чуб у него до бровей, и кепка на один глаз, и курить он умеет, держа
цигарку на одной нижней губе, и плевать может художественно. Но я уже
вижу: его испорченное оспой лицо смотрит на меня с любопытством, и это -
любопытство умного и живого парня.
могильных плитах нового поросячьего солярия, курила и о чем-то без
увлечения толковала. Я остановился против них и начал свертывать собачью
ножку, рассчитывая у них прикурить. Перец весело и дружелюбно меня
разглядывал и сказал громко:
советская власть и для вас папирос не наготовила?
так же громко и весело, с самой микроскопической дозой приказа:
испуганную физиономию и сказал:
раскурил собачью ножку, быстро повернулся и ушел от них к плотникам.
блеске моего пояса я ощущал широко разлитый педагогический долг: надо этим
хлопцам нравиться, надо, чтобы их забирала за сердце непобедимая,
соблазнительная симпатия, и в то же время дозарезу нужна их
глубочайшая уверенность, что мне на их симпатию наплевать, пусть даже
обижаются, и кроют матом, и скрежещут зубами.
преимущество хорошего вареного масла перед плохим вареным маслом. Я так
сильно заинтересовался этим новым вопросом, что не заметил даже, как меня
дернули сзади за рукав. Дернули второй раз. Я оглянулся. Перец смотрел на
меня.
масла настоящего...
масле. Я видел, с каким озлоблением смотрел на Борового Перец, ожидая
конца его речи. Наконец Боровой с грохотом поднял свой ящик, и
мы двинулись к колокольне. Рядом с нами шел Перец и пощипывал верхнюю
губу. Боровой ушел вниз, в село, а я заложил руки за спину и стал прямо
перед Перцем:
умный ты или дурак.
прямо такой глупый, черт его знает! Ты извини, пожайлуста...
от крови его веки и как стало ему жарко. Он неудобно переступил и
оглянулся:
такая глупость?
в город купить паприрос. Это ты знаешь. Некогда потому что советская
власть навалила на меня работу: сделать т в о ю жизнь разумной и
счастливой, т в о ю, понимаешь? Или, может быть, не понимаешь? Тогда
пойдем спать.
как штопоры моей мысли и воли ввинчиваются в эти самые зрачки. Перец
опустил голову.
дурак!
рукой:
них кое-какие мимические фразы. Многие поглядывали на меня с нескрываемой
симпатией и расцветали той милой, полной искренности и смущения улыбкой,
которая бывает только у беспризорных. Я уже знал многих по фамилиям и умел
различать некоторые голоса.
даже вековые отложения грязи не могут прикрыть превосходного румянца щек и
ленивой грации глазных мускулов. Зореню лет тринадцать, руки у него всегда
за спиной, он всегда молчит и улыбается. Этот мальчишка красив, у него
изогнутые темные ресницы. Он медленно открывает их, включает какой-то
далекий свет в черных глазах, не спеша задирает носик, молчит и улыбается.
Я спрашиваю:
интересно!
- Митька Нисинов, добродушная, чистая душа. Из таких душ при старом режиме
делали сапожных мальчиков и трактирных молодцов. Я смотрю на него и думаю:
"Митька, Митька, что мы из тебя сделаем? Как мы разрисуем твою жизнь на
советском фоне?"
только сдвигает прямые черные брови и шевелит губами. Но Митькин голос мне
известен: это глубочайшего залегания контральто, голос холеной, красивой,
балованной женщины, с такими же, как у женщины, украшениями и неожиданными
элементами соловьиного порядка. Мне приятно слушать этот голос, когда
Митька рассказывает мне о куряжских жителях:
смотри, смотри, то Буряк побежал... Так это же Буряк, разве вы не знаете?
Он может выпить тридцать стаканов молока... это он на коровник побежал...
А то - вредный парень, вон из окна выглядывает, ох, и вредный же! Вы
понимаете, он такой подлиза, ну, это же прямо, знаете, масло. Он к вам,
наверное, тоже подлизывается. О, я уже вижу, кто к вам подлизывается,
честное слово, вижу!
Митька умен, чертенок. Он виновато провожает курносую обиду Зореня и
взглядом просит меня простить товарищу бестактность.
сейчас же эта самая компания завелась, видишь, Володька?.. Ну, конечно, их
и били, а все-таки у них такая и была линия...
нашим мудрецам"#24.
которым не посчастливилось иметь собственную линию. Среди еще чужих мне,
угрюмо настороженных лиц я все больше и больше вижу таких детей, жизнь
которых тащится по чужим линиям. Это обыкновенная в старом мире вещь - так
называемая подневольная жизнь.
Вася Гардинов, и темнолицый мягкий Сергей Храбренко бродят
возле меня и грустно улыбаются, сдвигая брови, но прямо перейти на мою
сторону не могут. Они жестоко завидуют компании Вани Зайченко, тоскливыми
взглядами провожают смелые полеты ее членов по новым транспорантам жизни
и... ждут.
нематериальных, непонятных, неуловимо притягательных горьковцев. Даже у
девочек и то с каждым днем разгорается жизнь. Уже Оля Ланова сбила свой
шестой, полный энергии отряд. Отряд деятельно копошится в своей спальне,
что-то чинит, моет, белит, даже поет по вечерам. Туда ежеминутно пробегает
захлопотанная Гуляева и прячет от меня сбитую на сторону, измятую блузку.
Там частым гостем по вечерам сидит Кудлатый и откровенно меценатствует.
Только на полевые работы шестой отряд не выходит - боится, что куряжские
традиции, взорванные таким выходом, похоронят отряд под обломками.
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Белов Вольф
Андреев Николай
Юрьев Сергей
Шилова Юлия