Чтение 113–й страницы книги ~Вихри Валгаллы~

вторую неделю.

Я постарался ей кивнуть как можно убедительней. А ведь и вправду, вдруг
Высшие силы оставят нас теперь в покое?

Ресторан Воронцов выбрал действительно прелестный. Километрах в трех от
городской черты, в развалинах обширной виллы византийского вельможи, времен
не иначе самого Константина Багрянородного.

Руины мощных, более пристойных средневековому замку стен, крытая
дубовая веранда, вознесенная над древним фундаментом и оплетенная лианами,
несмотря на май, буйноцветущими. Внизу, насколько видит глаз, бирюзовая, вся
в солнечных блестках гладь Мраморного моря. На рейде - боевые корабли и
коммерческие пароходы, украшенные флагами расцвечивания.

И тянет меж столбами и колоннами, раскачивая занавески, шелестя
глянцевой, словно бы лакированной листвой экзотических растений, обещанный
Дмитрием прохладный бриз.

С заднего двора доносится блеяние ждущих заклания барашков, накидывает
чадом древесного угля и волнующими запахами готовящихся блюд малоазиатской
кухни. Над очагом покачивается на цепях закопченный котел, в котором
булькает и шкворчит не то пилав, не то гуляш.

Отчего же мне так грустно сейчас? Причем, похоже, только мне одному.
Остальные беззаботно-веселы, оживленны, атмосфера общей приподнятости царит
на веранде, словно на студенческой новогодней вечеринке, когда стол уже
накрыт, но не все гости собрались, девушки толпятся перед зеркалом в
прихожей, нанося последние штрихи тушью и помадой на свои и без того
очаровательные мордашки, взбивают щетками начесы, пересмеиваются в соседней
комнате, стягивают сапоги и толстые гамаши, расправляют смявшиеся под пальто
и шубами пышные колокола юбок, переобувшись, цокают по паркету стальными
набойками шпилек... А парни в дальнем углу торопливо разливают по первой,
предварительной...

И тут у меня перед глазами будто опустился экран из толстого
поляризованного стекла. Голоса друзей доносятся глухо, и яркие краски
женских нарядов стали уныло серыми. А сердце осторожно, но жестоко сжимает
мягкая когтистая лапа.

Вот так, возможно, умирают от инфаркта. Или... Или снова выхватит
сейчас меня из жизни бесчеловечный чуждый разум. Возможно, навсегда. И
именно сейчас, в минуты торжества и как бы даже счастья! Остановись,
остановись, мгновенье, я ведь не хочу, я человек и не желаю быть никем
другим, мне наплевать на ваши галактические игры! Мы ведь договорились... Я
сам по себе, вы сами по себе, я в ваши игры больше не игрок, оставьге меня в
покое или...

Не знаю, в самом ли деле то был момент, предшествующий контакту, нечто
вроде эпилептической ауры, или просто мозговой спазм, а может, приступ
стенокардии, но чудовищным усилием воли, вроде того, каким я смог открыть
межвременную дверь в доме в Столешниковом, мне удалось с этим справиться. Я
словно бы выныривал с глубины, когда воздух в легких уже давно сгорел, грудь
разрывает болью, и кажется, что еще миг, и ты не выдержишь, вдохнешь густую
сине-соленую воду, но продолжаешь, стиснув зубы, рваться вверх. И пробиваешь
все же головой колеблющуюся серебристую завесу. Почти теряя сознание, со
стоном глотаешь чистый воздух.

Мир вокруг меня вновь стал звонким, полихромным, полным запахов...

Прошло, наверное, лишь несколько секунд, никто, даже Ирина, не успел
ничего заметить.

Девушки рассаживались вокруг длинного дубового сколоченного, наверное,
в позапрошлом веке стола, уставленного бутылками, кувшинами, блюдами с
зеленью, шутливо спорили из-за мест, каждой хотелось сесть так, чтобы иметь
перед глазами море и далекий азиатский берег, а не глухую, пусть и
историческую, каменную стену.

Я словно бы увидел их впервые. И восхитился. Наши женщины, боевые
подруги, оделись очень разно, невольно или вольно подчеркивая глубинную суть
собственных личностей.

Ирина в аквамариновом свободном длинном платье, взбитая волна кружев до
крайне допустимого приличиями предела открывает высоко поднятую, чуть
тронутую загаром грудь. Воплощение спокойной, уверенной в себе, достигшей
тонкой грани между юностью и зрелостью женской красоты. С таким же точно
невозмутимым достоинством она, пожалуй, могла бы здесь сидеть совершенно
обнаженной, почти не вызывая грешных мыслей.

Сквозь нежно-лиловую античную тунику Анны просвечивает тонкая, как у
Гурченко в "Карнавальной ночи", фигурка. Точеное лицо в обрамлении
распущенных соломенных волос девически прелестно, но влажно сияющие глаза
буквально кричат, что день-два назад их обладательница стала женщиной.
Завидуйте и преклоняйтесь!

Наташа в цикламеновом муаре, тугой лиф, высокий воротник, пышная
складчатая юбка ниже колен словно подчеркивают ровный, доброжелательный ко
всем характер, неброскую прелесть женщины и что-то даже пуританское в ее
натуре, однако длинный треугольный вырез, спускающийся ниже ложбинки между
аккуратных маленьких грудей заставляет в этом усомниться.

Лариса, изменив пристрастию к черно-алой гамме, обтянулась узким,
словно змеиная шкура, металлически блестящим платьем цвета лепестков
розовато-фиолетовой императорской хризантемы, спереди застегнутым почти до
подбородка, но зато с открытой спиной и разрезами до верхней трети бедер.
Прикидывающаяся фригидной феминисткой, коварная и неукротимо-страстная
пантера.

И лишь Сильвия предпочла палевый тончайшей китайской чесучи костюм
полувоенного покроя. Как раз такие сейчас в Лондоне самый писк. Да и на
самом деле, ее мне трудно вообразить в летящем платье с рюшечками и
воланчиками. "Железная леди" а-ля Маргарет Тэтчер. Для того, кто не видел ее
в другой ипостаси.

Я так подробно сейчас это вспоминаю не потому, что очень меня в
нормальной жизни волнуют галантерейные подробности дамских туалетов и то,
что эти туалеты под собой скрывают.

Я никогда не был сексуальным маньяком, скорее наоборот, но в тот
момент... Я в самом деле будто заново родился и чувствовал себя как
семиклассник, направивший бинокль на окна женской раздевалки институтского
спортзала. Стук сердца в горле, восхищение, восторг, и легкий стыд, и
чувство приобщенности к сладкой тайне...

Мне захотелось вдруг обладать каждой из них. Какой прелестный из этих
дам составился бы гарем!

"Ну, слава Богу! - промелькнула мысль. - Пожалуй, еще поживем! - И
сразу вслед за ней: - Если не Держатели сейчас приходили за мной, значит, я
почти смертельно надорвался". Надо же только представить, у меня ~ и вдруг
сердечный приступ. А то и микроинсульт! Но и досталось мне за последний год
более того, что в силах вынести нормальный человек.

Я не хочу сказать, что лично, сам, вручную вытащил всю эту цепь
проблем, к концу которой, словно якорь, был прицеплен нынешний день. Отнюдь.
Но все же, все же, все же...

И "дар" я свой себе не выбирал, я не уверен даже, что он был вообще. А
произошло со мной нечто совсем другое, названия чему я подобрать не в
состоянии.

На самом деле, сколько на Земле людей: йогов, ясновидцев, мистиков,
далай-лам, знатоков практики дзен и медиумов. Так неужели ж все они - ничто
в категориях Держателей и их Великой Сети? И только ни на что не
претендующий и ничего толком не умеющий товарищ Новиков способен раскачать
коромысло Вселенского равновесия?

А может быть, все проще? И я на самом деле никакой не вице-держатель
мира, а просто нечто вроде линзы? Фокусирующей и направляющей какую-то
энергию в какую-то нужную точку. И все. Ну пусть, чтобы совсем уж себя не
принижать, живая линза с зачатками разума и способностью произвольно менять
собственное фокусное расстояние.

Так же и все наши победы. Они объективны, спорить тут не будем, но
осуществились отнюдь не потому, что мы с ребятами одновременно гениальные
политики и полководцы.

Нет, мы просто умные, способные, нахальные ребята, умеющие идеально
четко принимать решения адекватно складывающейся обстановке. Но... Вот тут и
возникает "но".

Антон об этом говорил, и сам я где-то в начале дневника писал, что
историческая обстановка здесь стала складываться по-другому. Ведь в истинной
реальности весь истекший век и даже полтора Россия находилась в "черной
полосе", то есть обязательно реализовывалась сколь угодно малая вероятность
с негативным знаком и не осуществилась практически ни одна благоприятная
возможность. Примеров тьма. И частных, и глобальных. Убийство Александра Н,
вполне случайное спасение маленького Ленина из проруби не к мес-ту
оказавшимся на берегу прохожим. Японская война со всеми ее коллизиями,
смерть Столыпина, болезнь царевича Алексея, выстрел Гаврилы Принципа,
отречение Николая, неудача Корнилова и т.д. А здесь теперь все поменяло
знак.

Как будто бы колесо рулетки перекосилось. Осталось только выяснить,
имманентное ли это свойство данной мировой линии или эффект
целенаправленного волевого воздействия, моего лично, Сашкиного или всех нас
десятерых вместе?

- Андрей, ты что? - тряхнул мое плечо Шульгин. - А?

- Что такое? - Я вскинул голову.

- Ты заснул или...

Совсем рядом я увидел его встревоженные глаза, а сам он уже схватился
за мой пульс.

- Порядок, Саш, порядок. Только это... Муторно мне вдруг как-то стало.
Погано на душе... Словно бы тогда, в Замке, помнишь? Но уже отпустило.

- Ну, братец, это не проблема... - Его тон из докторского сразу стал
обычным. Действительно, какие могут быть проблемы, если рядом личный
психиатр? Он сунул мне в руку бокал. Оказывается, Воронцов уже говорил тост,
и довольно долго, судя по всему.

Кое-как дождавшись конца затянувшегося спича, в котором капитан Дим