мгновение превратились в пепел. С таким же проворством Бурнашев спустился в
центральный пост, куда на время боя был поставлен денежный сундук. Там,
внизу, кроме часовых, находились еще несколько человек из команды. Ревизор,
не призывая разводящего, сам отстранил часового и раскрыл сундук. В судовой
кассе было более семидесяти тысяч рублей русскими и английскими деньгами, не
считая экономических и окрасочных сумм, лежавших в особой шкатулке. Здесь же
находились и личные деньги командира и матросов, сданные на хранение.
Ревизор торопливо сортировал деньги по мешочкам, отделяя золото от серебра и
меди. Руки его дрожали, с мясистого и прыщеватого лица катились капли пота.
Пачки с крупными кредитками он совал себе за пазуху. Матросы поняли, в чем
дело, и обратились к нему с просьбой, чтобы он с ними поделился добычей.
Ревизор поднял голову и сказал:
слова. За это мне может влететь от начальства. А если в команде узнают, что
я наградил вас, то от такой оравы тогда не отобьешься.
долю рулевого Жирнова, который помогал ревизору выбрасывать деньги за борт,
досталось тысяча двести двадцать пять рублей. Но больше всего пришлось
ревизору поделиться с подоспевшим старшим баталером Пятовским.
вычетом розданных, осталась у ревизора. Он успел ухватить не
пятидесяти тысяч рублей. И все же этому богатому орловскому помещику такая
сумма казалась мала. Он забрал себе и пакет с деньгами, принадлежавший лично
командиру. А в это время командир Юнг мучился от смертельных ран и не
подозревал, что его ограбил свой же офицер +6.
слушаться своих офицеров. Командующий броненосцем Сидоров, заметив это,
приказал мне уничтожить ром. Я со своим юнгой спустился в глубину судна в
ахтерлюк. У нас имелось в запасе двести пятьдесят ведер неразведенного
восьмидесятиградусного рома и более ста ведер сорокаградусного. Мы его
выпустили из цистерны на палубу, застланную линолеумом, а с палубы по особым
сточным трубам он стекал в трюм. Когда данное мне задание было уже
закончено, в ахтерлюк прибежали матросы, любители выпивки. Они набросились
на меня с матерной бранью:
никаких!
линолеуме лужицы душистой влаги. Один полез в горловину цистерны и сразу
задохнулся там. Его вытащили оттуда мертвым. Больше мне не было надобности
оставаться в ахтерлюке. Я перешел в отделение для сухих продуктов, где у
меня была спрятана под гречневой крупой связка рукописей: дневники, путевые
заметки, наброски для будущих произведений из морской жизни. Я вытащил эту
связку и, немного поколебавшись, решил ее сжечь, чтобы она не досталась
японцам. Для этого пришлось мне подняться в камбуз. Когда мои тетради
запылали в топке, то я почувствовал такую боль, словно часть моей души
корчилась, на огне. Меня успокаивало лишь одно: то, что мною написано, я
никогда не забываю.
кораблю, наблюдая, что делают другие.
волноваться. Оставшиеся здоровыми около
представлять собою организованную силу, подчиненную единой воле командира.
большинство радовалось дарованной жизни. Слышались бестолковые выкрики
матерная ругань, злые шутки. Метались взад и вперед те, которых не верили в
свое спасение. Словом, как и во всякой толпе, каждый человек действовал
по-своему.
расстреляют нас за это.
то возмущался, то жаловался офицерам:
так жизнью в бою, как этот молодой офицер. Борясь с пожарами, он носился по
судну с каким-то диким упоением, выбегал на открытые места, осыпаемые
раскаленными осколками. Он принадлежал к тем немногим героям, которые
думали, что можно еще поправить дело,
государственной системой.
выкрикивал:
сдают меня в плен.
приискивать.
избивать матросов, что теперь это вам пригодится. Вас сразу примут вышибалой
в любой публичный дом.
многие вооружались спасательными средствами. Другие, боясь, что японцы будут
отбирать вещи, переодевались в "первый срок", чтобы на себе сохранить
новенькие брюки и фланелевую рубаху. Десятки матросов стояли на срезах,
приготовившись при первой тревоге прыгнуть за борт. Более трусливые среди
них разделись догола и держали перед собой в охапке свое платье и сапоги.
уговаривать матросов:
явятся к нам японцы. А вы в таком виде предстанете перед ними! Ведь они
смеяться будут над вами.
их сражаться.
мостике, где сосредоточилось большинство из начальствующих лиц. Одни из них
угрюмо молчали, другие продолжали ворчать, недовольные поступком капитана
2-го ранга Сидорова. Больше всех возмущался сдачей находившийся здесь же
лейтенант Вредный, поглядывая на рулевых и сигнальщиков, будущих свидетелей
судебного процесса. Когда он начал говорить, какие меры можно было бы
принять, чтобы броненосец не достался японцам, пришло известие, что кормовая
двенадцатидюймовая башня хочет открыть огонь по неприятелю.
дрожа, завопил:
одну минуту. А я раненый, я не могу спасаться...
корму и, вернувшись на мостик, доложил:
консервы и, кажется, выпивают что-то. Из орудий, заряженных еще с ночи, я
приказал выбросить полузаряды за борт.
голоса.
мною в трюм, прежде всего пронюхали трюмные машинисты, а потом узнали об
этом судовые машинисты, кочегары и другие матросы. И все начали бегать в
трюм с ведрами, с большими медными чайниками. Правда, ром оказался там
загрязненным, с мусором, с блестками смазочного масла,
останавливало матросов. Сейчас же его очищали через вату, добываемую от
санитаров.
притихли, чувствуя, что кончилась их власть. Они не возмущались даже в том
случае, если какой-нибудь нижний чин, разговаривая с ними, держал папиросу в
зубах.
встретился в батарейной палубе с лейтенантом Вредным и заявил:
Вы тогда ни за что ни про что засадили меня в карцер.
бородкой, и не успел слова сказать, как покатился по палубе. Это произошло,
с такой быстротой, что никто из окружающих и не заметил, куда он получил
удар.
угловатый корпус и хотел было еще раз броситься на офицера, но его схватил
Бакланов.
человека. И вообще не стоит безобразничать. В Петербурге - вот где, если
хочешь, покажи свою удаль.
Маккарти Кормак
Панов Вадим
Корнев Павел
Круз Андрей
Лукин Евгений
Посняков Андрей