеиваясь, рассказал, что Тощеев, ожидая нового,
строевого звания, заболел от волнения - шутка ли, пошил у лучшего
фронтового портного генеральскую форму, а Москва генерала ему все не
давала и не давала. Ходят жуткие рассказы о том, что при переаттестации
некоторые полковые и старшие батальонные комиссары будут получать звание
капитанов и старших лейтенантов.

- Представляете? - сказал инструктор. - Вот так прослужить, как я,
восемь лет в армии, в политорганах, и получить лейтенанта, а?

Были еще новости. Заместитель начальника отдела информации
политуправления фронта отозван в Москву, в Главное политическое
управление, где получил повышение, - назначен заместителем начальника
политуправления Калининского фронта.

Старшие инструктора политуправления, питавшиеся раньше в столовой
заведующих отделов, приравнены по указанию члена Военного совета к
инструкторам, питаются теперь в общей столовой. Имеется указание отбирать
у отправляющихся в командировку обеденные талоны, не компенсируя их сухим
пайком. Поэты фронтовой редакции Кац и Талалаевский были представлены к
награждению орденами Красной Звезды, но по новому указанию товарища
Щербакова награждение работников фронтовой печати должно проходить через
Главное политическое управление, и потому материалы на поэтов посланы в
Москву, а фронтовой список тем временем подписан командующим, и все
проходившие по этому списку обмыли свои правительственные награды.

- Вы еще не обедали? - спросил инструктор. - Пойдемте вместе.

Крымов ответил, что ждет оформления документов.

- Тогда я пойду, - сказал инструктор и вольнодумно пошутил на прощание:
- Надо спешить, а то довоюемся до того, что станут нас кормить в столовой
военторга вместе с вольнонаемными и девками-машинистками.

Вскоре и Крымов, закончив оформление документов, вышел на улицу,
вдохнул сырой осенний воздух.

Почему так хмуро встретил его начальник политуправления? Чем был он
недоволен? Крымов не выполнил поручения? Начальник политуправления не
поверил, что Крымова ранило, заподозрил его в трусости? Его раздражило,
что Крымов прошел к нему, минуя свое непосредственное начальство, да еще
не в приемные часы? Крымов дважды назвал его "товарищ бригадный комиссар",
а не "товарищ генерал-майор"? А может быть, Крымов тут ни при чем - мало
ли что. Тощеев не представлен к ордену Кутузова? Письмо о болезни жены?
Кто может знать, почему начальник политуправления фронта был в это утро в
таком плохом настроении?

Крымов за сталинградские недели отвык от Средней Ахтубы, от равнодушных
взглядов начальства в политуправлений, сослуживцев-инструкторов,
официантов в столовых. В Сталинграде было не так!

Вечером он пришел к себе в комнату. Хозяйская собака, казалось,
составленная из двух различных собачьих половин - клочковато-лохматого
рыжего зада и черно-белой длинной морды, - очень обрадовалась ему. Обе ее
половинки были рады, - вилял рыжий, сбитый в войлочные комья хвост, а
черно-белая морда тыкалась в руки Крымова, умильно глядела добрыми карими
глазами. В вечернем полумраке казалось, что две собаки ласкаются к
Крымову. Собака вместе с ним прошла в сени. Хозяйка, возившаяся в сенях,
зло сказала собаке: "Пошел отсюда, окаянный", - а потом уж хмуро, как
начальник политуправления, поздоровалась с Крымовым.

Какой неуютной, одинокой показалась ему эта тихая комнатка, кровать,
подушка в белой наволочке, кружевные занавески на окнах после милых
сталинградских землянок, берлог, прикрытых плащ-палатками, сырых дымных
блиндажей.

Крымов сел за стол и принялся за докладную. Он писал быстро, мельком