Чтение 113–й страницы книги ~Крошка Доррит~

Бесспорно. Но как же все-таки (не без оснований настаивал мистер
Доррит) разрешить этот вопрос?

- Я не возражаю, - сказала миссис Дженерал, - если мистер Доррит (хотя
даже и это мне неприятно) конфиденциально справится у моих здешних друзей,
какую сумму они имели обыкновение каждые три месяца передавать моим
банкирам.

Мистер Доррит поклонился в знак благодарности.

- Позвольте мне добавить, - сказала миссис Дженерал, - что больше я не
считаю возможным возвращаться к этой теме. А также предупредить, что
какое-либо второстепенное или подчиненное положение для меня неприемлемо.
Если мне предстоит честь войти в дом мистера Доррита - у вас, кажется, две
дочери?

- Две дочери.

- ...то я войду туда лишь на основах полного равенства - как ментор,
спутница и друг.

Мистер Доррит, при всем сознании значительности своей персоны,
почувствовал, что она оказывает ему большое одолжение, вообще соглашаясь
туда войти. Он даже пробормотал что-то в этом роде.

- Если я не ошибаюсь, - повторила миссис Дженерал, - у вас две дочери?

- Две дочери, - снова подтвердил мистер Доррит.

- В таком случае, - сказала миссис Дженерал, - сумма взноса, который
мои друзья имели обыкновение делать каждые три месяца (какова бы она ни
оказалась) должна быть на одну треть увеличена.

Мистер Доррит, не теряя времени, адресовался к вдовцу за выяснением
этого деликатного обстоятельства и, узнав, что последний имел обыкновение
вносить на имя миссис Дженерал триста фунтов в год, вычислил без особого
труда, что ему придется вносить четыреста. Но миссис Дженерал была сродни
тем предметам с блестящей поверхностью, на которые взглянешь - и кажется,
что они стоят любых денег, а потому мистер Доррит тут же формально просил ее
позволения отныне считать ее членом своей семьи. Позволение было милостиво
дано, и миссис Дженерал перекочевала на новое место.

Наружность миссис Дженерал, включая ее юбки, игравшие тут не последнюю
роль, производила внушительное впечатление: всего было много, все шуршало,
все казалось массивным и величественным. Держалась она всегда прямо, твердой
рукой натягивая бразды Приличий. Она могла бы подняться на вершину Альп и
спуститься в недра Геркуланума - что и делала не раз, - не измяв ни единой
складочки платья, не переколов ни единой булавки. Если ее лицо и волосы
казались присыпанными мукой, словно она жила на какой-то
сверхаристократической мельнице, то дело было не в пудре и не в седине, а
скорей в ее известковой природе. Если ее глаза смотрели без всякого
выражения, то это потому, что, должно быть, им нечего было выражать. Если на
лбу у нее почти не было морщин, то это потому что его никогда не бороздил
отпечаток какой-либо мысли. Холодная, восковая, потухшая женщина - которая,
впрочем, никогда не светила и не грела.

У миссис Дженерал не было собственных мнений. Ее метод шлифования ума
заключался в том, чтобы уничтожать способность к собственным мнениям. В
голове у нее было устроено нечто вроде замкнутой железнодорожной колеи, по
которой кружили маленькие поезда чужих мнений, никогда не сталкиваясь и
никогда друг друга не перегоняя. При всей своей приверженности к приличиям
она не могла бы отрицать, что не все так уж прилично в этом мире; но у
миссис Дженерал был свой способ отделываться от непорядков; она
поворачивалась к ним спиной и делала вид, что их нет. Это входило в ее
систему шлифования ума - все затруднительное затолкать подальше в ящик,
запереть на ключ и сказать, что этого не существует. Самый легкий выход и
безусловно самый удобный.

В разговоре с миссис Дженерал нужно было избегать всего, что могло ее
шокировать. Несчастья, горести, преступления - все это были запретные темы.
Страсть должна была замирать в присутствии миссис Дженерал, а кровь -
превращаться в воду. А то, что за вычетом всего упомянутого еще оставалось в
мире, миссис Дженерал почитала своей обязанностью покрывать густым слоем
лака. Обмакнув самую маленькую кисточку в самую большую банку, она покрывала
лаком поверхность каждого предмета, который предлагала вниманию своих
воспитанниц. Чем больше трещин было на этом предмете, тем усерднее миссис
Дженерал его лакировала.

Лак был в голосе миссис Дженерал, лак был в каждом ее прикосновении,
лак источала, казалось, вся ее особа. Даже сны ей снились лакированные -
если только она видела сны, покоясь в объятиях святого Бернара, под его
гостеприимной кровлей, укрытой пушистым снегом.

ГЛАВА III - В пути

Яркое утреннее солнце слепило глаза, вьюга утихла, туман рассеялся, и в
горном воздухе, теперь легком и чистом, дышалось так свободно, словно
наступила совсем другая, новая жизнь. В довершение иллюзии твердая почва под
ногами как будто растворилась, и гора, сверкающее нагромождение белых глыб и
круч, казалось, парила между лазурным небом и землей, точно гигантское
облако.

От ворот монастыря тоненькой ниточкой вилась вниз по склону тропка, то
и дело обрываясь в снегу, и небольшие пятнышки, черневшие там и сям, словно
узелки на нитке, указывали места, где трудились монахи, расчищавшие путь.
Снег у входа уже снова подтаивал, истоптанный множеством ног. Из конюшни
выводили мулов, привязывали к кольцам, ввинченным в стену, и снаряжали в
дорогу: надевали сбрую с колокольчиками, прилаживали вьюки; звенели,
разносясь далеко кругом, голоса погонщиков и верховых. Кое-кто, встав
спозаранку, уже тронулся в путь; на плато за небольшим озером, синевшим у
стен монастыря, и вдоль склона, по которому накануне поднимались наши
путешественники, двигались фигурки людей и животных, казавшиеся крохотными
среди необъятного снежного простора, и мелодичная перекличка голосов и
колокольчиков затихала вдали.

В комнате, где путешественники ужинали накануне, уже весело потрескивал
огонь, разведенный поверх вчерашнего пепла, и его отблески озаряли скромный
завтрак, состоявший из хлеба, масла и молока. Озаряли они и дорритовского
курьера, который приготовлял для своих господ чай и закуску, пользуясь
провизией, захваченной в дорогу вместе с припасами для пропитания громоздкой
свиты. Мистер Гоуэн и Бландуа из Парижа уже позавтракали и прогуливались у
озера, куря сигары.

- Ага, его фамилия Гоуэн, - проворчал Тип, он же Эдвард Доррит,
эсквайр, листая книгу записи проезжающих, покуда все семейство рассаживалось
за столом. - Ну, так этот Гоуэн - ничтожный фат, если угодно знать мое
мнение! Я бы его проучил, да только руки пачкать не хочется. И счастье его,
что мне этого не хочется. Как его жена, Эми? Ты ведь, наверно, знаешь. Без
тебя в таких делах не обходится.

- Ей лучше, Эдвард. Но они не едут сегодня.

- Не едут сегодня? Ну, везет этому субъекту, - сказал Тип. - Он бы от
меня так дешево не отделался.

- Решили, что ей сегодня не стоит трястись в седле и лучше, если она
денек полежит в постели и отдохнет.

- Правильно решили. Но ты говоришь так, как будто ухаживала за ней. Уж
не взялась ли ты (ничего, миссис Дженерал здесь нет) - уж не взялась ли ты
за старое, Эми?

Задавая этот вопрос, он лукаво скосил глаза на отца и мисс Фанни.

- Я только заходила узнать, не могу ли я чем-нибудь помочь, Тип, -
отвечала Крошка Доррит.

- Тебя ведь просили не называть меня Типом, Эми, - сказал молодой
человек, недовольно нахмурясь, - никак ты не отстанешь от этой привычки.

- Я, право, не нарочно, Эдвард, милый. Я забыла. Ведь прежде мы всегда
тебя так звали, вот это имя и сорвалось у меня с языка само собой.

- Да, да, конечно! - вмешалась мисс Фанни. - Прежде и всегда и само
собой - опять старая песня! Все это вздор, сударыня! Я отлично знаю, отчего
вы принимаете такое участие в этой миссис Гоуэн. Меня не обманешь.

- Я и не хочу обманывать тебя, Фанни. Не сердись.

- Легко сказать не сердись! - вскричала старшая сестра, передернув
плечами. - Да у меня просто терпения не хватает! (Это вполне соответствовало
истине.)

- Фанни, душа моя, - откликнулся мистер Доррит, округляя брови. - Что
ты хочешь сказать? Объяснись, прошу тебя.

- Ничего особенного, папа, - отвечала мисс Фанни. - Можете не
беспокоиться. Эми меня отлично понимает. Она знала эту миссис Гоуэн раньше,
по крайней мере с чужих слов, и нечего ей скрывать это.

- Дитя мое, - сказал мистер Доррит, повернувшись к младшей дочери, -
есть ли у твоей сестры - кха - основания для того, чтобы утверждать столь
странные вещи?

- При всей нашей сердечной доброте, - продолжала Фанни, не дав сестре
ответить, - мы не стали бы где-то в поднебесье пробираться в чью-то комнату
и мерзнуть у чьей-то постели, если б этот кто-то был нам совершенно
незнаком. Нетрудно догадаться, с кем состоит в дружбе миссис Гоуэн.

- С кем же? - спросил отец.

- Мне грустно говорить это, папа, - отвечала мисс Фанни, которой к
этому времени уже удалось ценой немалых усилий почувствовать себя жертвой
несправедливости и обиды, - но, по моему глубокому убеждению, она состоит в
дружбе с тем весьма и весьма неприятным господином, который, вопреки нашим
законным ожиданиям, намеренно и открыто оскорбил наши чувства в
обстоятельствах, о которых мы условились не вспоминать более подробно.

- Эми, дитя мое, - сказал мистер Доррит ласково, но не без оттенка
отеческой строгости, - это верно? Крошка Доррит тихо отвечала, что это
верно.

- Еще бы не верно! - воскликнула мисс Фанни. - Я в этом и не
сомневалась! Так вот, папа, раз и навсегда заявляю вам (эта молодая особа