пожаров и разорений, а всего более гибнущие от равнодушия и небрежения
потомков, одни эти записи и позволяют нам воссоздать тогдашнюю жизнь и
события и того самого гордого боярина на коне с изукрашенною сбруей узреть
и многое прочее, что без слова писаного онемело бы, осталось в виде
разрозненных, потерявших смысл и назначение предметов, когда-то утерянных
современниками или зарытых да и забытых в земле. Монеты и те <говорят>
прежде всего надписями, сделанными на них!
старинных богослужебных книг? Все эти октоихи, триоди, минеи, праздничные
и постные шестодневы, уставы, напрестольные евангелия, молитвенники и
служебники? Все эти ежегодные, еженедельные, ежедневные воспоминания о
событиях, совершившихся в Палестине в начале первого века нашей эры? Все
эти сугубые сакральные переживания вс° одного и того же: причащение,
повторение символа веры, сложные, разработанные еще в первые века
христианства таинства? Какой смысл был (или - и есть?) во всем этом?! А
какой смысл в ритуале народных свадеб, хороводов, похорон, поминок,
празднества первого снопа, зажинках, в Святках, в ряженых, в обычаях,
правилах и приметах?
существо, весь смысл бытия коего в нем самом, лишь в этих немногих годах и
эфемерных земных радостях, трепете плоти, любовных утехах, в жалкой,
собираемой всю жизнь собине, - тогда, конечно, не надобно ничего иного, и
со смертью, с концом личности, для нее исчезает все. Но это только тогда,
когда люди перестают быть народом, нацией, племенем. Тогда и жизнь
племени, весьма скоро, обращается в небытие. Пока же человек живет,
понимая себя как частицу чего-то безмерно большего, чем он сам, - семьи,
рода, племени, нации, вселенной, - надобен обряд, надобно религиозное,
магическое действие, объединяющее живущих с их предками в единое
нерасторжимое целое, в стройную череду поколений, продолжающих жить друг в
друге, и потому надо похоронить (отпеть, и оплакать, и устроить тризну -
наши поминки!), а не просто зарыть в землю родителя своего. И вспоминать и
его, и всех его прадедов-прапрадедов, придя на кладбище в Родительскую
субботу. И потому - пышные свадьбы. И потому - торжественное напоминание о
страстях отдавшего душу за други своя. Дабы <свеча не погасла>, не угасла
готовность к суровому подвигу в защиту Родины, Правды и Добра. И потому -
муравьиная, ежечасная работа тех, кто творит и сохраняет память народа,
кто не дает угаснуть традициям веков, безмерно важна. Без нее умирают
народы и в пыль обращаются мощные некогда гордые громады государств.
к нему с очередною просьбою о книгах, русских и греческих, о досках, меди,
кожах и клее, для сотворения книжных переплетов, о бумаге, пергамене,
чернилах, перьях и свечах. Для себя, для братии Федор не просил ничего и,
когда митрополит вопрошал, отмахивался: боярскою и купеческой
милостынею-де ублаготворены досыти!
Сергий! И потому каждое посещение Федора Симановского было тихим
праздником для Алексия, прибавляло ему сил и веры в то, что здание,
возводимое им, строится все же не на песке и не обрушит, егда сам он уйдет
ко Господу.
горького смрада. Солнце едва светило сквозь мутную темь. И когда в этом
сраме и обстоянии пришло, доставленное скорым гонцом, послание Филофея
Коккина, старый митрополит уже ведал, что не с добром.
в глазах, и ему потребовалось успокоиться и выпить воды (и вода была с
привкусом горечи!), чтобы наконец приступить к посланию патриарха.
Владимирской Руси... Возлюбленный брат и сослужитель нашей мерности,
благодать и мир>... - глаза досадливо пробегали вереницу хвалебных
речений, добираясь до сути. А! Вот оно! - <...Огорчает, что ты заботишься
не о всех христианах... Но утвердился на одном месте, все же прочие места
оставил без пастырского руководства, без учения духовного и надзора. Вот
что огорчило нашу мерность и священный собор...>
помнит?! И собор ханжески закрывает глаза на истинное течение дел! Да, вот
так! <...Король ляшский, Казимир, владеющий Малой Русью, и другие
князья... избрали... епископа Антония... Если же не будет... вашего
благословения на этом человеке, то не жалуйтесь, мы вынуждены крестить
русских в латинскую веру... Что оставалось нам делать?>
представляет себе Филофея - мятущегося, доброго, полного всяческих
талантов и великих замыслов и - такого беспомощного перед грубой силой
принуждения!
спорить с королями и поучать императоров? Что ему оставалось делать? Что?!
получил епископии Владимирскую (Владимира Волынского), Перемышльскую и
Холмскую, что даже Луцка ему не дали, ни другой какой епископии...
возразил он Филофею.
Иоанна Дакиана, просил поведать через него о делах. Все это было уже
несущественно, как и разрешение не приезжать в Константинополь (все равно
без личного присутствия отрешить его от сана по закону они не могут).
письме. И - какое еще зелие ядовитое поднесет ему Иоанн Дакиан?
после обедни в соборе Богоявленского монастыря, едва не упал в обморок.
держалась доднесь судьба государства Московского!
передаваться Михайле Тверскому. Земля ждала исхода новой ордынской тяжбы,
земля раскачивалась медленно и, приученная за десятилетия к власти Москвы,
возможно, и потому еще медлила задаться за Тверь.
своего великого деда, быть может, он и сумел бы поворотить историю!
суд с Михаилом Тверским. В осторожных, но твердых выражениях Филофей
Коккин советовал Алексию до суда разрешить тверичей от наложенной на них
епитимии. Разрешить самому, ибо: <Я нашел неприличным, чтобы запрещенные
тобою получили разрешение от меня>.
Феодосия, приходившего ходатаем от Михайлы Тверского к патриарху. Теперь
Алексий не удивился бы, даже узнавши, что Филофей позволил Ольгерду
открыть свою, литовскую, митрополию...
снятия с князя Михайлы отлучения, на Москву вернулось посольство из Орды.
наполнили княжеский двор. Воротились победители.
терема, принял в объятия округлившуюся Евдокию. Узнав о погромах Михайлы,
рыкнул бешено. На Бежецкий Верх конная кованая рать была послана его,
княжеским, наказом и воротилась со славою: город был взят, а тверского
посадника Микифора Лыча убили в бою.
пленив воевод Андрея, Давида и Бориса Шенуровых, которых привел в Тверь.
сложил целование к Михаилу Тверскому и передался москвичам. Тут пошли,
наконец, долгожданные дожди, дороги, покрытые пылью, разом раскисли, став
непроходными, и война остановилась сама собой.
что не выгорело по низинам и речным поймам.
решив, впрочем, тут не перечить Филофею. И где-то уже Филипьевым постом
дошли из Царьграда новые грамоты. Филофей Коккин советовал и Алексию и
Михайле примириться, не прибегая к помощи патриаршего суда, <который может
оказаться тяжек для вас>, - заключал свое послание Коккин.
который уже начинал втайне собирать свидетельства недовольных Алексием,
дабы ходатайствовать в будущем о замене престарелого митрополита другим,
более покладистым и ловким, человеком, под коим он разумел самого себя,
Киприана Цамвлака, и что суд с тверским князем мог бы действительно
стараньями Киприана оказаться тяжек именно для Алексия...
попросту как дружеское предостережение не раздувать огня, не ведая, чем
окончит пожар, и порешил согласиться с Филофеем Коккиным.
грозная опасность, которую бояре требовали разрешить загодя, не сожидая
тяжкого для Москвы исхода. Стало известно, что Михайло Тверской заключил
ряд с Олегом Иванычем Рязанским, и все враги Рязани и ненавистники Василья
Василича и Ивана Вельяминовых требовали расправы с Олегом загодя, прежде,
чем он выступит на стороне Твери.
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Березин Федор
Каргалов Вадим
Роллинс Джеймс
Березин Федор