понял, что этот дом жемчужина, истинная жемчужина, если только его размеры
позволяют прибегнуть к такому сравнению, ха, ха! Уж одни эти шпалеры!..
Должен вам признаться, сударыня, мы вот разговариваем, а я все время глаз
не свожу со шпалер. Очаровательная комната, де-факто, очаровательная! Если
подумать, что вы до сих пор всю свою жизнь провели здесь...
тем гортанным голосом, который у нее по временам появлялся.
углубились в разговор, поближе пододвинул свое кресло к софе и наклонился
к г-же Перманедер так близко, что его сопенье послышалось у самого ее уха.
Слишком благовоспитанная, чтобы отодвинуться или отвернуться, она сидела
неподвижно, прямо и сверху вниз смотрела на него из-под опущенных ресниц.
Но он не удостоил заметить напряженность и неловкость ее позы.
с вами кое-какие сделки... ну, в те времена речь, конечно, шла... - о чем,
бишь? - о каких-то лакомствах, сластях? Н-да, а теперь вот о целом доме...
напряглась, ибо его лицо очутилось неприлично, омерзительно близко от ее
лица.
мерещатся какие-то плюшки с жирной колбасой - препротивное сочетание!.. Но
не знаю, ваши они были или мои, ведь прошло столько времени... Что же
касается дома, то это дело полностью передоверено господину Гошу.
затруднительное положение, поспешил ей на помощь и учтиво обратился к
обоим господам с предложением начать осмотр дома. Они изъявили полную
готовность, откланялись г-же Перманедер, выразили надежду позднее еще раз
зайти в ландшафтную и вышли вслед за сенатором через большую столовую.
этаже, комнаты, что выходили в коридор второго, а также нижние помещения,
даже кухню и погреб, не заглянули только в контору, так как это были часы
работы страхового общества. Поскольку уж пришлось к слову, они обменялись
несколькими замечаниями относительно директора, причем консул дважды
подряд характеризовал его как честнейшего человека. Сенатор промолчал.
"портал" и вернулись на передний двор к прачечной, чтобы оттуда по узкому
мощеному проходу между двух стен выйти на задний двор и, обогнув старый
дуб, пройти во флигель. Здесь на всем лежали следы запустенья. На дворе
между каменных плит пробивались трава и мох, лестницы покривились; в
бильярдную они только заглянули, встревожив на мгновенье бездомную кошку с
котятами, но не зашли, страшась слишком уж скрипучих и ветхих половиц.
"Ну, так", - то и дело повторял он отсутствующим, безразличным тоном, тем
не менее означавшим: когда я здесь буду хозяином, все, конечно, примет
иной вид. С такой же миной он постоял несколько секунд на утрамбованном
земляном полу амбара, поглядывая на пустые настилы наверху. "Ну, так", -
сказал он и качнул толстый полуистлевший канат с заржавленным крюком,
долгие годы неподвижно свисавший с середины потолка, повернулся на
каблуках и направился к выходу.
мы все осмотрели, - и стой минуты он почти ни слова не проронил по пути к
главному зданию и позднее, в ландшафтной, куда они заглянули, чтобы
наскоро попрощаться с г-жой Перманедер, на лестнице и у выхода. Но едва
консул Хагенштрем распростился с сенатором и вышел на улицу в
сопровождении маклера Гоша, он весьма оживленно заговорил со своим
спутником.
со строгим выражением лица, сидела на своем обычном месте у окна, вязала
двумя длинными деревянными спицами черное платьице для своей внучки,
маленькой Элизабет, и время от времени искоса поглядывала в "шпиона".
Засунув руки в карманы брюк, Томас несколько раз молча прошелся по
комнате.
посмотрим, что из этого выйдет. Я полагаю, что он купит все целиком, сам
поселится здесь, а задний участок использует как-нибудь иначе...
напротив, спицы еще быстрее заходили в ее руках.
уж, конечно, гортанным голосом. - Да и почему бы ему не купить? Де-факто,
это было бы лишено практического смысла, - и, вскинув брови, стала еще
внимательнее, еще пристальнее смотреть на спицы, с умопомрачающей
быстротой мелькавшие в ее руках, через пенсне, которым ей теперь
приходилось пользоваться за работой, но которое она так и не научилась
правильно надевать.
праздновался в доме сенатора, без дам Будденброк с Брейтенштрассе и без
стариков Крегеров. Поскольку с "четвергами" теперь было покончено, Томас
Будденброк не имел ни малейшей охоты собирать у себя и одаривать всех
участников рождественского праздника консульши. Званы были только г-жа
Перманедер с Эрикой Вейншенк и маленькой Элизабет, Христиан, Клотильда и
мадемуазель Вейхбродт, ибо она по-прежнему справляла первый день рождества
в своих жарко натопленных комнатках, с неизменной раздачей подарков и
несчастными случаями.
теплые вещи, как не было и певчих из Мариенкирхе. В гостиной попросту
затянули хором "Тихая ночь, святая ночь", после чего Тереза Вейхбродт
добросовестнейшим образом прочитала рождественскую главу вместо сенаторши,
которая охотно уступила ей эту привилегию; затем, вполголоса напевая
первую строфу из "О, елочка", все прошли через анфиладу комнат в большой
зал.
счастьем, разговор не вязался. Да и о чем говорить? Не так уж много
радостного на свете... Они вспоминали покойную мать, говорили о
предстоящей продаже дома, о светлой квартире, нанятой г-жой Перманедер у
Голштинских ворот, в хорошеньком домике с видом на обсаженный деревьями
Линденплац, о том, как все сложится, когда Гуго Вейншенк выйдет на
свободу... Маленький Иоганн сыграл на рояле несколько пьес, разученных с
г-ном Пфюлем, и проаккомпанировал матери, не совсем правильно, но зато с
чувством, сонату Моцарта. Мальчика наперебой хвалили и целовали, но Ида
Юнгман вскоре увела его спать, так как из-за недавнего желудочного
недомогания он был в этот вечер очень вял и бледен.
заговорить о своих матримониальных планах и находившийся с ним по-прежнему
в не очень-то для себя лестных отношениях, был угрюм и нерасположен к
шуткам. Блуждая глазами, он, правда, сделал слабую попытку вызвать у
присутствующих сочувствие к своей "муке" в левой стороне и рано ушел в
клуб, чтобы вернуться уже только к традиционному рождественскому ужину.
рады этому.
отпустили, и г-жа Перманедер возблагодарила господа за то, что убралась
наконец и мамзель Зеверин, отчаянно подрывавшая ее хозяйственный
авторитет, захватив с собой "благоприобретенные" платья и белье. Затем к
подъезду на Менгштрассе подкатили мебельные фургоны, и началось
опустошение старого дома. Большой резной ларь, позолоченные канделябры и
прочие вещи, отошедшие к сенатору и его супруге, были перевезены на
Фишергрубе. Христиан со своим имуществом перебрался в трехкомнатную
холостую квартиру поближе к клубу. А маленькое семейство
Перманедер-Вейншенк въехало в светлый и не без аристократизма обставленный
бельэтаж на Линденплаце. На двери этой небольшой, но хорошенькой квартирки
появилась блестящая медная дощечка с надписью: "А.Перманедер-Будденброк,
вдова".
артель рабочих, принявшихся за снос флигеля так усердно, что известковая
пыль столбом стояла в воздухе. Владельцем участка отныне был консул
Хагенштрем. Он приобрел его, и это приобретение, видимо, явилось для него
делом чести, - ибо, когда к г-ну Гошу поступил запрос из Бремена
касательно будденброковского дома, консул тотчас же выложил деньги на стол
и немедленно начал извлекать барыши из своего нового владения с той
хваткой, которой издавна дивились его сограждане. Весной семейство
Хагенштремов перебралось в большой дом, по возможности оставив там все без
изменений, если не считать кое-каких мелких новшеств, соответствующих духу
времени, - так, например, вместо сонеток были проведены электрические
звонки... К этому времени флигель уже исчез с лица земли, а на его месте
выросло новое нарядное и легкое здание, фасад которого, обращенный к
Беккергрубе, представлял собою сплошной торговый ряд.
Томаса, что отныне никакая сила на земле не заставит ее хоть мельком
бросить взгляд на родительский дом. Но сдержать эту клятву было нелегко,
так как время от времени ее путь, хочешь не хочешь, пролегал по
Беккергрубе, мимо быстро и очень выгодно сданных внаем торговых помещений,
или по Менгштрассе, мимо величественного фасада, где пониже "Dominus
providebit" теперь стояло имя консула Германа Хагенштрема. И тогда г-жа
Перманедер тут же на улице, на глазах многочисленных прохожих, начинала в
голос плакать. Она закидывала голову, как птица, готовящаяся запеть,
прижимала к глазам платочек, испускала протяжный стон, в котором мешались
возмущение и жалоба, и тут же, не обращая внимания на изумленных прохожих
и на увещания дочери, разражалась рыданиями.
Николаев Андрей
Сертаков Виталий
Пехов Алексей
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Никитин Юрий