руки беспомощного, словно ее собственный новорожденный в колыбельке. Если бы
кто-нибудь из служанок или даже ее дочерей осмелился подать ему воды или
поправить подушку, миссис Йорк отхлестала бы непрошеную помощницу по щекам.
Для начала же она изгнала Розу и Джесси с верхнего этажа, а служанкам
запретила показывать туда нос.
раненого у себя, ни мистер Йорк, ни его жена даже не посочувствовали бы Муру
и сказали бы, что он получил по заслугам за свою жестокость и нетерпимость.
Но сейчас оба хлопотали над ним и оберегали его как зеницу ока.
Ему позволили присесть на край постели, склониться над изголовьем, пожать
руку брата и даже запечатлеть на его бледном лбу братский поцелуй! Миссис
Йорк все это перенесла и с тех пор позволяла Луи Муру оставаться в ее доме
большую часть дня, а однажды разрешила ему провести с братом целую ночь.
развела огонь в плите, приготовила братьям завтрак и сама его подала.
Величественно закутавшись в широченный фланелевый капот, в шали и в ночном
чепчике, она сидела и благосклонно смотрела на братьев, словно наседка на
своих клюющих цыплят. И, однако, в тот же день миссис Йорк пригрозила
выгнать кухарку, когда та осмелилась сварить и подать мистеру Муру тарелку
саговой каши, и разбранила служанку за то, что, когда Луи Мур собирался
домой, та вынесла ему из кухни его сюртук и дерзко помогла его надеть,
получив в благодарность улыбку, ласковое "спасибо, милая" и шиллинг.
настойчиво упрашивая впустить их на минутку к мистеру Муру. Миссис Йорк
осталась глуха к их мольбам и отослала обеих прочь, не упустив случая
высказать им все, что она о них думает.
ожидать и худшего. Похоже было, что все семейство Муров пришлось миссис Йорк
по душе, как никакое другое. У нее с Гортензией нашлась неистощимая тема для
разговоров - о порочных наклонностях прислуги. У обеих оказались на этот
предмет сходные взгляды: и та и другая смотрели на слуг с одинаковой
подозрительностью и судили их одинаково строго. Кроме того, Гортензия с
самого начала не выказывала никакой ревности к миссис Йорк и ее заботам о
Роберте. Она уступила ей обязанности сиделки и почти не вмешивалась, а себе
нашла занятие в бесконечной беготне по дому, в надзоре за кухней, в ябедах
на служанок, - короче, без работы она не сидела. Что касается посетителей,
то обе с одинаковой решительностью не пускали их к больному. Они держали
молодого фабриканта буквально взаперти, едва дозволяя, чтобы в его темницу
проникал свежий воздух и солнечный свет.
опасной, но не безнадежной. Сначала он хотел приставить к нему сиделку по
своему выбору, однако ни Гортензия, ни миссис Йорк об этом и слышать не
желали. Они обещали неукоснительно выполнять все распоряжения врача, и тому
пришлось временно покориться.
недостаточно: однажды повязки сползли и раненый потерял много крови. Срочно
вызванный Мак-Терк примчался, едва не загнав коня. Он был из тех хирургов,
раздражать которых опасно: он и в хорошем настроении бывал резок, а в дурном
просто груб. Увидев, в каком состоянии находится Мур, он выразил свои
чувства в короткой цветистой речи, привести которую мы не имеем возможности.
Два-три отборнейших цветочка из этого букета достались невозмутимому мистеру
Грейвсу, стойкому юному помощнику, обычно сопровождавшему Мак-Терка в его
поездках; следующий венок украсил голову другого оказавшегося под рукой
юного джентльмена, - забавной копии самого хирурга, - это был его сын;
однако настоящий дождь цветов посыпался на лезущих не в свои дела
представительниц слабого пола вообще и в частности.
ночи. Запершись в комнате раненого, они хлопотали, волновались и спорили над
его измученным телом. Они втроем стояли по одну сторону кровати, а по другую
ждала Смерть. Схватка была жаркой; она длилась до рассвета, но и тогда ни
одна из сторон еще не могла торжествовать победу: силы оказались равными.
старший Мак-Терк отправился за подкреплением и вскоре обрел его в лице
миссис Хорсфолл, лучшей своей сиделки. Ее заботам он поручил Мура, строжайше
предупредив почтенную даму об ответственности, которая возлагается на ее
плечи. Эту ответственность миссис Хорсфолл взяла на себя с тупой
невозмутимостью, так же просто, как кресло, в котором и расположилась у
изголовья раненого.
следовала неукоснительно, они для нее были священнее Десяти заповедей. Во
всех других отношениях это была не женщина, а дракон. Гортензия Мур при ней
совершенно стушевалась; миссис Йорк, подавленная, отступила, - и это
несмотря на высокое мнение обеих дам о самих себе и на известный вес, какой
они имели в глазах окружающих! Вконец перепуганные толщиной, массивностью,
ростом и силой миссис Хорсфолл, они покинули поле боя и укрылись в малой
гостиной. Сиделка же, со своей стороны, когда хотела, располагалась наверху,
а когда не хотела - внизу, выпивала в день по три рюмки и выкуривала по
четыре трубки.
его сиделкой, ее приставили, чтобы она за ним ухаживала, но кое-кто
опасался, что она его действительно уходит.
связи с возникшими осложнениями, приобрел в глазах хирурга профессиональный
интерес. Он смотрел на Мура, как на испорченный часовой механизм, который
необходимо исправить и снова пустить в ход, - прекрасный повод показать свое
искусство! Что касается Грейвса и Мак-Терка-младшего - единственных
посетителей Мура, помимо врача, то они относились к раненому как к будущему
объекту исследований в морге стилброской больницы.
под угрозой смерти, слишком слабый, чтобы пошевельнуться, и не в силах даже
говорить, он видел возле себя только сиделку, похожую на великаншу, да трех
врачей. Так он пролежал весь ужасный ноябрь с его все более короткими днями
и все более длинными ночами.
Хорсфолл. Ему была противна ее массивная туша и неприятны прикосновения
грубых рук, но она его живо утихомирила и научила послушанию. Не обращая
внимания на его шестифутовый рост, вес и мускулы, она переворачивала
раненого в постели, как младенца в люльке. Когда он бывал послушен, она
называла его "душенькой" и "голубчиком", а когда упрямился - могла и
встряхнуть. Если Мур пытался заговорить с Мак-Терком, она предостерегающе
поднимала руку и шикала на раненого, как нянька шикает на непослушного
ребенка. Про себя он думал, что все было бы много терпимее, если бы его
сиделка не курила и не пила джин, но она делала и то и другое. Однажды в ее
отсутствие Мур намекнул хирургу, что эта женщина "пьет, как гусар".
на его жалобы. - Зато у Хорсфолл есть большое достоинство, - прибавил он. -
Пьяная или трезвая, она никогда не забывает исполнить то, что я ей велел.
слезиться над Англией, завывающие ветры унеслись в далекие страны. Сразу за
ноябрем началась настоящая зима - чистая, безмолвная и морозная.
полюс - свет и краски напоминали переливы белых, фиолетовых и бледно-зеленых
драгоценных камней. Холмы были сиреневыми, заходящее солнце -
пурпурно-красным, небо - словно льдистая посеребренная лазурь. На нем
высыпали звезды, тоже серебряные, а не золотые, и появились легкие облака,
чуть голубоватые с прозеленью, прозрачные, чистые и холодные, - под стать
всему зимнему пейзажу.
осталось ни зелени, ни бурой листвы? Что это за фигурка в темно-синем
пробирается по серому лесу? Ну конечно же, это школьник, ученик
брайерфилдской школы! Отстав от своих товарищей, которые бегут домой по
проезжей дороге, он ищет знакомое ему дерево на мшистом холмике, где так
удобно сидеть. Но зачем ему тут сидеть? Вечер холодный, и уже темнеет. Все
же он садится. О чем он думает? Может быть, в этот вечер перед ним вдруг
предстало целомудренное очарование природы? Жемчужно-белая луна улыбается
ему сквозь серые ветви деревьев, - может быть, он околдован ее улыбкой?
не узнаешь: вместо того чтобы быть зеркалом души, лицо его сейчас скорее
походит на маску, скрывающую все мысли и чувства. Подростку лет пятнадцать.
Он худ, не по летам высок, лицо его не очень привлекательно, зато в нем нет
ничего рабского, ничего приниженного; кажется, он только и ждет малейшего
намека на попытку притеснить его или подавить его волю, чтобы тут же
восстать. Весь облик его дышит строптивостью и упрямством. Умные учителя
стараются не задевать такого ученика без нужды. Суровость с ним ни к чему не
приводит, а лесть может только ухудшить дело. Лучше оставить его в покое.
Только время его воспитает, только жизнь даст ему опыт.
поэзию. Попробуйте заговорить с ним о чувствах, и тотчас услышите в ответ
язвительную насмешку. Но вот он сидит здесь в одиночестве и смотрит не
отрываясь, как природа перелистывает перед его внимательными глазами
страницы суровой, безмолвной и возвышенной поэзии.
грамматика, а томик запретных волшебных сказок. Еще с час будет достаточно
светло для его зорких юных глаз; кроме того, ему помогает луна: ее
Никитин Юрий
Русанов Владислав
Маккэфри Энн
Корнев Павел
Бажанов Олег
Прозоров Александр