нием. Еще пять лет назад она и ее стареющие сверстницы воевали в разного
рода советских комиссиях, в профкомахРместкомах, но чем ближе к пенсии,
тем ближе к болезням и к молитве. Зато ее читательский интеллект навсег-
да там и застыл С в прошлом. (КогдаРто давно она читала мои рукописные
повести, одну или две.) Так что, бедная, все еще думала, что менЯ вотР-
вот напечатают, признают. Я тут же сел на ее хлеб и пригрелся. Вечерами
к ней приходил взрослый сын, меня, понятно, невзлюбивший (за бомжовые
ботинки) и выставивший ТписателяУ из дому недели через две. Но две неде-
ли морозной осенью С это четырнадцать дней! Я успел взбодриться. Так
много лет помнившаЯ менЯ и верившаЯ в мой талант милаЯ женщина не захо-
тела (не решилась) со мной спать, сказав, что ей пятьдесят семь (чуть
старше меня) и что постель уже не волнует. Это удивило. Но упростило на-
ши отношения, сделав ее хлеб длЯ менЯ не горьким, не жестким. ДобраЯ ду-
ша. Когда ее сын менЯ выставил, Я уже смотрел орлом.
на жесткой скамье Курского вокзала не людей, не их лица, а номера их те-
лефонов. (Нет записной книжки. Жаль.) На последней страничке ТБесовУ об-
наружились сразу семь или восемь номеров, случайных, наспех записанных,
и Я стал названивать. Вокзальное развлечение! С старые знакомцы, увы,
припоминали менЯ коеРкак, а вспомнив, вяло спрашивали, как дела. Да и
телефоны за годы поменялись. И возраст уже поджимал. њаще всего интере-
совавший менЯ человек давнымРдавно кудаРто переехал. Или вдруг чужой го-
лос отвечал С он умер, она умерла, а Я, уже приободренный переломом осе-
ни (голодные, как и нищие, чувствуют осеннее солнце первыми), удивлялсЯ
нечутко и еще переспрашивал:
у которой Я ел и спал две осенние недели, подвела менЯ какРто к шкафу.
На тремпелях, среди прочих тряпок, показала мне болтающеесЯ с краю се-
ренькое пугало. (КогдаРто здесь забытое.)
пиджаке и обнаружился, в кармане, томик, начало ТБесовУ, как завет писа-
телЯ С писателю. Звони, мол. (ПоследняЯ страничка с номерами телефонов.)
Так возник из небытиЯ Лисюнин. Игорек. Кандидат наук. ПолусвихнувшийсЯ
от холостяцкой жизни и подозрительный. Разумеется, случай пустой. Но
когда звонить некому, позвонишь и Лисюнину.
ного молчания), Я все нажимал на его здоровье. Вроде как волнуюсь и бес-
покоюсь. Вроде, мол, таков наш возраст С Лисюнин может вдруг умереть.
его бывшего приятеля, С увидел отчетливо и узнаваемо. Потому и звоню. Он
мне приснилсЯ в виде немецкого военнопленного, которого охранники гнали
через какуюРто узкуюРузкую трубу...
пространно объяснял ему о кролике, с трудом пробирающемсЯ через узкий-
Рузкий лаз. њеловек (его подсознание) и в снах начеку. Тоннель говорит о
смерти. В наши дни это знает всякий. Лисюнин тоже должен бы знать. В
очередную ночь (очередной сон) человекРхорек бежал вниз по узкому водос-
точному желобу...
ме меня, снится? Хоть иногда?..
жал вниз, вниз... все времЯ вниз! С подчеркивал Я, быть может, слегка
перебираЯ голосом в заботе.
теплевшим голосом признался, что сон мой его обеспокоил.
все в порядке. И деньги какиеРникакие. Даже подмосковнаЯ дача у него бы-
ла, куда Я, по приглашению, и приехал на электричке уже к вечеру. Оказа-
лось, что старый холостяк Лисюнин женат. (Да и был ли он свихнувшимсЯ
холостяком С не спутал ли Я с кем?) ОтопленнаЯ зимняЯ дача, хлопочущаЯ
жена, не богатый, но милый уют, С менЯ растрогало, Я дал уговорить себЯ
остатьсЯ еще на ночь и вновь поутру чудесно позавтракал.
От длительного недоеданиЯ в тот день кружилась голова
(нормально), но, плюс, Я стал плоховато видеть С
наткнулсЯ на шкаф, на стол. Это дало Лисюнину повод
попытатьсЯ пристроить менЯ до лета в некий дом длЯ
слепых и полуслепых, где его жена работала бухгалтером.
Но пока милейшаЯ жена Лисюнина созванивалась и
тревожилась (паспорт, сразу ли мне ехать, кто поедет
поводырем и прочее), эти дни, целых три дня, Я
волейРневолей прожил у Лисюниных и отъелся. И, конечно,
уральский организм воспрял. (Мне много не надо, три
дня.) Так что поутру, когда предстало ЯвитьсЯ к слепцам,
Я прекрасно все видел.
люстью. (Как бы только из гроба.) Она сразу же плохо на менЯ посмотрела.
ТСюда. Сюда иди...У С Слепцы в большой комнате (она же столовка) лепили
ощупью какиеРто серые картонные коробочки. Мы проследовали мимо, после
чего старуха провела менЯ в узкуюРузкую комнату, тоннель, где тянулись
их унылые постели. Я, увы, видел до мельчайших подробностей. Как гравю-
ру. Тем не менее рядом со старухой Я шагал слепо, как в густом тумане.
Никогда не забыть, как она прошамкала: ТВот ждесь шпальня. Дверь уж-
кая...У С а Я решил, что пришла минута испытания, расставил руки и коеР-
как упал.
почти столкнулись.
тельно уже устоялась: великолепная, чудеснаЯ и добраЯ профессиональнаЯ
улыбка. (Единственное, чему он научилсЯ у практикующих народных лекарей.
Улыбка, чтоб доверяли.)
исцелит мои кишки. Я не поверил, Я не мог поверить, а тем не менее под-
дался: ведь господин Салазкин лечил людей диетой. Ведь он мой старый
приятель. И обещал, что будет кормить. И какРникак теплый угол. Конечно,
не следовало соглашаться. Но мой кишечник после психушки (после расслаб-
ляющей вонючей ниши в Первой палате) нетРнет и вспыхивал остаточной вос-
палительной болью.
знаю от них. Умею, к примеру, при резком похолодании избежать вспышки