земное - смерть, любовь плотская, горесть, гонения - это все вам осталось.
А я теперь легкая, белая, наскрозь, наскрозь вся светлая. Все земное, как
тряпку, я сбросила и в вечное облачилась. Оно уже на веки веков при мне,
никакая сила его отнять у меня не может! Пожалуйста! Благодарим! - И он
протянул пустую кружку старику.
не овца она, волк? Как тогда? - Он налил себе кружку, выпил ее не
торопясь; налил Нейману, подождал, когда он выпьет, и продолжал: - Тогда
она вся страхом исходит: "Ах, что же мне теперь будет? Да где же я теперь
свой спокой найду? Ведь только сейчас мои мучения и начинаются, а конца им
и не видится". Вот оно как!
Благодарствую. - Он спокойно осушил все до конца. ("Ну вот", - буркнул
старик.) - Это мы, Тихонович, никак знать не можем, скрыто это от нас, но
намеки, - он повысил голос, - но намеки имеем! Помните разбойника, что
вместе с Христом был распят? Ведь он поделом муку принимал. А что ему
Христос сказал? "Ныне же будешь со мной в раю". Как же так он ему
сказал-то? Разбойнику, а? Ведь он убивал, сиротил, грабил?..
"Помяни, Господи, мя в царстве своем".
действительно в самую точку бьете. В смертный час воззвал разбойник:
"Спаси!" - и спасен был. Вот так и мы. Если воззовем от сердца, то и
получим. Но только надо все это без всяких хитростей. А то мы ведь мастера
на это. Мол, заставили меня! Делал и мучился. Или: дети! Это я за них
своей совестью поступился! На эти штучки мы куда как востры! Нет, там это
не принимают. Там знают: это опять в тебе тот же черт коленками заработал.
Нет, ты другое пойми: от людей тебе прощенья нету! На то они и люди, чтоб
не прощать, а взыскивать. Ты никого не жалел, и тебя никто не пожалеет. А
вот там другое. Там смысел нужен. Вот до него ты и должен дойти. Хоть в
самый свой остатний час, а должен! Он не с земли, он с неба нам даден!
Смысел!
тебе выдадут, что ли? Вот, мол, Яша, тебе новая кожура - иди заслуживай,
был ты Яша, стал ты Маша. Так иди. Маша, добывай Яше рая. Нет, я тут
что-то никак в толк не возьму. Сколько время ты грешил и вдруг...
разволновался, что вскочил. - Тут дела твои и время ни при чем. Тут что
минута, что миллиарды лет - все одно. В Ветхом завете этого не было - там
время было. А для Христа - время нет! Ему твой смысел важен, чтобы хоть в
последнюю секунду уразумел все. Он всю жизнь твою в эту секунду сожмет. За
одну эту секунду он даст тебе ее снова пережить. Вот почему он Спаситель.
такой Мишка Краснов, поповский сынок. Ну сволочь! Ну пес! Отца его красные
стрелили, а он рядом стоял с красным бантом, плакал в платочек и поучал
его: "Сами виноваты, папаша. Я вас упрежал!" И, с белыми, и с красными, и
с зелеными, и с какими-то желтыми - со всеми, пес, нюхался. Потом уехал в
город. Учиться. Приехал комиссаром. Весь в черной коже, сапоги новенькие,
до самых до... Ходит, блистает. Наган на боку. Царь и Бог. В соседней
деревне пять жилых домов осталось. Кто сбег, кого застрелили, кто с голоду
сам пропал. Девкам проходу не давал. Встретит какую гладкую и: "Приходи,
Марья, я с тебя допрос сниму". Ну и снимал всю ночь. И доснимался. Вышло
письмо о головокружениях. А потом приказ - забрать поповского сына Мишку!
Приехали его забирать! А он, паразитина, стоит на коленках в пустой хате
дьячковской и поклоны бьет. Во какой шишак себе набил! И базлает.
"Господи! - базлает. - Прости мне все великие прегрешения! Господи,
смилуйся! Батя мой, мученик безвинный, моли Господа за меня!" И башкой
раз! раз! - об пол. Это в пустой хате! В той, где он всю семью перевел. Ах
пес! Ах холера тридцатого года! Говоришь, разбойник на кресте покаялся?
Так этот и до креста покается! Да еще как! Он на собраниях, как шило,
навострился. Только слушай его!
гавкал-гавкал, ломал-ломал! Все ордена, дворцы заслуживал, а заслужил
рогожку! Ну и схватился, конечно, за башку! "Ах я дурак! Ах я такой-то! Ах
я сякой! Где же у меня глаза-то были? За что же я совесть свою, отца
продал? За что боролся, на то и напоролся!" И это у него от чистого, от
самого чистого пойдет!
просто веровать надо. А я разве во что верю? И вот тоже конец мне пришел,
а с чем я остался? Ведь даже "Господи, Господи" крикнуть и то некому!"
- Божий человек - спал по-ребячьи, калачиком. Его желтое, узкое лицо,
изрезанное хитрыми морщинами, лицо не то юрода, не то гения, не то просто
хитрого и юркого прощелыги, было ясно и спокойно.
Там обязательно кто-нибудь есть. Либо сторож, либо уборщица.
город, скажу, чтобы прислали к вам.
холодную, желтую ясность эту, летели черные птицы. Не стаей, а сеткой,
точками, то падали, то поднимались. Такое большое рассветное небо над
степью он видел впервые. И поэтому стоял и смотрел до тех пор, пока птицы
не исчезли. Дул легкий косой ветерок. Земля лежала седая, растрескавшаяся,
и из нее росла тонкая и длинная, похожая на конский волос трава. Он увидел
большой белый куст и бросил на него зажженную спичку. Куст сразу же
занялся весь прозрачным водородным пламенем, пока огонь не упал и
судорожно не задохнулся на твердой, как глиняный горшок, почве.
двора и увидел, что заднее окошко за белой занавеской светится. Он
постучал, никто не ответил. Он постучал, еще раз - метнулась кремовая тень
и встала, присматриваясь. Тогда он стукнул трижды - четко, резко, сильно.
Занавеска чуть колебнулась, и женский голос спросил: "Кто там?"
про себя добавил: "Пришел сдаваться".
стояла, придерживая полы халата, Мариетта Ивановна.
А я-то... Откуда?
ничего, но тут стояла вторая табуретка, и он тоже рухнул на нее.
испугалась: следователь! - Она засмеялась. - Надо же! Перевели меня сюда
на время отпуска заменить заведующую, вот и ишачу. Так я же вам звонила,
приглашала на именины. Ваша племянница подходила.
волосы.
глаза вдруг округлились и побелели от ужаса. - Следователь?
нарочно! И ведь несет же меня куда-то бесу под хвост! Ладно! Сейчас я
пьяный - и ничего не помню, не знаю и знать не хочу!"
Попугать вас, дурак, хотел. Какой из меня, к дьяволу, следователь?
плащике ночью в степи - здесь знаете утром какие холода! Вот что:
ложитесь-ка. Я сейчас вам постель разобью. Да вы же мокрый, потный!
ночным поездом привозят. Вон! Уже гудят. Это мне сигнал подают. Ложитесь,
ложитесь. Я враз освобожусь. Боже мой, да вас хоть выжми! Наверно, с этими
геологами пили? Ну да, у нас тут целая партия их работает. Ой, Яков
Абрамович, ведь они же все молодежь, а вы...
Утопленница! Что вы такие страсти к ночи? Ой, да не трогайте вашу пушку,
что вы за нее хватаетесь? Положите ее под матрац. Цела будет.
приговаривая, была: "Да как же я сюда все-таки добрался? Ведь с ног
падаю", и самая последняя: "А вот и не выдаст! Вот так, начальничек, и не
выдаст. Да!"
столе лежат счеты, на стуле висит белый фартук - повернулся на бок и снова
заснул.
плечо. Он сразу же сел. На белой скатерти горела тихая зеленая лампа,
стояла посуда, шумел самовар. Над ним наклонялась Мариетта.
что-то приснилось?
же у вас - ляжешь и не встанешь.