реально существовало для нее в этот момент - это стена шума, подобно
приливной волне, вздымавшаяся перед ней. Эхо этого шума вновь и вновь
накатывалось на нее, пока она, спустившись вниз по длинному проходу, не
повернулась лицом к зрителям.
его человека. Однако оно повторялось не одним, не двумя-тремя устами. Нет,
казалось, бесчисленное множество людей звало ее, и в этом оглушительном
крике ее собственное имя, ставшее таким невероятно привычным для нее за
столько лет жизни, приобретало новое значение, новую форму и очертания,
новую сущность.
несравнимое выражение. На всех лицах: вытянутых и круглых, невзрачных и
красивых, полуприкрытых тенью или ярко освещенных огнями ламп, она видела
одно и то же, как если бы какое-то общее чувство связывало этих людей
воедино, накрыло их, словно знамя, сплавило их в огромное существо с единым
разумом, сердцем и мечтой. И с трепетом в душе, какого ей еще никогда не
приходилось испытывать, она сознавала, что является этой мечтой.
выпустила изо рта облачко теплого воздуха, висевшего перед ее лицом пару
мгновений, прежде чем рассеяться в вечерних сумерках.
зажглись вдоль Шестой Авеню, а вдали виднелись тощие ветви деревьев в
Центральном Парке, похожие на разноцветные метла, сердито старавшиеся
прогнать темноту и холод.
открытых спортивных машин или молодых людей, несущих доски для серфинга в
сторону Лагуны.
не считая грязной слякоти, превращавшейся в черный и серый лед под колесами
машин, воздух был таким же морозным, как и в те далекие годы, когда Дайна
жила в этом городе. Вдоль авеню сновали такси с весело горящими огоньками,
зазывающими пассажиров, а возле здания на перекрестке с 53 стрит нарядный
пешеходов к рождественской благотворительной акции. Буквально в нескольких
шагах царило оживление у входа в ?Сакс?, открытого несмотря на поздний час
для нужд покупателей, спешащих запастись всем необходимым, и светилась в
блеске праздничных огней церковь святого Патрика.
как обычно вместе с ними, ждал возле открытой задней дверцы лимузина, внутри
которого несколькими мгновениями раньше уже забрался Марион.
руки перчатки из свиной кожи.
когда-либо знал, не совравший мне ни разу.
притянул ее ближе к себе, словно нуждаясь в ее тепле, - скажи мне, что у
тебя на уме.
Рубенс. Целая жизнь. Но теперь, очутившись здесь, я чувствую себя так, точно
никогда не уезжала отсюда. Я наркоманка, и здесь я получаю свою дозу.
знать, что значит этот город.
пользоваться. Я не испытываю к Нью-Йорку ни любви, ни ненависти. Я
возвращаюсь сюда, когда у меня появляются здесь дела. Много лет назад я
уехал отсюда в Лос-Анджелес, потому что там центр кинобизнеса. И я рад, что
он именно там. Я люблю солнце и тепло. Я никогда бы не привык играть в
теннис в зале и жить на двадцать пятом этаже какого-нибудь небоскреба или
каждый день пользоваться поездами, добираясь в центр города с Лонг-Айленда.
Впрочем, я возвращаюсь сюда достаточно часто.
и бетон?
куда мне приходится ехать и, находясь в том или ином месте, не скучаю ни по
какому другому.
показалось, что она произнесла всего одно слово: ?Жаль?.
последовал ее примеру.
слишком рано.
заметил Рубенс.
перед тем, как уехала туда.
налево на Шестую Авеню, в мгновение ока пролетел Сентрал Парк Сауз и помчал
машину навстречу холодному черному вечеру. Блеск городских огней стал
меркнуть вдали.
кармане? - Она сидела, откинув голову на спинку обтянутого бархатом сидения.
Огни фар проносившихся навстречу автомобилей внезапно вспыхивали, окрашивая
в серебро ее профиль, и столь же неожиданно пропадали. В эти короткие
мгновения от вспышек света ее глаза становились похожие на два сверкающих
аметиста; они казались глубокими, неподвижными и озаренными неземным
сиянием.
?Таверн-он-зе-Грин?. На деревьях, окружавших бар, висели крошечные фонарики,
похожие на золотые нити.
ходила в Планетарий наблюдать за появлением звезд. День сменяла ночь, но
прежде повсюду вокруг обсерватории в сумерках выступали резко очерченные
силуэты городских зданий. Потом наступала ночь. И тогда не было видно
ничего, кроме звезд. - Говоря это, она на самом деле думала о другом. О том,
о чем не могла им рассказать, потому что просто не выдержала бы.
отступления, посвященного детским воспоминаниям Дайны, и вовсе не было.
кусочек загорится по краям, и огонь будет постепенно приближаться к центру,
пока не останется ничего, кроме горсточки пепла, которую унесет прочь самый
легкий порыв ветра. - Повернувшись к Рубенсу, она призрачно улыбнулась ему.
- Вот что случится со всеми нами, не так ли, Рубенс? - Она опять улыбнулась,
на сей раз куда более светло. - И знаешь, что я скажу тебе? Все это чушь и
ерунда, выдуманная каким-то голливудским сценаристом, наполовину
свихнувшимся, выдавая по дюжине сценариев в год. - Она сморщила губы. -
Имеет значение и смысл только то, что есть сейчас. - Однако собственное
сердце говорило ей иное.
предыдущую, - вставил Марион. Дайна обняла его и поцеловала в щеку.
милый. И мудрый тоже.
сути, сказанного мной. Похоже, мы все как-то забываем про человеческий
фактор... тот самый элемент, который должен заставлять крутиться все колеса.
Складывается впечатление, что мы просто не в состоянии научиться правильно
обращаться с издержками славы. Мы отдаляемся от большинства людей и это лишь
вселяет в нас еще большее чувство превосходства над ними. Оно вскармливает
себя само, понимаешь? В глубине души мы все - злопамятные дети, постоянно
бунтующие, отстаивающие свою независимость, которой никогда не обладали в
детстве. - Он изучающе смотрел на своих спутников. На его лице появилось
странное, особенное выражение. - Психологический вздор, вы не находите? -
Однако, было ясно, что сам он не находил. - Вот почему в конечном счете мы
все такие ублюдки, как моя бывшая жена вновь и вновь искусно разъясняла мне.
Однако это означало, что она сама ничем не лучше, так что, в конце концов,
она бросила это занятие. - Он рассмеялся. - В своем роде это очень забавно.
Я превращаюсь в такую отвратительную ленивую свинью дома. Иное дело -
работа, там это не так.
представлением, - однако со временем, работа в нем начинает очень напоминать
самообслуживание. Театр представляет собой такую чудовищную структуру, в
которой по самой ее природе все так переплетено, слито воедино, изолировано
от остального мира. Он становится чересчур удобной, я бы сказал, нишей, и я
стал замечать в себе лень, вызывавшую у меня самого презрение. Я постепенно
Белоусов Валерий
Сертаков Виталий
Акунин Борис
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Прозоров Александр