задумчивости шепотом над самым ее ухом:
вверх, ожидая, чтобы на нее положили еще теплую свежеиспеченную оладью.
сколько захочешь. Я напекла их много.
как быстро ты их приготовила! Да и кухню не узнать, честное слово! Совсем
как при маме... Оладьи легкие, как пух! Такие пекла мама, но эти, кажется,
еще лучше, чем те, что она давала нам в детстве, - болтала Несси, уписывая
оладьи.
пристальнее вглядываться в сестру, и постепенно в душу ее закрадывалась
неопределенная, но сильная тревога. Эта быстрая бойкая речь, порывистые,
несколько неуверенные жесты Несси, поражавшие ее теперь, при более
внимательном наблюдении, указывали на какое-то бессознательное нервное
напряжение, обеспокоившее Мэри. Обратив внимание и на то, как похудела и
вытянулась младшая сестра, как впали ее щеки и виски, она невольно
спросила.
убеждением сказала:
хороши, а сама Мэри еще лучше!
менее она решила сделать все, что может, чтобы добиться для Несси
некоторой передышки в занятиях, которые, видимо, были не под силу
неокрепшему организму девочки. Ее охватил порыв глубокого чувства, в
котором была и сестринская любовь, но главным образом - властный
материнский инстинкт, вызванный слабостью и беспомощностью Несси. И, обняв
рукой узкие плечи сестры, она привлекла ее к себе и шепнула нежно:
чтобы увидеть тебя счастливой и здоровой!
голову, поглядела на них и с глубокой прозорливостью, неожиданной для ее
притупленного старостью мозга, сказала резко:
вида не показывайте, что вы так любите друг друга. Нет, нет! Он не
допустит никого к Несси. Оставь ее в покое, оставь ее в покое!
стали мутны, и с откровенным протяжным зевком она отвернулась, бормоча:
тень, и она сказал угрюмо:
успею я допить чашку, как он погонит меня в гостиную! Мне это до смерти
надоело!
перед встречей с отцом, которая должна была сейчас произойти, и, забыв на
минуту свою тревогу за сестру, она с трепетом пыталась угадать, как он ее
встретит. Глаза ее. неподвижно, отсутствующим взглядом смотревшие на струю
пара из чайника, вдруг замигали: она вспомнила, как отец грубо ткнул ее
сапогом, когда она лежала на полу в передней, вспомнила, что этот удар
отчасти был причиной воспаления легких, от которого она чуть не умерла.
Пожалел ли он когда-нибудь о своем поступке, подумал ли о нем хоть раз за
четыре года ее отсутствия? Воспоминание об этом ударе не покидало ее в
течение многих месяцев. Боль от него не проходила все то время, когда она
лежала в бреду, когда она, казалось, испытывала тысячу таких зверских
пинков при каждом вдохе и выдохе, как ножом пронизывавшем ее острой болью.
А обида не забывалась еще долго после выздоровления, и она часто лежала по
ночам без сна, думая на все лады об этом поругании ее тела - бесчеловечно
жестоком ударе тяжелого сапога.
которые она так часто чистила, которые и теперь будет чистить в своем
добровольном рабстве. Вспомним тяжелые шаги, уже издали возвещавшие о
приближении отца, она вздрогнула, прислушалась - и действительно услышала
в передней шаги, медленные, до странности медленные, не такие уверенные,
как когда-то, но, несомненно, шаги отца. Минута, которой она ждала,
которую представляла себе тысячу раз, минута, которой боялась и тем не
менее добивалась, теперь наступила, и с бьющимся сердцем, дрожа всем
телом, Мэри храбро шагнула вперед навстречу отцу.
нее, потом обвел угрюмым взглядом кухню, стол, камин, в котором весело
пылал огонь, и снова обратил глаза на Мэри. Но только когда он заговорил,
она окончательно поняла, что это ее отец, узнала горькую усмешку,
исказившую его морщинистое лицо. Он сказал:
перемена в нем, такая перемена, что Мэри едва его узнала, потрясла ее до
того, что она не в силах была заговорить. Неужели это отец? Этот высохший
старик с нечесаной головой, в неопрятной, засаленной одежде, мрачный,
небритый, с одичалым, злобным и вместе печальным взглядом? Несси была
права! Никогда бы она не поверила, что он может так измениться, если бы не
увидела сама, да и увидев, едва верила собственным глазам. Ошеломленная,
она подошла к столу и принялась разливать чай, поставив перед каждым его
чашку. Она не села за стол, а осталась на ногах, чтобы прислуживать
остальным, все еще не оправившись от потрясения, вызванного ужасным видом
Броуди.
Манера есть у него была теперь небрежная, почти неопрятная, и он, видимо,
не замечал, что и как ест. Взгляд его был рассеян, а когда в этом взгляде
мелькало сознание окружающего, он останавливался не на Мэри, а неизменно
на Несси, как будто на ней сосредоточивалась какая-то крепко засевшая в
его мозгу идея, выдвигавшая Несси всегда в фокус его внимания. Все
остальные также ели молча, и Мэри, не имевшая еще случая обратиться к отцу
и в первый раз прервать это молчание между ними, длившееся вот уже четыре
года, бесшумно прошла из кухни в посудную и стояла там настороже,
напряженно прислушиваясь. Решив пожертвовать собой ради Несси и вернуться
домой, она предвидела борьбу с гнетом отцовской воли, но воли, выражаемой,
как бывало, шумно, заносчиво, даже свирепо, а никак не с этой непонятной,
нечеловеческой угрюмостью, которая, видимо, владела теперь ее отцом. Его
сильный и мужественный характер как будто истаял вместе с его телом, и
перед ней был изуродованный остов человека, одержимого чем-то, - она не
знала, чем, - управлявшим каждой его мыслью, каждым поступком.
донесся из кухни его резкий, как-то по-новому звучавший голос:
повинуясь приказу, встает из-за стола, притихшая, подавленная, с
затравленным видом, она ощутила внезапный прилив мужества и сказала ровным
голосом, обращаясь к отцу:
за работу?
словам и, казалось, совершенно забыл о ее присутствии. Он по-прежнему
смотрел на Несси и повторил еще более жестким тоном:
тебя идет дело.
пренебрежение отца к первым же ее словам показало ей, как он намерен к ней
впредь относиться. Ей разрешено жить здесь, но для него она точно не
существует! Она не сделала никакого замечания и, когда отец встал из-за
стола, а бабушка, поев, ушла наверх, принялась убирать со стола, Унося из
кухни тарелки, она видела, как отец взял с буфета бутылку и стакан и сел
на свое место у камина; по всему было заметно, что это превратилось у него
в неизменную привычку и что он собирается сидеть так и пить весь вечер.
Она вымыла и перетерла тарелки, убрала посудную, потом, намереваясь,
заглянуть в гостиную к Несси, прошла через кухню. Но только что она
направилась к дверям, как вдруг Броуди, не глядя на нее, крикнул из своего
угла свирепым, предостерегающим тоном:
разговаривать, только взгляну на нее.
а в потолок. - Я сам присмотрю за Несси. А тебя попрошу держаться от нее
подальше!
не видела ее так давно, и мне хочется побыть с нею.
Такие, как ты, моей дочери не компания. Ты можешь стряпать и работать на
нее, как и на меня, но помни: руки прочь от Несси! Я не потерплю никакого
вмешательства с твоей стороны. Ни Несси, ни ее занятия тебя не касаются.
возвращаться сюда, если нельзя помочь сестре, Мэри, твердо и спокойно
глядя на отца, собрала все свое мужество, сказала:
тогда Броуди посмотрел на нее, сосредоточив в этом взгляде всю силу своей