Чтение 113–й страницы книги ~Посмотри в глаза чудовищ~

Там были черные эсэсовцы и две тысячи беременных женщин. В подвале
стоял железный идол с открытой пастью:

- Я был в замке Ружмон, - сказал я. - Наверное, сразу после вас.

- Ребята, которые штурмовали замок, потом вообще не брали пленных.
А я перерезал глотку эсэсовскому генералу, и мне стало как-то проще.

- Генерал был маленький и чернявый?

- Ага. Истиный ариец из Бронкса.

- Глотку ему резали не раз, - сказал я. - И на костре жгли. Ему
это как слону дробина.

- Вы знали его, сэр?

- Мы как раз занимаемся им и ему подобными.

- Так у немцев это что - всерьез?

- Более чем. Сенат не стал бы тратить деньги на шарлатанов.

- И этот немец, - Чарли кивнул на застонавшего Рана, - имеет
какое-то отношение?..

- Да. Но он на нашей стороне. Давайте-ка займемся им:

И мы занялись Отто Раном. А потом мы занялись Марлен. А потом -
остальными ранеными. А потом наступило утро.

Выше облаков гудели самолеты, и вдали гремели разрывы тяжелых
бомб.

Впереди шел сержант-канадец. Не подумайте, сэр, что я не хочу
тащить носилки, сказал он смущенно, но меня считали лучшим браконьером
к югу от Калгари.

Каковы же худшие, подумал я, вспомнив вчерашний треск и сопение,
но ничего не сказал: нести Марлен я бы ему и подавно не доверил. Да и
не только ему:

- А ведь я эту тетку знаю, - сказал Нат, который держался за
носилки сзади.

- Я тоже, - сказал я. - Не сбивай дыхание:

Твое счастье, что она не слышала про "тетку":

До места нашей "пещерной стоянки" мы добрались быстро - едва ли не
быстрее, чем вчера добирались до фургона, хотя вчера шли под гору, а
сегодня - в гору.

Но дальше начались препятствия. Камни за ночь обледенели, и
подниматься по этому каскаду невысоких, но очень скользких горок было
трудно и нам, несущим носилки, и тем раненым, которые шли своим ходом.
Отто стонал, Марлен молчала. Иногда мне казалось, что она перестает
дышать. Но потом - прорывался кашель:

Наконец, мы выбрались из каменного лабиринта.

Дальше пошло легче. Даже снег здесь был плотнее и не проваливался
так, как внизу. Ели метров тридцати в высоту с изогнутыми от
постоянных ветров вершинами росли по склонам лошины. Под пологом одной
такой ели мы остановились передохнуть.

- Далеко еще? - спросил я.

О'Лири посмотрел на схему.

- Сейчас будет камень:

Но камень мы не заметили под снегом. К счастью, О'Лири, браконьер-
первопроходец, споткнулся о него и грохнулся во весь рост. Рукавом он
смахнул снег с блестящей поверхности:

- Отсюда - сорок шагов на север, - сказал он, не вставая. - А что
тут написано?

- "Направо пойдешь - женят, налево пойдешь - замуж выдадут, прямо
пойдешь - о камень навернешься," - процитировал я по памяти. - У вас
же ирландская фамилия, неужели вы не узнаете письма своих предков?

- Черточки дурацкие, - сказал сержант, поднимаясь. - Неужели вы
все это знаете?

- Долг службы. Ведите, сержант.

- А нам ведь направо:- сержант огляделся. - И что, я всю жизнь
женатым ходить буду?

- Так гласит вековая мудрость, - вздохнул я. - Считайте шаги,
сержант.

- Это приказ, сэр?

- Да, это приказ.

Оглядываясь на нас, он отсчитал сорок шагов. Остановился.

- О! - сказал он изумленно. - Да тут проход!

Как оказалось, печи-голландки топить умеет только русский человек.
О'Лири и негр Дуглас натаскали из подвала кучу дров. Иней уходил со
стекол, обращаясь в пар. И скоро стало по-настоящему жарко.

- Мне кажется, леди уже чувствует себя лучше, - сказал негромко
Чарли. - Этот пенициллин и вправду творит чудеса.

Дело было не только в пенициллине, но я не стал уточнять.

Отто на минуту пришел в себя, огляделся - и спокойно уснул.

Дом его ни в коей мере не напоминал жилище последнего немецкого
романтика.

Очень чистенькие беленые комнаты, на резных деревянных полках
красуются расписные декоративные тарелки. Ходики стояли: гиря
опустилась до полу. Пол застелен вязаными крестьянскими ковриками.
Позеленевшее от времени медное распятие в углу. Тяжелые дубовые
табуреты с прорезью посредине.

Крахмальная скатерть на столе. Комод у стены оккупирован
фарфоровыми пастухами и пастушками. Единственная картина в доме была
отнюдь не "Островом мертвых" Беклина, а изображала богобоязненную
семью немецких поселян, после трудового дня усаживающуюся за стол. И
везде салфетки и полотенца с вышитыми на них готическим шрифтом
изречениями народных мудрецов.

- Извините, сэр, - Дуглас, рассматривавший все это с изумлением и
тревогой во взоре, обернулся ко мне. - Не знаете ли вы, что здесь
написано? Вдруг, не дай

Господь, это языческие заклинания, и мы все попадем в ад, потому
что видели их? Чарли рассказывал, что эти наци - чистые
сатанопоклонники.

- Это заклинания, но не языческие, - сказал я. - "Карты и кружка
доводят до бедности." "Смерть подстерегает везде, и на празднике, и на
балу." "Мужчина без женщины словно голова без тела." "Лучше десять
завистников, чем один сострадалец," "Лучше дважды измерять, чем один
раз забывать." "Каков человек, такую ему и колбасу жарят." "Шалость
редко приводит к добру." "Говори правду, пей чистую воду, ешь вареную
пищу." "Большая дубина набивает большие шишки." "Если бы кто-нибудь
захотел зарыть правду, ему потребовалось бы много лопат." "Слишком
много искусства пользы не приносит." "Любовь и ум редко идут рука об
руку," "Хорошо пережеванное - наполовину переваренное..."

Сумрачный германский гений вогнал всех в задумчивость. Наконец