ца слабость к герцогу Бекингэму, отвел Планше в сторону.
он прочтет его, скажи ему еще: "Оберегайте его светлость лорда Бекингэ-
ма: его хотят убить". Но, видишь ли, Планше, это настолько важно и нас-
только серьезно, что я не признался в том, что доверяю тебе эту тайну,
даже моим друзьям и не написал бы этого в письме, даже если бы меня поо-
бещали произвести в капитаны.
ложиться.
лье от лагеря, чтобы ехать дальше на почтовых, Планше поскакал галопом;
и, хотя сердце у него слегка щемило при воспоминании о трех обещаниях
мушкетеров, он все-таки был в отличном расположении духа.
чтобы исполнить возложенное на него поручение.
ся, более чем когда-нибудь были настороже и держали ухо востро.
ями кардинала и разнюхивали, не прибыл ли к Ришелье какой-нибудь гонец.
Не раз их охватывал трепет, когда их неожиданно вызывали для несения
служебных обязанностей. К тому же им приходилось оберегать и собственную
безопасность: миледи была привидением, которое, раз явившись человеку,
не давало ему больше спать спокойно.
нию, улыбающийся, вошел в кабачок "Нечестивец" в то время, когда четверо
друзей завтракали там, и сказал, как было условлено:
эта половина была более легкая и требовала меньше времени.
ком и с орфографическими ошибками.
ду: бедняжка Мишон никогда не научится писать, как господин де Вуатюр!
тырьмя друзьями в ту минуту, как пришло письмо.
юная белошвейка, я ее очень любил и попросил написать мне на память нес-
колько строк.
фец, тофарищ! - сказал швейцарец.
которые могли бы возникнуть, прочел вслух:
боимся их, но про ваш, надеюсь, можно сказать: не верь снам, сны - об-
ман. Прощайте, будьте здоровы и время от времени давайте нам о себе
знать.
ния письма.
ей, - ответил Арамис.
шу сноф.
рад, если бы мог сказать то же самое.
век, как Атос, хоть в этом ему завидует. - Никокта! Никокта!
и вышел с ним.
царца.
го было более живое воображение, чем у швейцарца, то он видел сон, будто
Арамис, сделавшись папой, возводит его в сан кардинала.
развеял только часть той тревоги, которая не давала покоя четырем
друзьям. Дни ожидания тянутся долго, и в особенности чувствовал это
д'Артаньян, который готов был побиться об заклад, что в сутках стало те-
перь сорок восемь часов. Он забывал о вынужденной медлительности путе-
шествия по морю и преувеличивал могущество миледи. Он мысленно наделял
эту женщину, казавшуюся ему демоном, такими же сверхъестественными, как
и она сама, союзниками; при малейшем шорохе он воображал, что пришли его
арестовать и привели обратно Планше для очной ставки с ним и его
друзьями. И более того: доверие его к достойному пикардийцу с каждым
днем уменьшалось. Его тревога настолько усилилась, что передавалась и
Портосу и Арамису. Один только Атос оставался по-прежнему невозмутимым,
точно вокруг него не витало ни малейшей опасности и ничто не нарушало
обычного порядка вещей.
и его друзей, что они не могли оставаться на месте и бродили, точно
призраки, по дороге, по которой должен был вернуться Планше.
страх! - говорил им Атос. - И что нам, в сущности, угрожает? Попасть в
тюрьму? Но нас вызволят оттуда! Ведь вызволили же госпожу Бонасье! Быть
обезглавленными? Но каждый день в траншеях мы с самым веселым видом под-
вергаем себя большей опасности, ибо ядро может раздробить нам ногу, и я
убежден, что хирург причинит нам больше страданий, отрезая ногу, чем па-
лач, отрубая голову. Ждите же спокойно: через два часа, через четыре,
самое позднее через шесть Планше будет здесь. Он обещал быть, и я очень
доверяю обещаниям Планше - он кажется мне славным малым.
все. Он мог упасть с лошади, мог свалиться с моста, мог от быстрой езды
схватить воспаление легких. Эх, господа, надо принимать во внимание все
случайности! Жизнь - это четки, составленные из мелких невзгод, и фило-
соф, смеясь, перебирает их. Будьте, подобно мне, философами, господа,
садитесь за стол, и давайте выпьем: никогда будущее не представляется в
столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь
бокал шамбертена.
дый раз, когда я раскупориваю новую бутылку, опасаться, не из погреба ли
она миледи.
на!
вению, громко захохотал.
нервным движением, которое он не в силах был скрыть.
наконец все-таки наступил, и трактиры наполнились посетителями. Атос,
получивший свою долю от продажи алмаза, не выходил из "Нечестивца". В
г-не де Бюзиньи, который, кстати сказать, угостил наших друзей велико-
лепным обедом, он нашел вполне достойного партнера. Итак, они, по обык-
новению, играли вдвоем в кости, когда пробило семь часов; слышно было,
как прошли мимо патрули, которые направлялись усилить сторожевые посты;
в половине восьмого пробили вечернюю зорю.
Атос, вынимая из кармана четыре пистоля и бросая их на стол. - Ну, гос-
пода, - продолжал он, - бьют зорю, пойдемте спать.
Арамис под руку с Портосом. Арамис бормотал какие-то стихи, а Портос в
отчаянии безжалостно теребил свой ус.
лись д'Артаньяну знакомыми, и привычный его слуху голос сказал:
вернуться в восемь часов, и как раз бьет восемь. Браво, Планше, вы чело-
век, умеющий держать слово! И, если когда-нибудь вы оставите вашего гос-
подина, я возьму вас к себе в услужение.
д'Артаньяна!
записку.
при его отъезде, но побоялся, как бы такое изъявление чувств по отноше-
нию к слуге посреди улицы не показалось странным кому-нибудь из прохо-
жих, а потому сдержал свой порыв.
его под руку, и юноше поневоле пришлось идти в ногу со своим другом.
да, чтобы никто не застиг друзей врасплох, а д'Артаньян дрожащей рукой
сломал печать и вскрыл долгожданное письмо.