самом темном углу кофейни стал виден Неджет, задумчиво поглядывавший на
часы, как будто человек, который никогда не держал слова, опять немного
запаздывал.
ГЛАВА XXX
семействах и что мистер Пексниф был великий мастер играть в кошки-мышки
чтобы соединить артерии, рассеченные острым скальпелем, так и этому
повествованию, безжалостно отсекшему от древа Пекснифов его лучшую ветвь -
Мерри, надлежит вернуться к родительскому стволу и посмотреть, как обходятся
без нее остальные ветви этого древа.
младшей дочери неоценимое сокровище в лице снисходительного и любящего мужа
и осуществив таким счастливым устройством ее жизни самое заветное желание
родительского сердца, он возродился к юности, расправил крылья своей
непорочной души и почувствовал, что способен лететь куда угодно. У отцов на
театральных подмостках имеется обыкновение, выдам дочь за избранника ее
сердца, поздравлять себя с тем, что им больше ничего не остается делать, как
только поскорее умереть, хотя редко приходится видеть, чтобы они с этим
спешили. Мистер Пексниф, будучи отцом более разумного и практического
склада, наоборот, полагал, что ему надо пользоваться жизнью и, лишив себя
одного утешения, заменить его другими.
бы ни был он расположен играть, веселиться и, так сказать, резвиться,
наподобие котенка, в садах архитектурной фантазии, он постоянно натыкался на
одно препятствие. Кроткая Черри, глубоко оскорбленная и уязвленная обидой,
которая отнюдь не смягчилась и не забылась со временем, а наоборот, все пуще
растравляла и терзала ей сердце, - кроткая Черри открыто восстала против
мистера Пекснифа. Она вовсю воевала со своим милым папой и устроила ему то,
что, за отсутствием лучшей метафоры, называется собачьей жизнью. Но ни одной
собаке в конуре, на конюшне или в доме не жилось до такой степени скверно,
как мистеру Пекснифу с его кроткой дщерью.
вдвоем. Мистер Пексниф сначала все хмурился, но потом, разгладив морщины на
лбу. украдкой покосился на дочь. Нос у нее сильно покраснел и вздернулся
кверху в знак полной готовности к войне.
Дитя мое, для чего нам чуждаться друг друга?
потому что она сказала всего-навсего:
отвечала ему дочь. - Я знаю, что это значит и чего это стоит.
- Это очень тяжело! Она - мое дитя. Я качал ее на руках, когда она еще
носила мягкие вязаные башмачки, можно даже сказать рукавички, много лет тому
назад!
злостью. - Я вовсе не настолько старше сестры, хотя она и успела выскочить
замуж за вашего приятеля!
человеческая натура! - произнес мистер Пексниф, укоризненно качая головой по
адресу человечества, будто сам не имел к нему никакого отношения. - Подумать
только, что все эти нелады начались по такому поводу! О боже мой, боже мой!
причину, папа, а не то я сама скажу! Смотрите, скажу!
заразительно. Как бы то ни было, мистер Пексниф изменил тон разговора и
выражение лица на гневное, если не прямо яростное, и ответил:
самое. Ты не умеешь сдерживаться; ты не скрываешь своего дурного нрава; ты
сотни раз выдавала себя перед мистером Чезлвитом!
какое дело!
презрительным смехом.
Пексниф, грозно качая головой, - разреши мне сказать, что я этого не допущу.
Оставьте ваши капризы, сударыня! Я этого больше не позволю.
и вперед и повышая голос до пронзительного визга, - буду делать что хочу и
что всегда делала. Я не потерплю, чтобы мной помыкали, можете быть уверены.
Со мной так обращались, как никогда и ни с кем на свете, - тут она ударилась
в слезы, - а от вас, пожалуй, дождешься обращения и похуже, я знаю. Только
мне это все равно. Да, все равно!
растерянно оглядевшись по сторонам в поисках какого-нибудь средства унять
дочь, вскочил с места и начал трясти ее так, что декоративное сооружение из
волос у нее на макушке заколыхалось, как страусовое перо. Она была настолько
ошеломлена этим нападением, что сразу утихла, и желаемый результат был
достигнут.
место и переводя дыхание. - Посмей только разговаривать громко! Кто это с
тобой плохо обращается, что ты этим хочешь сказать? Если мистер Чезлвит
предпочел тебе твою сестру, то кто же тут виноват, хотел бы я знать? Что я
тут мог поделать?
не за мной ухаживал сначала? - рыдала Черри, сжимая руки. - А теперь вот я
дожила до того, что меня трясут. Господи, господи!
меня этим способом соблюдать приличия в моем скромном жилище. Но ты меня
удивляешь. Мне странно, что у тебя оказалось так мало характера. Если мистер
Джонас не питал к тебе никаких чувств, зачем он тебе понадобился?
вы, папа, в самом деле?
нужен?
что моя родная сестра и мой родной отец сговорились против меня. Я на нее не
сержусь, - продолжала Черри, по-видимому рассердясь пуще прежнего. - Я ее
жалею. Мне за нее больно. Я знаю, какая судьба ее ждет с этим негодяем.
негодяем, - сказал мистер Пексниф, возвращаясь к прежней кротости, - а
впрочем, зови его как хочешь, только положи этому конец.
только в этом одном не согласны. Я ни за что не покорюсь. Так и знайте.
Лучше вам наперед это знать. Нет, нет, нет, ни за что не покорюсь! Я не
круглая дура и не слепая. Одно могу вам сказать: я не покорюсь, вот и все!
Пекспифа, ибо, несмотря на все попытки казаться спокойным, вид у него был
весьма плачевный. Гнев он сменил на кротость и заговорил мягким,
заискивающим тоном.
прибегнул к непозволительному средству, чтобы подавить маленькую вспышку,
которая была оскорбительна для тебя не меньше, чем для меня. - возможно, что
я это сделал, вполне возможно, - то я прошу у тебя прошения. Отец просит
прощения у своего дитяти! - воскликнул мистер Пексниф. - Я полагаю, такое
зрелище может смягчить самое ожесточенное сердце.
ее сердце было недостаточно ожесточено. Наоборот, она стояла на своем и
твердила без конца, что она не круглая дура, и не слепая, и не покорится ни
за что!
не стану тебя спрашивать, в чем оно заключается; я не желаю, этого знать.
Нет, нет, прошу тебя! - добавил он, простирая руку вперед и краснея. - Не
будем касаться этой темы, душа моя, какова бы она ни была!
желаю, чтобы она меня совершенно не касалась, а потому, прошу вас, найдите
мне другой дом.
Поместите меня у миссис Тоджерс или еще где-нибудь, чтобы я жила независимо,
а здесь я ни за что не останусь, если уж до того дошло.
толпой восторженных поклонников, стремящихся пасть к ее ногам. Возможно, что
мистер Пексниф, только что возвратившийся к юности, видел в том же заведении
легчайшее средство свалить с себя обузу, неприятную как дурным характером,
так и наклонностью вечно подсматривать. Бесспорно, однако, что в
настороженных ушах мистера Пекснифа это предложение прозвучало отнюдь не
похоронным звоном для всех его надежд.
платок к глазам обеими руками, как всегда делают такие люди, особенно если
за ними наблюдают.