Одна из дверей этой комнаты вела в переднюю, к выходу, но ключ был у
Сильвии, отпиравшей эту дверь только в те дни и часы, когда племяннику
разрешалось принимать у себя товарищей. И тогда Марк мог быть уверен,
что ничей нескромный глаз не будет подглядывать за его гостями: это был
"мир божий" или, быть может, мир сатанинский, - Сильвия никогда не нару-
шала его. И она не допытывалась, что он делает, читает, пишет в своей
комнате: здесь он был на своей территории, и она уважала ее неприкосно-
венность. Но, за исключением часов "мира", он мог выходить из своей ком-
наты лишь через спальню Сильвии. Все прочие выходы были заперты... Прав-
да, вырвавшись, он мог бы и не вернуться. Он даже как-то пригрозил этим
своему церберу полушутя, полусерьезно, чтобы позондировать почву. Она
ответила ему таким же насмешливым тоном, вздернув верхнюю губку:
баках. И можешь быть спокоен: где бы ты ни был, у меня везде свои люди,
я тебя сыщу и велю задержать.
ничем... Но она мне не нужна. У меня есть собственная полиция. Твои под-
руги, милый мой, ни в чем мне не откажут.
друга - он выдаст! Никого, ни одного человека, которому можно было бы
довериться!..
титься... Видишь ли, я не отнимаю у тебя права любить и быть любимым.
Это хлеб насущный для всякой живой души. Но этот хлеб надо еще зарабо-
тать. Трудись! Будь человеком!.. Не хочешь же ты быть из трех Ривьеров
единственным никчемным созданием, паразитом? Видишь мои пальцы? Они ис-
колоты иглой. Как я ни люблю свои руки, как я ни люблю, чтобы их любили,
но я не пожалела их. Я не святоша. Жизнью я пользовалась, но никто не
давал мне ее даром. Я покупала ее день за днем. Я здорово поработала.
Поработай и ты!.. Не надо мне этих надутых физиономий! Этой головомойкой
я делаю тебе честь! Я обращаюсь с тобой, как с равным! Поблагодари!.. И
будет! Шалопай!..
укусил бы руку, которая так бесцеремонно натягивала вожжи, напоминая
ему, что он в долгу у этих двух женщин, ест их хлеб и не имеет никакого
права сбросить с себя унизительное ярмо, пока не сквитается с ними. Но
больше всего Марка бесило то, что и в нем было развито чувство справед-
ливости - это нелепое чувство, крепко сидевшее в Ривьерах: он считал,
что Сильвия права. Что сказать в ответ на ее дерзости? Надо спасать свою
мужскую честь...
руке, которую ему хотелось укусить, была своя прелесть. Сильвия раздра-
жала его и в то же время очаровывала.
б эти истые француженки не умели себя ограничивать. Сильвия переживала
вторую молодость. Вторая была не менее привлекательна, чем первая.
Сильвия вскружила бы голову кому угодно. Марка ей было угодно пленить
ровно настолько, насколько это было необходимо, чтобы утвердить свою
власть над ним. Мера была честная. Еще капля - и она уже была бы нечест-
ной. Надо было быть Сильвией, чтобы удержаться на этой грани.
достью и всем тем умственным хламом, которым ее набивают в школе; как
она жаждет ласки, тени, родника, который раздражает и утишает; как хо-
чется подростку хотя бы в мечтах приникнуть пылающим лбом к сладостной
округлой груди, от которой веет и теплом, и прохладой, и ароматами веш-
него сада, ароматом царицы цветов - прекрасного женского тела! Ей было
известно, какое ненасытное любопытство к жизни мучает этих волчат. Нас-
лаждаться - для них на три четверти значит познавать. И часто знание за-
меняет им наслаждение. Знать!.. Охотиться!.. Дичь-это жизнь...
дешь о дичи..."
Спать еще не хочется. Сильвия своими неутомимыми пальцами формует круг-
лую поверхность воинственной и кокетливой каски. Она не смотрит на Мар-
ка, но знает, что он на нее смотрит.
послушать меня..."
ло у нее чуть-чуть удлиненное и заостренное, как у козочки). Но Сильвия
не давала его мыслям времени вынашивать в тишине запретные плоды. Язык
ее не умолкал; она держала и вела Марка на золотой цепочке. Она решила
не допрашивать юношу, не выпытывать его секретов: не приставать с
расспросами было лучшим средством добиться от него откровенности.
Сильвия сама принималась перебирать свои былые увлечения, рассказывала
ему в юмористическом тоне о какой-нибудь из своих безрассудных и вместе
с тем осторожных шалостей, в которых она иногда теряла свою добродетель,
но никогда не теряла компас. Смачивая нитку своим коварным язычком и пе-
рекусывая ее зубами, она схватывала на лету силуэты людей, их жесты, их
смешные черточки, не щадя и себя. Сильвия делала вид, что посвящает Мар-
ка в свои тайны. Она рисовала перед ним довольно рискованные картины. Но
все спасали ее жизнерадостность и ее веселый ум, знавший цену этим дура-
чествам, этому смятению чувств. Тон у нее был неповторимо естественный,
и слушатель забывал прилагать к ее рассказам мерку нравственности; перед
ним развевалось увлекательное зрелище: ум оказывался сильнее, чем сердце
и чувства. Марк, захваченный ее рассказом, негодуя, смеясь, смущаясь,
поддаваясь, обольщаясь, следил за комическим романом жизни, набросанным
этой неподражаемой наблюдательницей. Казалось, она была одинаково равно-
душна и к своим приключениям и к злоключениям - все было для нее предме-
том для повествования... До чего же славный у него появился товарищ!.. В
такие вечера ему иногда отчаянно хотелось расцеловать Сильвию! Но эта
фантазия исчезала прежде, чем он успевал осознать ее. Порыв остывал от
быстрого и иронического взгляда, которым она просверливала его, убивая в
нем всякую иллюзию. Его бесило, что под этим взглядом он не мог серьезно
относиться к самому себе. И, бесясь, он смеялся. Смеяться вместе и пони-
мать друг друга-какое это наслаждение!.. Смехсредство от болезненной
гордости, от болезненной подавленности подростков, которые то наделяют
свое "я" всеми правами, то отрицают самое его существование... Преувели-
ченные страсти Марка, слишком рано созревшие вместе с его телом, в кото-
ром ребенок и мужчина, нарушая должные пропорции, вытесняли друг друга;
трагическая складка, прочерченная на его лице природой и еще развитая
упражнениями перед зеркалом, - все сглаживалось, как изгиб бархатной
шляпы под пальцами умелой модельщицы, по собственному опыту знавшей, как
освежает умный смех... Рекомендовать ее метод другим мы не решаемся!
Всякий метод хорош или плох, смотря по тому, кто применяет его. А подра-
жать приемам Сильвии, не обладая ее сноровкой, - как бы не уколоться!
Это парижский товар... "Без ручательства".
Спокойная непринужденность и здоровая ирония, составлявшие основу ее
откровенности, ничем не омрачаемой, - а ведь свет всегда здоровее мрака,
- мало-помалу вызвали на откровенность и юношу. У него развязался язык,
и он стал рассказывать о своих похождениях и даже изображать их в не
особенно выгодном для себя свете. И щепетильный юноша не обижался, когда
Сильвия смеялась над ним. Вскоре он стал поверять ей не только прошлое,
но и настоящее, он спрашивал совета, когда собирался сделать глупость.
Это не значило, что он удерживался от нее, но по крайней мере он уже не
сомневался, что поступает глупо. Видя, что Марка не отговоришь, Сильвия
напутствовала его:
не скрывала от Марка.
ловная честность создали равновесие между порядком и свободой, и оно
действовало оздоровляюще на беспорядочный ум мальчика, помогало ему ук-
репить свою власть над собой. Так из этой постоянной близости, в которой
боязливый взгляд мог бы усмотреть опасность, выросла искренняя дружба,
свободная от всякой двусмысленности, дружба между старшей и младшим, но-
вичком.
от других мыслей.
рительному Марку мерещилось, что Сильвия еженедельно посылает Аннете
подробные донесения о нем. Но лукавая Сильвия, зная, как любопытен Марк,
сыграла с ним шутку: она нарочно оставила на столе незапечатанное письмо
к Аннете, нисколько не сомневаясь, что оно будет прочтено. И Марк убе-
дился, что в письме не было ни слова о нем. Ему следовало бы порадо-
ваться, а он огорчился. Совсем не идти в счет - это было больше, чем он
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Глуховский Дмитрий
Роллинс Джеймс