Гинзбурга.
вечер в честь каких-то евреев, освобожденных Распутиным из тюрьмы, пели
песни, плясали и кому-то аплодировали.
кн. Андронникову (Побирушке). Выхода его не видели, в 4 с половиной утра
пришел домой в компании 6 пьяных мужчин (с гитарой), которые пробыли до 6
утра, пели и плясали. Утром никого не принимал, так как спал.
на таксомоторе уехал от наблюдения.
поставке белья для армии на 2 млн. рублей. Около часу ночи... компания пела
песни, плясала, стучала, и все пьяные вышли с Распутиным и отправились
неизвестно куда.
улице к проститутке Трегубовой, а оттуда в баню.
для сбора пожертвований в пользу фронта.
18 по Садовой улице к окончившему курс Московского университета кандидату
наук А.С.Филиппову.
Рубинштейн с бабой. Была слышна игра на гитаре и пляска, они кому-то
аплодировали.
проспался после вчерашнего, то гости не советовали ему в таком неудобном
виде ехать, между собой вели разговоры: "Что-то наш царь последнее время
избаловался!"
к портнихе Кате (18 лет), обещал ей дать 50 рублей.
с Мамой..." Привел к себе на квартиру проститутку и запер в комнате, но
прислуга (Нюрка ?) ее выпустила.
помилование за подкуп в укрывательстве от воинской повинности.
пьяный. Страстно целовал Трегубову, а затем жену швейцара опять посылал за
портнихой Катей (18 лет), но ее дома не было. Ломился в квартиру
массажистки, но там ему не открыли и через дверь кричали, что позовут
полицию...
тоже подключилась к шпионажу. Похаживая по квартире в кальсонах, Распутин
никогда бы не подумал, что прекрасная княжна Шервашидзе с длинными ногтями,
покрытыми перламутровым лаком, не только чистит для него на кухне селедку -
она еще и является тайным агентом императрицы Гневной! А за все годы войны
Распутин ни копейки не истратил на еду и питье. Он сам и вся его семейка
совершенно не знали, сколько стоит хлеб или керосин. Паразиты не ведали, как
это бегать в лавку за продуктами, стоять в очередях. Было заведено, что
гости должны нести в дом Распутина кто что может - вот и тащили, начиная от
кислой капусты и огурцов до анчоусов и ананасов. Это был официальный
паразитизм.
****
задает она вопрос, будто мы явились на прием к врачу. Сядем же в сторонке на
продавленный диван, обтянутый коричневым кретоном, и оглядимся. Общество в
основном дамское. Мунька Головина, покуривая папиросу, кажется здесь самой
скромной, самой тихой и самой бледной. Но в ней поражает отсутствие лифа,
ибо ее повелитель не терпит "титишников" (как в простонародье назывались
тогда бюстгальтеры). Трепещут складки модного креп д'эшина на платьях дам,
мерцают соболя и шиншиллы, горят бриллианты самой чистой воды, в прическах
колышутся тонкие эгретки. А разговоры странные - о концессиях на Мурманскую
железную дорогу!
нему свои стаканы, ибо считается, что от перстов Гришки проистекает
благодать. Звенят ложечки, слышен смех. На столе - кавардак: початый торт,
возле него миска с кислой капустой, грудой навалены обкусанные баранки и
черные сухари. Много вареной картошки. А рядом с нею, словно принцесса на
бандитском пиру, затаилась свежая клубника от Елисеева. Распутин восседает
чин по чину во главе стола, на нем крестьянский армяк на подкладке из алой
парчи. После чаепития все дамы, как по команде, хватают со стола посуду,
тащат ее на кухню и начинают мыть, показывая свое усердие. Нюрка при этом не
моет - она лишь указывает графиням и княгиням, как надо мыть! Спрашивается,
зачем же тогда сама Нюрка? В основном она предназначена для снимания трубки
телефона, звонящего непрестанно. Нюрка с этой машинкой уже освоилась и
сердито кричит в трубку:
не знаю... Говорю вам, что негу его! С лестницы квартиру оглашает звенящий
голос:
шее - двенадцать Евангелиев, как вериги, которые висят на скорбном вервии,
шелестя прочитанными страницами.
принесла: сверху беленько, а снизу черненько...
окружающим:
меня облипает.
пальцев подол рубахи.
домой опять с синяком поскачешь.
до каких пор! Гришка развернулся и шмякнул дуру об печку. Все двенадцать
Евангелиев, порхая страницами, как крылья райских птичек, прошелестели по
комнате вроде божьего дуновения... Раздался смачный треск - это Лохтина
приложилась затылком к изразцам печи, прожаренной так, что плюнь - зашипит.
Распутин заправлял за поясок раздерганный подол рубахи.
притащится, и у меня нервиев уже на нее не хватает... Сколь я лупил ее,
суку, страшно подумать! Нет, лезет, стерва, будто я весь липовым медом
намазан...
пустила. Шепотком, часто всхлипывая, рассказывал о своих обидах, просил
защиты. Распутин выслушал кое-как, широко взмахнув лиловыми рукавами
шелковой рубахи.
прошел к себе в кабинет, где основу мебели составляли два необходимых
предмета - здоровущая кровать и жиденький столишко. Присев, накостылял по
бумаге палок и крючков, вынес "пратецю" к учителю. - Ступай к Саблеру... Он
все знает. - При этом сунул еще и пятерку. - Вижу, что худ ты. Держи.
очевидно, прямо с поезда, какая-то деревенская баба с мешком за плечами и
сразу - в ноги к нему бултых:
рехнулась... в каку таку тебе уборную?
отнесся вполне философски:
мешок, бабка поднялась.
городе на хорошем месте - прислужницей при вокзальной уборной, и вот бабка
нагрянула - за протекцией.
начальнику Николаевского вокзала: "Милай дарагой не аткажис прозьба бедную
уборная можешь устрой Грегорий". - Иди, шалява! - сказал он, выставляя бабку
с мешком за двери. А вот уже и новый проситель. Стоял перед ним старичок в
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Куликов Роман
Суворов Виктор