Чтение 113–й страницы книги ~Две Дианы~

то, в чем повинно наше время, - сухо отозвался кардинал.

- Но я бы хотел, - вспыхнул молодой король, - на время отказаться от
вашего содействия, чтобы понять, наконец, кого так не любят - вас или меня!

- О, ваше величество! - снова упрекнула его Мария Стюарт.

Король замолчал, поняв, что зашел слишком далеко.

После ледяного молчания опять заговорил Карл Лотарингский, и в тоне
его, полном достоинства, прозвучала незаслуженная обида:

- Государь, поскольку наши усилия не признаны, мы, как верноподданные и
преданные ваши родичи, считаем необходимым уступить свои посты более
достойным и более удачливым лицам.

Смущенный король молчал, а кардинал, выдержав паузу, продолжал:

- Вашему величеству остается только сообщить нам, кому именно нужно
сдать наши дела. Что касается меня лично, то заменить меня не сложно. Вы
можете остановиться на канцлере Оливье, или на кардинале де Турнон, или на
господине д'Опиталь...

Мария Стюарт в отчаянии закрыла лицо руками, а Франциск уже готов был
раскаяться в своей ребяческой выходке.

- Но должность великого магистра и руководителя военными делами, - не
унимался Карл Лотарингский, - требует столь удачного сочетания выдающихся
способностей и блестящей известности, что, помимо брата, я могу назвать лишь
двух особ, достойных этого поста. Тут возможен господин де Бриссак...

- Бриссак! Он вечно ворчит, вечно недоволен! - заметил король.

- А затем - господин де Монморанси. Он не столь даровит, но все же
известен.

- Э, - снова возразил Франциск, - коннетабль слишком стар и слишком
пренебрегал мною, когда я был дофином. Но почему, господин кардинал, вы не
вспоминаете о моих прочих родных, о принцах крови, в частности о принце
Конде?

- Государь, я с горечью должен сообщить, что в списке главарей заговора
на первом месте имя Конде!

- Не может быть! - поразился король.

- Государь, так оно и есть!

- Значит, настоящий заговор против государства?

- Государь, это почти мятеж! И ныне, когда вы освобождаете нас от столь
тяжелой ответственности, мой долг - просить вас назначить нам преемников как
можно скорей, ибо протестанты будут под стенами Блуа через несколько дней.

- Дядя, что вы говорите! - ужаснулась Мария.

- Сущую правду, государыня!

- Много ли их, мятежников? - спросил король.

- По слухам, около двух тысяч... Ну, а теперь мы оба, герцог де Гиз и
я...

- Как, - перебил Франциск, - и в такой опасности вы оба хотите меня
покинуть?

- Но если я не ошибаюсь, именно такова была воля вашего величества...

- Что же вы хотите? Мне было действительно досадно, что из-за вас...
что у меня столько врагов!.. Но, милый дядя, довольно об этом, расскажите
мне подробней о дерзком мятеже... Как вы намерены его предотвратить?

- Нет уж, увольте, государь, - все еще с обидой ответил кардинал, -
после того, что мне довелось услышать от вашего величества, пусть лучше
другие...

- Дорогой дядюшка, я вас прошу забыть о мимолетной вспышке, о которой я
сам сожалею, - сказал Франциск II. - Или мне надобно извиниться? Просить
прощения?

- О, государь, после того как вы вернули нам свое драгоценное
доверие... - начал было кардинал.

Но король, не дав договорить, протянул ему руку:

- Полностью! И от всего сердца!

- Мы только теряем время, - веско произнес герцог де Гиз.

Это были первые слова, сказанные им с начала разговора.

Он выступил вперед, как бы считая все ранее происходившее своего рода
скучным прологом, в котором он снисходительно предоставил кардиналу играть
ведущую роль. Теперь же, когда с болтовней покончено, он брал инициативу в
свои руки.

- Государь, - объявил он королю, - вот каковы обстоятельства: на днях
две тысячи мятежников под начальством барона Ла Реноди и при поддержке
принца Конде должны ринуться из Пуату, Беарна и прочих провинций к Блуа,
дабы завладеть им и похитить ваше величество!

У пораженного Франциска вырвался гневный жест. Мария Стюарт охнула:

- Похитить короля!

- И вас вместе с ним, государыня, - продолжал герцог. - Но не извольте
беспокоиться, мы не дремлем.

- Что же вы намерены предпринять? - спросил король.

- Мы получили сведения час назад, - ответил герцог. - Чтобы быть в
полной безопасности, вы должны нынче же покинуть беззащитный Блуа и
направиться в хорошо укрепленный Амбуаз.

- Куда? В Амбуаз? В эту мрачную крепость? - спросила королева.

- Ребенок! - гневно взглянул герцог на свою племянницу и добавил: - Так
нужно, государыня. Тогда возмутился король:

- Значит, нам бежать от мятежников?

- Государь, - возразил герцог, - нельзя бежать от врага, который даже
еще и не объявил войну. Пока мы ничего толком не знаем о преступных замыслах
бунтовщиков. Но так или иначе, мы не избегаем сражения, а только меняем его
место. И я буду просто счастлив, если мятежники последуют за нами до
Амбуаза.

- Но почему? - спросил король.

- Почему? - высокомерно улыбнулся герцог. - Потому, что таким образом
мы можем раз и навсегда покончить с еретиками и ересью, потому, что настало
время бить уже не на театральных подмостках, потому, что я отдал бы два
пальца на руке... на левой руке за то, чтобы довести до конца эту
решительную борьбу, которую безумцы затевают против нас.

- И эта борьба, - вздохнул король, - есть не что иное, как междоусобная
война.

- Мы примем ее, государь, с тем, чтобы с нею кончить. Вот мой план в
двух словах: ваше величество, помните, что мы имеем дело с бунтовщиками, и
только. Уезжая из Блуа, мы должны себя вести так, будто ничего не знаем,
ничего не ведаем. Когда же бунтовщики подойдут к нам, дабы предательски
захватить нас, они попадут в ими же расставленные силки! Итак, никаких
волнений, никакой тревоги... это относится в особенности к вам, государыня.
Я сам распоряжусь обо всем, но, повторяю, никто не должен догадываться ни о
том, что мы готовы, ни о том, что мы что-то знаем.

- На какое время назначен отъезд? - покорно спросил Франциск.

- На три часа дня, государь. Причем к отъезду все готово, я позаботился
заранее.

- Как это - заранее?

- Да, государь, заранее. Я заранее знал, что вы, ваше величество,
воспользуетесь советами чести и здравого смысла.

- В добрый час, - со слабой улыбкой кивнул король, - к трем часам мы
будем готовы.

- Благодарю, государь, за доверие, я его оправдаю. Но извините меня,
ваше величество, сейчас дорога каждая минута, и поэтому мы, мой брат и я,
вынуждены откланяться.

И, поклонившись королю и королеве, он вышел из королевских покоев
вместе с кардиналом.

Удрученные Франциск и Мария молча смотрели друг на друга.

- А как же наша мечта о поездке в Рим? - грустно улыбнулся король.

- Она ограничилась бегством в Амбуаз! - ответила Мария Стюарт и тяжело
вздохнула.

XXII. ДВА ПРИГЛАШЕНИЯ

После рокового турнира Габриэль жил уединенно, уйдя в свои невеселые,
тягучие мысли. Человек действия и вдохновенного порыва, жизнь которого
насыщена была до той поры бурной деятельностью, оказался вдруг обреченным на
бездействие и одиночество.

Он не показывался ни при дворе, ни у друзей и редко выходил из своего
особняка; при нем не было никого, кроме его кормилицы Алоизы и пажа Андре,
который к нему возвратился после неожиданного отъезда Дианы де Кастро в
бенедиктинский монастырь.

Габриэль, в сущности совсем еще молодой человек, чувствовал себя
опустошенным, исстрадавшимся стариком. Он помнил все, но ни на что больше не
надеялся.

Сколько раз в течение этих долгих месяцев он жалел, что не погиб в бою,
сколько раз он спрашивал себя, зачем герцог де Гиз и Мария Стюарт укротили
ярость Екатерины Медичи, сохранив тем самым ненужную ему теперь жизнь! Да и
в самом деле: что ему делать в этом мире? На что он годен?

Но бывали и такие минуты, когда молодость и энергия брали свое. Тогда
он расправлял плечи, поднимал голову, поглядывал на шпагу, смутно ощущая,
что еще не все потеряно в жизни, что есть и у него будущее, что жестокая
борьба, а может, и победа когда-нибудь решат его судьбу.

Но, оглядываясь на свое прошлое, он видел перед собой лишь два выхода,
дающие возможность вновь приобщиться к настоящей трепетной жизни: это либо
война, либо борьба за религию.

Если во Франции грянет новая война, то в его душе - он был в этом
уверен - возродится былой боевой задор и он с радостью сложит свою голову в
бою! Этим он возместит свой невольный долг герцогу де Гизу или юному королю.

Однако думал он и о том, что был бы не прочь пожертвовать своею жизнью
ради новых идей, недавно озаривших его душу. Дело Реформации, по его мнению,
- это святое дело, в основе которого заложены истоки справедливости и
свободы.