жизни духовной, а между тем чувствует, что его подлинный,
высший долг состоит именно в охране наук и искусств от
домогательств людей, не более чем одаренных; ибо не ученику
должен служить наставник, но оба они -- духу. Вот причина,
почему учителя испытывают робость и страх перед некоторыми
ослепляющими талантами; каждый такой ученик искажает весь смысл
служения воспитателя. Выдвижение каждого ученика, способного
лишь блистать, но не служить, в сущности, наносит вред этому
служению, в какой-то степени является предательством по
отношению к духу. Мы знаем периоды в истории некоторых народов,
когда, при глубочайшем потрясении духовных основ, такие "не
более чем одаренные" бросаются на штурм руководящих постов в
общинах, школах, академиях, государствах, и хотя на всех постах
оказываются высокоталантливые люди, но все они хотят руководить
и никто не умеет служить. Распознать вовремя такого рода
таланты, еще до того, как они успели завладеть фундаментом
интеллектуальных профессий, заставить их со всей необходимой
твердостью свернуть на путь неинтеллектуальных занятий бывает,
конечно, порой очень трудно. Так и Слуга совершил ошибку; он
слишком долго терпел своего ученика Маро, он уже успел отчасти
посвятить легкомысленного честолюбца в некоторые тайны, и
сделал это напрасно. Последствия оказались для него лично более
пагубными, нежели он мог предвидеть.
посеребрилась, -- когда демоны необычайной силы и коварства
сместили и нарушили равновесие между небом и землей. Эти
нарушения начались осенью, страшные и величественные, потрясая
души до основания, сжимая их страхом, показывая невиданное
доселе зрелище неба, вскоре после осеннего солнцестояния,
которое заклинатель дождя всегда наблюдал и воспринимал с
некоторой торжественностью, благоговением и особым вниманием.
Опустился вечер, легкий, ветреный, довольно прохладный, небо
было прозрачно-льдистым, лишь несколько беспокойных тучек
скользили на огромной высоте, необычайно долго задерживая на
себе розовый отсвет закатившегося солнца: торопливые, косматые,
пенистые пучки света в холодной, бледной пустыне неба.
яркое и примечательное, чем все, что ему доводилось видеть
каждый год в эту пору, когда дни начинали становиться короче,
-- брожение стихий в небесных просторах, тревогу, охватившую
землю, растения и животных, какое-то беспокойство, зыбкость,
ожидание, страх и предчувствие во всей природе, какое-то
смятение в воздухе; и эти долго и трепетно вспыхивающие в тот
вечерний час тучки, их неверное порхание, не совпадающее с
ветром, дующим на земле, их молящий о чем-то, долго и печально
борющийся с угасанием алый отблеск, его охлаждение и
исчезновение, после чего вдруг и тучки таяли во мгле. В селении
все было спокойно, гости и дети, слушавшие рассказы
родоначальницы возле ее хижины, давно разбрелись, лишь
несколько мальчишек еще возились и бегали, догоняя друг друга,
все остальные давно поужинали и сидели у своих очагов. Многие
уже спали, вряд ли кто-нибудь, кроме заклинателя дождя,
наблюдал закатные багряные облака. Слуга ходил взад и вперед по
небольшому садику позади своей хижины и размышлял о погоде,
взволнованный и неспокойный, время от времени присаживаясь на
минуту отдохнуть на чурбан, стоявший среди зарослей крапивы и
предназначенный для колки дров. Когда в облаках угас последний
луч, в еще светлом, зеленоватом небе внезапно ясней
обозначились звезды, все ярче разгорались они, все больше
появлялось их на небосводе; там, где только что было две-три,
сейчас уже проступило десять, двадцать. Многие из этих звезд и
созвездий были знакомы заклинателю дождя, он видел их сотни
раз; в их неизменном возвращении было нечто успокоительное,
отрадное; холодные и далекие, они, правда, не излучали тепла,
но незыблемые, всегда на своих местах, они провозглашали
порядок, обещали постоянство. Такие, казалось бы, отдаленные и
чуждые жизни земной, жизни человека, такие на нее непохожие,
такие недосягаемые для людской теплоты, трепета, страданий и
восторгов, они возвышались над этой жизнью в своем холодном,
презрительном величии, в своей вечности, и все же они связаны с
нами, быть может, руководят и правят нами, и, если отдельные
люди когда-либо достигают вершин знаний, духовных высот,
уверенности и превосходства духа над всем преходящим, они
уподобляются звездам, сияют, как они, в холодном спокойствии,
утешают своим холодным мерцанием, вечные и слегка насмешливые.
Так нередко чудилось заклинателю дождя, и, хотя он не был
прикован к звездам столь тесными узами, волнующими и
проверенными в постоянных коловращениях, как к луне, этому
великому, близкому, влажному светилу, этой жирной чудо-рыбе в
небесном море, он все же глубоко преклонялся перед звездами и
был связан с ними многими верованиями. Подолгу всматриваясь в
них, ощущая на себе их влияние, доверяя свой ум, свое сердце,
свои страхи их спокойным, холодным взорам, он словно окунался в
воду, словно припадал к волшебному напитку.
чрезмерно яркие, будто отшлифованные, вися в колючем,
разреженном воздухе, но он не находил в себе обычного
спокойствия, чтобы предаться им; из неизведанных просторов к
нему тянулась некая сила, впиваясь болью во все поры,
высасывала глаза, давила на него безмолвно и неизбывно, будто
поток, будто далекий, предостерегающий гул. Рядом в хижине
тускло тлел слабый, красноватый огонь в очаге, текла маленькая,
теплая жизнь, раздавался возглас, смех, зевок, пахло человеком,
теплой кожей, материнской любовью, младенческим сном, и
близость этой простодушной жизни делала павшую на землю ночь
еще чернее, отбрасывала звезды еще дальше, в непостижимую,
бездонную глубь и высоту.
которая баюкала в хижине ребенка, напевала и бормотала что-то
своим мелодичным голосом, в небе начался катаклизм, который
селение помнило потом долгие годы. В неподвижной, блестящей
сети звезд то тут, то там стали появляться мерцающие вспышки,
словно невидимые до сих пор нити этой сети вдруг
воспламенилось; ярко загораясь и тотчас же угасая, отдельные
звезды, будто брошенные камни, наискось пересекали небесные
просторы, тут одна, там две, и еще несколько, и не успела
исчезнуть из глаз первая падающая звезда, не успело сердце,
окаменевшее от этого зрелища, забиться вновь, как уже
замелькали в небе, догоняя друг друга, падающие либо бросаемые
пригоршнями звезды, косо или по слегка изогнутой кривой;
десятками, сотнями, бесчисленными стаями мчались они, будто
влекомые немотной бурей, сквозь молчаливую ночь, словно осень
вселенной сорвала с небесного древа увядшие листья и беззвучно
гонит их далеко, в небытие. Будто увядшие листья, будто
несущиеся в пространстве снежинки, они летели тысячами в
зловещей тишине вниз и вдаль и исчезали за лесистыми горами на
юго-востоке, куда еще никогда, сколько помнят люди, не
закатывалась ни одна звезда, и низвергались куда-то в бездну.
вобрав голову в плечи, испуганным, но ненасытным взором
впившись в преображенное, заколдованное небо, не веря своим
глазам и все же твердо уверенный, что происходит нечто
страшное. Подобно всем, кому явилось это ночное видение, ему
казалось, что и давно знакомые звезды заколебались, разлетались
во все стороны и падали у него на глазах, и он ждал, что
небесный свод, если не поглотит его земля, вскоре предстанет
перед ним черный и опустошенный. Через короткое время он,
правда, понял то, чего не дано было понять другим: знакомые
звезды тут, и там, и повсюду оставались на своих местах,
звездный вихрь бешено метался не среди старых известных звезд,
а в пространстве между небом и землей, и эти падающие или
брошенные новые огни столь же молниеносно появлялись, как и
гасли, и горели они пламенем несколько иного оттенка, нежели
старые, настоящие звезды. Это утешило Слугу и помогло ему
овладеть собой, но, хотя звезды, которые вьюгой неслись по
небосводу, были новые, непостоянные, какие-то другие звезды,
они, страшные, злобные, все равно предвещали несчастье и
смятение, и глубокие вздохи вырывались из его пересохшего
горла. Он смотрел на землю, прислушивался к звукам вокруг,
чтобы узнать, один ли он стал свидетелем этого призрачного
зрелища или его видели и другие. Вскоре до него стали долетать
из соседних хижин стоны, рыдания, крики ужаса; стало быть, и
остальные это увидели, они громко оповещали других, подняли
тревогу среди спящих, не подозревавших беды, еще минута -- и
страх, паника охватят все селение. Слуга глубоко вздохнул: его,
заклинателя дождя, эта беда касалась прежде всего, -- его, ибо
он в какой-то мере отвечал за порядок в небесах и в воздухе. До
сих пор он заранее предугадывал и предчувствовал великие
бедствия: наводнения, градобития, сильные бури; он всегда
подготовлял и предостерегал родоначальницу и старейшин,
Сертаков Виталий
Конан-Дойль Артур
Бажанов Олег
Майер Стефани
Шилова Юлия
Махров Алексей