Чтение 112–й страницы книги ~Экспансия

одной счастливой семейной пары... Для него брак - проклятие... Потеря
чего-то такого, что невосполнимо...

- Вы не были женаты? - спросила Элизабет.

- Был.

- Разошлись?

Нильсен покачал головой:

- Ее расстреляли наци... Поэтому я с вами... Молодой друг фру
Кристиансен объяснил суть дела...

Элизабет медленно повернулась к Кристе; та рассмеялась:

- Ух, какая ревнивая! Это же Джек Эр!

- Смешной парень, - сказал Нильсен. - Большой ребенок с хваткой
старого боксера... Его самое любимое слово - "должен". Он меня задавил
этим своим "вы должны"... Я бы отказал ему, между прочим, старею,
сломался... А он вдруг сказал: "Вы же норвежец, это у вас написан
"Строитель Сольнес", - старости нет, есть пора расцвета таланта; человек
так многое может, он должен реализовать себя, тогда вновь обретет
молодость"... Я еще посмеялся: "У меня нет Гильды, которая бы вдохновила
на порыв... Женщина - начало и конец подъема мужчины".

- Мы делаемся сильнее, когда нам так говорят, правда, Крис? - сказала
Элизабет. - Женщина нуждается в похвале, это ее подстегивает, как
школьника...

- А думаете, мы не нуждаемся? - спросил Нильсен. - Не меньше, чем вы.

- Меньше, - убежденно ответила Элизабет. - Вы - львы... Лежите себе в
пустыне, созерцаете мир... А нам надо постоянно делать так, чтобы вы не
переставали обращать на нас внимание, любили своих детенышей, приносили
пищу, защищали д о м... Что мы без вас можем? Не будь вас здесь, что бы с
нами стало?

Нильсен улыбнулся:

- Нет, вы продолжайте, продолжайте, мне нравится, как вы говорите, я
себя по-новому ощущаю, даже рычать хочется...

- Львы не рычат, - сказала Кристина, прислушиваясь. - Я их подолгу
наблюдала в зоосаду... Они р ы к а ю т... И то редко... Слушайте, а это
не самолет кружит?

- Вот они, - сказал Джек Эр. - Это ее яхта.

- Зачем же вы попросили ее отключить радио?! - сокрушенно сказал
Райли. - Передали бы им все и вернулись в Гамбург... А так вам придется
видеть лицо несчастной женщины...

- Так у вас же не гидроплан, мы ж не сядем...

- Поднимемся, прыгнете с парашютом... Пусть поворачивают в Осло... И
сразу же отправляйтесь в наше посольство, там все знают, отправят на
военном самолете...

- Я могу ее сопровождать?

Райли недоуменно развел руками:

- Вот об этом мне не говорили... Обсудите на месте... Берите парашют,
я помогу вам надеть... Он десантный, с надувной лодкой... Мы вас сбросим
перед носом яхты, они наверняка услышат шум мотора...

Когда Джек Эр дернул кольцо, рывка не последовало; он задрал голову -
парашют не раскрылся; дернул кольцо еще раз; свист ветра в ушах становился
пронзительным, ощущение, что где-то рядом вот-вот взорвется бомба; он
осторожно потянул аварийное кольцо - и снова толчка не последовало.

Твари, подумал он, зачем же так?! Ну, нет, не выйдет, ярился он,
сейчас я постараюсь опустить ноги вниз, только не упасть в воду плашмя, я
войду ногами, только б вытянуть их, господи, мамочка, бедная моя, как же
ты была права, когда говорила, мамочка, милая, как ты будешь там од...

Райли поежился и сказал пилоту:

- Передайте на базу координаты... Пусть высылают профессиональных
парашютистов... Двенадцать человек, не меньше... А мы будем
барражировать... Горючего хватит?

ШТИРЛИЦ, МЮЛЛЕР (Аргентина, сорок седьмой)
__________________________________________________________________________

- Ну, а главное дело я берег под конец, группенфюрер...

- К чему вы подбираетесь? - Мюллер поворошил пень в камине баварской,
крестьянской, длинной кочережкой; любил, чтобы огонь был постоянным. - Не
томите душу, мне так любопытно слушать ваши истории...

- Это не "моя история", - ответил Штирлиц. - Это история народа
Соединенных Штатов.

Мюллер не сразу оторвался от камина; бело-синие языки пламени делали
его лицо похожим на доброго Люцифера; заводы Форда начали выпускать пробки
на водяные радиаторы машин с таким чертом; сразу привлекает внимание
покупателя, автомобили пошли нарасхват; если хорошо берут, можно и Понтия
Пилата в обнимку с Иудой запустить в серию, отчего нет?!

- История - понятие неоднозначное, - задумчиво заметил Мюллер. -
Историей можно считать хорошо записанные анекдоты, вроде тех, что сочинял
Цицерон... Нас с вами - немцев и славян - еще и в помине не было, а лысый
дед уже разливался в сенате соловьем... Историей можно считать сухую
хронологию... Сохранившиеся показания очевидцев... Этому, кстати, я верю
больше всего.

- Я тоже, - согласился Штирлиц. - Поэтому хочу спросить: говорит ли
вам что-либо такой символ - три квадратика в двух перекрещивающихся
голубых кругах; овал, образующийся посредине, закрашен красным? Не
напоминает прошлое? Когда вы возглавляли отдел криминальной полиции на юге
Германии?

По тому, как Мюллер спокойно отложил кочергу и недоуменно обернулся,
Штирлиц понял, что группенфюрер действительно не помнит того, что он был
бы обязан помнить всю свою жизнь, до последней минуты...

- Хотите послушать изложение материала о деле летчика Линдберга? -
спросил Штирлиц, по-прежнему не отводя глаз от Мюллера.

- Ах, это у него украли дитя? - Мюллер, вспоминая, хмурился, однако
был по-прежнему спокоен. - А при чем здесь я? Гестапо? Национал-социализм?

- При том, что три квадратика на странной фигуре означают окно и две
детские сумки...

- Что? О чем вы? - Мюллер искренне рассмеялся. - Или расскажите
толком, или дайте прочитать документ.

- Читайте, - Штирлиц протянул Мюллеру двадцать страниц тончайшей
рисовой бумаги; текст был напечатан с обеих сторон, через один интервал.

- Это надо сделать сейчас? - спросил Мюллер.

- Я же сказал в самом начале собеседования: любой материал, который я
вам передаю, суть третья копия с того, который хранится в банке. Поскольку
я могу не выдержать пыток ваших людей, я заранее отказался знать, где
именно и под каким кодом хранятся эти документы... Можете читать сейчас,
хотите - завтра... Но кое-что я должен прокомментировать... Если
увлечетесь - не будите, отвечу на вопросы завтра...

- Я был бы крайне признателен, Штирлиц, посиди вы рядышком хоть
полчаса... Я ведь читаю профессионально... Если материал меня не
заинтересует, я провожу вас в спальню. Сам. Один, без помощи моих, - он
колыхнулся своей доброй усмешкой, - костоломов...

И, надев учительские очки, углубился в чтение...

"Было уже достаточно поздно, когда всемирно известный пилот Чарльз
Линдберг и его жена Анна закончили ужин; вторник, первое марта тридцать
второго года, двадцать один час.

В этот день полковник был занят в своем оффисе нью-йоркских
авиалиний, потом провел четыре часа в Институте медицинских исследований
Рокфеллера и после отправился к своему дантисту; в свой новый дом,
недалеко от Хопвелла, штат Нью-Джерси, он вернулся затемно.

После ужина супруги перешли в гостиную - поболтать; вдруг Линдберг
спросил:

- Ты ничего не слышала?

- Нет, - ответила Анна.

- Мне показалось, будто треснуло дерево...

Они прислушались к тишине, все было спокойно, ведь в такую ночь любой
звук можно приписать шальному весеннему ветру. Дом был расположен в
уединенном месте, которое облюбовал сам Линдберг, надеясь наслаждаться
здесь свободой от докучливого любопытства соседей; раздражало
идолопоклонничество публики, которое окружало его с двадцать седьмого
года, когда он совершил свой немыслимый трансатлантический перелет.

Десятикомнатный дом был еще не закончен, на многих окнах не было
штор; молодая пара проводила здесь только субботы и воскресенья, остальное
время жили в Энглевуде, Нью-Джерси, в доме матери Анны миссис Дуайт
Морроу. Однако в последний уик-энд их двадцатимесячный сын Чарльз
простудился, и, чтобы не выносить его на холодный воздух, они остались в
Хопвелле.

Белокурому малышу с голубыми глазами сегодня было значительно лучше,
он вбежал в столовую для прислуги, весело бегал вокруг стола, где его няня
Бетти Гоу пила чай в обществе Оливера Вотели и его жены Эльзы - прекрасной
поварихи.

Накормив малыша, Анна и Бетти уложили его в комнатке на втором этаже;
в восемь часов он безмятежно спал.

В десять часов Бетти Гоу, как обычно, заглянула в детскую; на
мгновение она остановилась в дверях, чтобы глаза привыкли к темноте, и в
этот момент поняла, что не слышит дыхания ребенка. Бетти подумала, что
Чарльза-младшего забрала мать, пошла в спальню:

- Миссис Линдберг, ребенок у вас?