мие", которое тем более отталкивает меня, что речь идет о подобном чело-
веке и о подобном душевном состоянии, трогающем до слез и вызывающем
почтение. Глядя на Трисмегиста, я понял благоговение, с каким крестьяне
- эти бессознательные богословы и метафизики, - а также восточные народы
относятся к людям, лишенным так называемого светоча разума. Им известно,
что, когда никто не тревожит это абстрактное мышление ненужными заботами
и жестокими насмешками, оно не только не приводит человека к ярости или
к отупению, а, напротив, может превратиться в исключительное дарование
дивного поэтического свойства. Не знаю, что сталось бы с Трисмегистом,
если бы его семья не возвышалась как оплот любви и верности между ним и
внешним миром. Но если бы он и пал жертвой своего бреда, это явилось бы
лишним доказательством того, каким вниманием и уважением обязаны мы ок-
ружать недуги такого рода и любые недуги вообще.
ми наши силы. Девочки - и те могли бы идти без конца, даже если бы их
временами не брали на руки, оберегая от утомления. Они словно родились,
чтобы шагать, как рыбы родились, чтобы плавать. Цыганка, вопреки желанию
сына, не позволяет ему носить сестер на руках, пока он не перестал расти
и пока, как говорят музыканты, у него еще ломается голос. Она поднимает
на свои могучие плечи эти хрупкие, доверчивые создания и несет их так же
легко, как свою гитару. Физическая сила - вот одно из преимуществ коче-
вой жизни, которая становится у бедного артиста такой же страстью, как у
нищего и у натуралиста.
добрались до дикого, романтического места под названием Шрекенштейн. Мы
заметили, что, приближаясь к этой горе, Консуэло еще более внимательно
следила за мужем и старалась держаться ближе к нему, словно боясь, что
его ждет там какая-то опасность или тягостное переживание. Однако ничто
не нарушило безмятежности артиста. Он сел на большой камень, возвышав-
шийся над бесплодной долиной. В этом месте есть что-то пугающее, жуткое.
Скалы громоздятся здесь в беспорядке и при своем падении часто ломают
деревья. Корни стволов, которым удалось устоять, обнажились, и кажется,
что они цепляются узловатыми пальцами за утес, грозя увлечь его вместе с
собою. Мертвая тишина царит над этим хаосом. Пастухи и дровосеки боятся
подходить близко, а земля изрыта дикими кабанами. На песке видны следы
волков и серн, словно дикие звери уверены, что найдут здесь убежище от
человека. Альберт долго сидел в задумчивости на этом камне, потом пере-
вел взгляд на детей, игравших у его ног, и на жену, которая, стоя возле
него, смотрела ему в глаза, пытаясь прочитать его мысли. Внезапно он
встал, опустился перед ней на колени и жестом подозвал детей поближе.
- ибо она - утешение, ниспосланное небом всем несчастным, и мир, который
обещал всевышний людям доброго сердца!
ласками. Она тоже прослезилась, прижимая их к груди, потом заставила их
обернуться и воздать такую же почесть отцу. Мы со Спартаком поверглись
ниц вместе с ними.
тение и, пользуясь этой минутой, начал с жаром расспрашивать его об ис-
тине, рассказав, сколько сам он учился, размышлял и страдал, чтобы ее
найти. Я же, словно околдованный, продолжал стоять на коленях у ног Цы-
ганки. Не знаю, осмелюсь ли поделиться с вами тем, что происходило в мо-
ей душе. Эта женщина, несомненно, годилась мне в матери, но от нее все
еще исходило какое-то очарование. Несмотря на уважение, которое я питаю
к ее супругу, несмотря на ужас, который я бы испытал при одной мысли,
что могу забыть об этом уважении, я чувствовал, что вся душа моя рвется
к ней с таким пылом, какого никогда не внушали мне ни расцвет молодости,
ни обаяние роскоши. О, если бы я мог встретить такую женщину, как эта
Цыганка, и посвятить ей всю жизнь! Но надежды нет, и теперь, когда я
знаю, что никогда больше ее не увижу, в глубине моего сердца таится от-
чаяние, словно кто-то открыл мне, что для меня нет на земле другой жен-
щины, которую я мог бы полюбить.
его пламенной, искренней речью. Трисмегист тоже был растроган. Он пожал
ему руку и усадил на камень рядом с собой.
моей прежней жизни. Мне показалось, что я слышу самого себя, - именно
так говорил я, когда был в твоем возрасте, с жаром умоляя людей зрелых и
опытных открыть мне науку добродетели. Вначале я решил не говорить тебе
ничего. Я не сомневался ни в уме твоем, ни в честности, но не был уверен
в твоем простодушии и в пламени твоего сердца. К тому же я не считал се-
бя способным вновь передать на том языке, каким говорил прежде, те мыс-
ли, какие впоследствии привык выражать посредством поэзии искусства,
посредством чувства. Твоя вера победила, она сотворила чудо, и я убедил-
ся, что должен говорить с тобой. Да, - добавил он через несколько минут,
показавшихся нам целой вечностью, ибо мы боялись, как бы вдохновение не
оставило его, - да, теперь я узнаю тебя! Я помню тебя! Когда-то я видел
тебя и любил. Я трудился вместе с тобой в какой-то другой фазе моего
прежнего существования. Твое имя гремело среди людей, но я забыл его и
помню только твой взгляд, твои речи и душу, от которой с трудом оторва-
лась моя душа. Теперь я лучше читаю в будущем, нежели в прошлом, и гря-
дущие столетия часто представляются мне столь же светлыми, как те дни,
что мне осталось прожить в нынешней моей оболочке. Так вот, я говорю те-
бе - ты будешь велик еще в этом веке и свершишь великие дела. Тебя будут
порицать, обвинять, чернить, ненавидеть, бесчестить, преследовать,
гнать... Но твоя идея переживет тебя, приняв другие формы, и ты взбудо-
ражишь существующие ныне явления с огромным размахом, ты осуществишь ги-
гантские замыслы, О которых мир не забудет и которые, быть может, нане-
сут последний удар общественному и религиозному деспотизму. Да, ты прав,
стремясь действовать в обществе. Ты повинуешься своей судьбе - другими
словами, своему вдохновению. И это проясняет для меня все. То, что я
чувствовал, когда слушал тебя, та доля твоих надежд, которую ты сумел
мне внушить, является великим доказательством осуществимости твоей мис-
сии. Иди же, действуй, трудись. Небо избрало тебя зачинщиком разрушения.
Разрушай и уничтожай - вот твоя задача. Чтобы разрушать, так же необхо-
дима вера, как и для того, чтобы созидать. Я добровольно ушел с той до-
роги, по которой идешь ты; я счел ее дурной. Разумеется, она была такой
лишь в силу случайных обстоятельств. Если истинные служители нашего дела
чувствуют себя призванными сделать еще одну попытку, значит, она снова
сделалась возможной. Мне казалось, что уже нечего было ожидать от об-
щества власть имущих и что нельзя его преобразовать, оставаясь в нем.
Тогда, утратив, вследствие чрезмерной коррупции, надежду на то, что спа-
сение снизойдет на народ, я поставил себя вне этого общества и посвятил
свои последние годы и силы непосредственному воздействию на народ. Я об-
ратился к бедным, слабым, угнетенным и облек свою проповедь в образы ис-
кусства и поэзии, которые они понимают, ибо любят их. Возможно, что я
недооценил добрые инстинкты, еще не совсем угасшие у людей науки и у
тех, кто стоит у власти. Я не видел их с тех пор, как, пресытясь их
скептицизмом и нечестивыми предрассудками, с отвращением ушел от них,
чтобы найти простые сердца. Возможно, что они могли измениться, испра-
виться и чему-то научиться. Впрочем, что я говорю? Нет сомнения, что за
пятнадцать лет мир ушел вперед, что он очистился и вырос. Ибо все чело-
веческое тяготеет к свету, а добро и зло смыкаются, устремляясь к бо-
жественному идеалу. Ты хочешь обратиться к миру ученых, знатных и бога-
тых, хочешь уравнять их с помощью убеждения, хочешь пленить даже коро-
лей, принцев и прелатов обаянием истины. В тебе кипят вера и сила, прео-
долевающие все препятствия и обновляющие все старое, все изношенное. По-
винуйся, повинуйся же порыву божественного вдохновения. Продолжай и воз-
величивай наше дело! Подбери оружие, разбросанное на том поле битвы, где
мы потерпели поражение!
торую я буду помнить всю свою жизнь. Ибо произошло чудо. Тот самый Ру-
дольштадт, который, словно Орфей, вначале не хотел разговаривать с нами
иначе, как с помощью звуков музыки, этот артист, давно уже променявший
логику и чистый разум на цельное чувство, этот человек, которого бесс-
тыдные судьи объявили помешанным и который соглашался слыть таковым,
внезапно, движимый милосердием и любовью к богу, сделал над собой чрез-
вычайное усилие и, превратясь в разумнейшего из философов, повел нас по
пути к истинному знанию и к полной достоверности. Спартак, со своей сто-
роны, обнаружил весь жар своей души. Один был совершенным человеком, и
все его способности находились в гармонии; другой являлся как бы неофи-
том, преисполненным энтузиазма. Мне вспомнилось то место из Евангелия,
где сказано, что Иисус беседовал на горе с Моисеем и пророками.
миссия. Я близко узнал земных правителей и был поражен их тупоумием, не-
вежеством, жестокосердием. О, как прекрасна Жизнь, как прекрасна Приро-
да, как прекрасно Человечество! Но что делают они с Жизнью, с Природой и
с Человечеством!.. Я долго плакал, увидев, что и я сам, и люди - мои
братья, и все творения божий - рабы подобных ничтожеств?.. Я долго пла-
кал, словно слабая женщина, а потом сказал себе: "Кто же мешает мне выр-
ваться из их цепей и жить свободным?" Но после периода одинокого стои-
цизма я увидел, что быть свободным в одиночестве еще не значит быть сво-
бодным. Человек не может жить один. Целью человека является человек. Без
этой цели он не может жить. И я сказал себе: "Я все еще раб, надо осво-
бодить моих братьев..." И я нашел благородные сердца, которые примкнули
ко мне... И друзья зовут меня Спартаком.
рец. - Спартак был взбунтовавшимся рабом. Но повторяю - пусть будет так.
Берись за дело разрушения. Созови тайное общество, которое будет разру-
шать нынешнюю форму великих беззаконий. Но если ты хочешь, чтобы это об-
Василенко Иван
Афанасьев Роман
Роллинс Джеймс
Каменистый Артем
Орлов Алекс
Шилова Юлия