уходил он все дальше от родных мест, где пировали победу барласы и
джагатаи хромого тюрка. Узкий серп отощавшего небесного Сомы едва
проглядывал сквозь многоярусную крышу великого леса. Только на полянах и у
ручьев неверный фосфорический отблеск трогал разные листья папоротников
или стеклянный узор настороженной паутины. Кувыркались выдры в черных
ручьях, глотая лунное отражение и не в силах напиться светом. Их игривому
плеску вторили серебристые рулады древесных лягушек и звонкая прерывистая
капель срывающихся с листьев пиявок. Ночной лес справлял тайный праздник
последней фазы луны. Его наполняли неразличимые шорохи и шумы. Падали в
кишащий клопами перегной перезрелые плоды. Водяные змеи скользили, как по
льду, с одного берега на другой. Чешуйчатые ящеры подрывали растревоженный
муравейник. И страшные совы терзали когтями летучих мышей, ловя
всевидящими очами последние призраки зодиакального света.
жалком дхоти, с посохом и узелком в руках, он казался таким неприкаянным и
беззащитным, что великий лес пропустил его сквозь заповедные дебри, не
причинив вреда. Даже замшелый, заляпанный жидкой грязью крокодил не
пошевелился, когда босая человечья ступня соскользнула с его плоской
пупырчатой головы. Он только приоткрыл глаз, мелькнувший, как угасающая
лучина. Но Гунашарман ничего не заметил. Он шел, завороженный скупым
сиянием джунглей, прислушиваясь к далекому звону пятиструнной вины,
который все явственнее вплетался в таинственный ропот леса. Петлявшая в
зарослях тропа постепенно расширилась и стала тверже. Все реже и реже
натруженные ноги давили обжигающих скользких улиток и стальные шипы
перестали тиранить пятки. Лес неожиданно кончился, и Гунашарман вышел на
большую наезженную дорогу. Вина звенела совсем уже близко. Он шел на ее
призыв, различая во тьме только уплощенный смазанный силуэт большого
раскидистого дерева. Лишь войдя в непроглядную его сень, он увидел белый
цветок лианы и промелькнувшую белозубую улыбку. И в это мгновение острый
сияющий серп пронзил летучее облачко.
продолжала тревожить заунывные струны. - Почему я почти не вижу тебя?
жаловалась, обещая покой и надежду, но только потом, потом. - И на мне
черное одеяние.
никого не осталось на свете.
радость. Вина, луна в зените и ты... Разве это не утешение?
руку.
брахман! <Из живых существ наилучшими считаются одушевленные, между
одушевленными - разумные, между разумными - люди, между людьми -
брахманы>*. Разве не так?
грязен и нищ, как последний неприкасаемый?! Твоя деревня сожжена и ее
жители перебиты, а ты все думаешь о своем брахманстве! Слепой крот! Или ты
и вправду веришь, что <брахман - ученый или неученый - великое божество>?*
повторил он. - Не сердись, девушка-шудра. Мне нельзя есть твой рис.
Лунная пыль дрожала на тонких ее плечах.
Закон говорит, что шудра, если он чистый, послушный высшим, мягкий в речи,
свободный от гордости и всегда прибегающий к покровительству брахмана,
может получить в новой жизни высшее рождение. Поэтому не горюй и надейся.
Что мне за дело до другой жизни? Ведь в том существовании буду уже не я. И
ты станешь другим. Неужели ты не чувствуешь, что гибнет весь наш мир и вся
твоя брахманская глупость вместе с ним? Завтра или послезавтра хромой
тюрок доберется и сюда. Милостивая матерь Кали, будь свидетельницей! -
Девушка гневно притопнула ногой. - Я не так хотела провести последнюю ночь
перед концом света, но боги распорядились по-своему. Значит, так тому и
быть! Пеняй на себя, тщедушный брахман.
виноват в том, что люди принадлежат к разным варнам. Ни ты, ни я, ни боги.
Так было от начала мира и так есть.
костер.
говорить, желторотый вороненок! Тебе, наверное, невдомек, что можно жить
иначе? Очень весело, хоть и беззаконно, не ведая ни запретов, ни каст?
мертвой премудростью вороненок, ты сам во всем виноват. - Девушка подняла
с земли вину. - Я этого не хотела.
струну и резко отпустила ее. - Куда ты идешь?
примкнуть к тамошней общине жрецов. У меня до них дело.
людей, у которых сможешь поесть, не оскверняя себя.
перебирать струны.
надежда, Гунашарман вышел вновь на дорогу и скоро скрылся из глаз.
ударила по струнам. На троекратный трагический крик вины жалобным воем
отозвались откуда-то голодные красные волки. С детства приученный к
бесстрастию, он спокойно шагал по еще не совсем остывшей пыли, заглушив в
сердце тоску и боль невозвратимой утраты. А девушку-шудру он выбросил из
головы, как только перестал различать напев вины. И зачем ему было думать
о ней, когда в кромешной тени дерева не разглядел он на ее груди и щеках
выжженное клеймо тхагов - страшных служителей богини Бхавани?
выпрыгнула на дорогу странная многорукая тень. Зловеще искажаясь в
наезженных колеях, она быстро настигла Гунашармана и вдруг раздвоилась
прямо у него за спиной. Он не успел даже вскрикнуть, когда два угрюмых
бородача намертво сдавили ему запястья. Испуганно глянул налево-направо,
увидел заступ в руке у одного грабителя и белый платок - у другого, но
ничего не успел понять от острой удушливой боли, которая сломала ему
горло. И сразу все кончилось.
запрокинутой головы молодого брахмана. - Обыщи его, Свами.
холодного риса и кокосовую чашку для воды.
воскликнул он, вытаскивая камешек, сверкавший даже в ночи. - Это, кажется,
по твоей части, Свами! - И засмеялся: - Смотри не обожгись.
сбыть с рук.
как того требовали неписаные правила его преступной секты.
ихалгуп по индийскому календарю. Он соответствовал вторнику восемнадцатого
числа месяца джумади ал-ахира 801 года Хиджры*, от которой отсчитывал
время завоеватель мира Тимур.
хромца:
Акунин Борис
Сертаков Виталий
Василенко Иван
Доценко Виктор
Херберт Фрэнк
Суворов Виктор