Клеопатру. Кстати, где же она, Клеопатра? Ах, это ты, Луизон? Давай
поздороваемся.
кафе "Мюзен", задев проходившую мимо судомойку.
разошелся.
дар Артаксеркса, ничуть меня не трогает. Я готов избавить тебя от труда и
угомониться. Между прочим, мне очень грустно. Что вам еще сказать? Человек
дурен, человек безобразен. Бабочка удалась, а человек не вышел. С этим
животным господь бог опростоволосился. Толпа - богатейший выбор всяческих
уродств. Кого ни возьми - дрянь. Женщина прелестна, рифмуется с "бесчестна".
Да, разумеется, я болен сплином, осложненным меланхолией и ностальгией, а в
придачу ипохондрией, и я злюсь, бешусь, зеваю, скучаю, томлюсь и изнываю. И
ну его, господа бога, к черту!
обсуждавший в эту минуту какой-то юридический казус с воображаемым
собеседником и по уши увязший в одной из фраз судейского жаргона,
заключительные слова которой гласили:
выступая в роли обвинителя не более как любитель, я все же решаюсь
утверждать нижеследующее, а именно: что, согласно нормандскому обычному
праву, ежегодно в Михайлов день со всех, без изъятий, землевладельцев
взимался в пользу сеньора, помимо прочих, еще некий налог как с земельной
собственности, так и с земель, переходящих по наследству, спорных, взятых в
краткосрочную или долгосрочную аренду, свободных от обложений, сданных и
принятых в залог, а равно с земельных купчих и..."
бумаги, чернильница и перо между двумя рюмками свидетельствовали о том, что
здесь сочиняется водевиль. Это серьезное дело обсуждалось вполголоса, две
склоненные головы касались друг друга.
сюжет.
воспользовавшись шумом, вполголоса обсуждала условия дуэли. Умудренный
опытом тридцатилетний старец наставлял восемнадцатилетнего юнца, расписывая,
с каким противником ему предстоит иметь дело.
Ловко нападает и не даст противнику слукавить. Руку имеет твердую, находчив,
сообразителен, удары парирует мастерски, а наносит их математически точно,
будь он неладен! И вдобавок левша.
рассуждали о любви.
смеется.
Возлюбленной вовсе не следует вечно смеяться. Это поощряет нас к измене.
Видя ее веселой, не чувствуешь раскаяния; а если она печальная, становится
совестно.
ссоритесь!
определили друг другу границы и никогда их не преступаем. То, что на север,
отошло к Во, то, что на юг, - к Жексу. Отсюда нерушимый мир.
знаешь, кого я имею в виду?
худобой должен был бы ее разжалобить.
начитанная! Ножка маленькая, ручка маленькая. Всегда мило одета, беленькая,
пухленькая, а глазки - ну просто колдовские. Я от нее без ума.
Купил бы ты себе у Штауба добротные шерстяные панталоны. Это действует.
языческой и христианской мифологией. Вопрос касался Олимпа, защитником
которого, уже в силу своих симпатий к романтизму, естественно, выступал Жан
Прувер. Он бывал застенчив только в спокойном состоянии духа. Стоило ему
прийти в возбуждение, как у него развязывался язык, появлялся задор, и он
становился насмешлив и лиричен.
Мне Юпитер вовсе не кажется мертвым. По-вашему, боги - это только мечты.
Однако и теперь, когда эти мечты рассеялись, в природе по-прежнему находишь
все великие мифы языческой древности. Какая-нибудь гора, ну хотя бы
Виньмаль, очертаниями своими напоминающая крепость, для меня, как и встарь,
- головной убор Кибелы; вы ничем мне не докажете, что Пан не приходит по
ночам дуть в дуплистые стволы ив, перебирая пальцами дырочки. И я всегда был
убежден, что образование водопада Писваш не обошлось без некоего участия Ио.
хартию. Комбефер вяло защищал ее, Курфейрак яростно нападал. На столе лежал
злополучный экземпляр хартии в знаменитом издании Туке. Курфейрак, схватив
листок и потрясая им в воздухе, подкреплял свои аргументы шелестом бумаги.
экономического порядка я считаю их лишними: король всегда паразит. Короля
нельзя иметь даром. Вы только послушайте, во что обходятся короли. После
смерти Франциска Первого государственный долг Франции достигал тридцати
тысяч ливров ренты; после смерти Людовика Четырнадцатого он возрос до двух
миллиардов шестисот миллионов, считая стоимость марки в двадцать восемь
ливров, что, по словам Демаре, равнялось бы в тысяча семьсот шестидесятом
году четырем миллиардам пятистам миллионам, а в наши дни составляло бы
двенадцать миллиардов. Во-вторых, не в обиду будь сказано Комбеферу,
королевские хартии плохие проводники прогресса. Говорят, что конституционные
фикции нужны для того, чтобы облегчить поворот к новому, сделать переход
менее резким, ослабить удар, дать нации незаметно пройти путь от монархии к
демократии. Эти аргументы никуда не годятся! Нет, нет и нет! Не следует
вводить народ в заблуждение. Самые лучшие принципы блекнут и вянут в ваших
конституционных подвалах. Никаких половинчатых решений. Никаких
компромиссов. Никаких всемилостивейших, дарованных народу вольностей. Во
всяких таких вольностях наличествует какой-нибудь параграф четырнадцатый.
Одной рукой дается, другой отнимается. Нет, я решительно против вашей
хартии. Хартия - маска, под которой скрывается ложь. Народ, принимающий
хартию, отрекается от своих прав. Право есть право лишь до тех пор, пока оно
остается целостным. Дет! Никаких хартий!
велик, и Курфейрак не устоял. Скомкав в кулаке несчастную хартию Туке, он
бросил ее в огонь. Бумага запылала. Комбефер с философским спокойствием
глядел, как горело лучшее детище Людовика XVIII, и ограничился фразой:
у англичан - юмором. Насмешки, шутки, остроты, парадоксы и пошлости, трезвые
мысли и глупости, шальные ракеты вопросов и ответов, поднимаясь со всех
концов комнаты, создавали впечатление веселой перестрелки, которая шла
поверх голов присутствующих.
Глава пятая. РАСШИРЕНИЕ КРУГОЗОРА
блеснет ли искра или засверкает молния. Что возникнет спустя мгновенье?
Никто не знает. Трогательное может вызвать взрыв смеха, смешное - заставить
серьезно задуматься. Первое попавшееся слово служит толчком. В таких беседах
все капризы законны. Простая шутка открывает неожиданный простор мысли.
Стремительный переход от темы к теме, внезапно меняющий перспективу,
составляет отличительную черту подобных разговоров. Их двигатель -
случайность.
вдруг прорвалась сквозь толщу беспорядочных речей споривших между собою
Грантера, Баореля, Прувера, Боссюэ, Комбефера и Курфейрака.
повода останавливает она на себе внимание слушателей? Мы уже сказали, что
этого никто не знает и среди шума и гама Боссюэ неожиданно заключил
возражение Комбеферу датой: