патриарха Филофея. За всей этою нечистою игрой стоял едва ли не сам
Ольгерд.
выступит в открытую, послав в Константинополь на поставление нового
кандидата, Романа, в прошлом, до пострижения, тверского боярина,
родственника тверских князей Александровичей. Тем не менее и Феогносту, и
всем прочим становилось ясно, что надобно принимать решительные меры.
Кантакузин отрекся от престола и уехал в Солунь. Вослед ему покинул
патриарший престол Каллист, и был возведен Филофей, бывший ираклийский
епископ. Даже ежели слухи об отречении императора были ложны, становило
ясно, что во всей этой замятне прежние грамоты Феогностовы могли и не
возыметь силы.
добралась до Москвы. Люди умирали кучами. Курились дымы. Странные черные
тени ходили по улицам Москвы, звоня в колокольчики. Это иноки, обещавшиеся
Богу, подбирали и уносили мертвецов. Заслышав звон, прохожие и проезжие
шарахались в стороны, отступали, пропуская страшную ношу смерти, и долго,
крестясь, глядели вослед медленно движущимся погребальным дрогам, носилкам
или волокушам, за которыми не шло никого из родных, никто со слезами и
рыданиями не тщился взглянуть на родимый лик, ни последний раз
прикоснуться к дорогому покойнику.
Кмети, привычные к бою, ворочались белее мела, видя трупы жонок и детей с
черными пятнами смерти. Тысяцкий Москвы сам начал объезжать улицы, подавая
пример, стыдя и ободряя ослабших. Подчас, с кряхтеньем слезая с седла, сам
подымал за плечи мертвецов. На совет Ивана Акинфова уехать хотя на
Воробьевы горы решительно отмотнул головой:
отступала пред ним.
шепотом сказывали друг другу, у кого погиб сын, у кого жонка, дочь,
сестра, свесть или иная какая родня. Молчали, кивали головами. Несчастье,
не разбирающее ни чина, ни звания, не щадящее ни седин старца, ни цветущей
юности, сближало, уравнивало между собою. Ныне как никогда чуяли они, что
все тут - одна семья московитов, и на князя взирали с готовною
преданностью. И Семен оглядывал ряды думцев своих с тем же не выразимым
словами чувством глубокого дружества, словно бы в грозной сече, окруженные
и остолпленные неприятелем, стоят они, сжимая оружие в дланях своих, тесно
сойдясь плечами и спинами, дабы вот так, вместях, победить или погинуть в
бою.
Алексий был свой, едва ли не больше митрополита самого. Да и слухи о
цареградских нестроениях встревожила не на шутку московских думцев.
обыкновению сказав вслух то, о чем все думали про себя, Андрей Кобыла. -
Дак и нать нам свово митрополита, русича!
Иные многие разом склонили головы. Дело было теперь только за митрополитом
Феогностом, что уже с осени прибаливал не на шутку, почему и ныне
отсутствовал в думе княжой.
бил старое тело, несмотря на жарко истопленные покои митрополичьего двора.
И все-таки хворь проходила, медленно отступала, освобождая место для дум.
Он уже давно привык мыслить Алексия наследником своим на митрополичьем
престоле. Но теперь надобно было сделать последний, решительный шаг. И шаг
этот был труден. Он не умер и даже не умирал, кажется, наоборот,
выздоравливал. Хотя могло случиться всякое, могла и черная смерть
заглянуть во владычные покои!
его не бросят в лесу, не зароют в общую яму, не сожгут, не сволокут
крючьями, а, невзирая на черную смерть, омоют и уложат в гроб и отпоют
честно, како пристойно митрополиту всея Руси, и о том озаботит себя
Алексий или кто другой, ежели и Алексий умрет. И что монахи будут по слову
его подбирать с улиц градов и весей и хоронить трупы, даже умирая, даже
ежели последний брат, совершив погребение ближнего своего, сам пал бы в
корчах, и он бы отпел себя и умер достойною смертию...
платом лицо и приказал себе думать только о деле, не поддаваясь телесной
немощи.
не попасть в руки латинян, ни в Ольгердовы ловкие длани, длани человека,
не верующего ни во что, кроме ратной удачи своей. Не воссияй на Руси свет
веры Христовой, она бы давно уже погинула, не устояв ни перед татарами, ни
перед немцами, ни перед Литвой!
по себе Алексия, именно Алексия! Он еще не знал решения боярской думы,
переданного ему спустя час, но мыслил согласно со всеми.
и грамоту, не отлагая позвать писца и принести красный воск для печатей.
Сил и времени оставалось у него уже очень мало.
рукоположил Алексия во епископа владимирского, передав тому доходы и
земли, с коих кормился сам, и благословив после своей смерти на
митрополию.
Филофею: <Яко да не поставит иного митрополита в Русь, кроме сего Алексия
епископа>. Везли грамоту от великого князя владимирского Дементий
Давыдович и Юрий Воробьев, а от Феогноста - Артемий Коробьин и гречин
Михайло Щербатой. Оба, Семен и митрополит, не пожалели ни казны, ни
подарков. С посланцами великого князя владимирского отправлялись десятки
слуг, кметей, толмачей, иереев всяких мастей и званий...
последний раз.
озера неотличимо равняет белою пеленою. Над землей в черном бескрайнем
небе повисла голубая звездная пыль.
в углах домов. Лошади покрыты курчавым инеем. Кажется, и черная смерть
отступила перед холодами. Уже не столь много мертвецов по дорогам,
ободрились горожане. Святками несколько робких троек проехали по пустынным
улицам, промчали и скрылись, испугав сами себя неуместной гульбой.
под Кремником, нынче, невзирая на лютые морозы, люди лезли десятками,
выскакивали, ошпаренные ледяным кипятком, крестились:
благодарственные молебны. Но черная смерть, обманув всех, никуда не ушла.
Она только пришипилась, притихла, сожидая весны, первых ранних оттепелей,
чтобы стремительно, с новою злобой, обрушить карающий меч на обреченный
край.
Вослед ему и Мария не восхотела отправиться в Воробьево, куда мор, по
слухам, не достигал. Маше подходило время родить, дохаживала последний
месяц. Тихо было в княжеском терему. Строже, чем обычно, сменялась у ворот
стража. Трупы холопов из челядни вытаскивали тайком, ни слова не говоря о
том великому князю. Холопки по приказу ключников мыли, скребли, чистили
день и ночь. Семейным кметям запрещено было выходить в город, ночевали в
молодечной. У всех ворот Кремника стояла двойная сторожа, не пропуская ни
странных, ни нищих, - так распорядился сам Алексий. И все-таки, пока не
ударили морозы, черная смерть и в Кремнике косила людей.
отложив бесполезные грамоты. Молчал. Маша вышивала обетный шелковый
воздух. Маленький Ваня возился в своей постельке, сопел, сосредоточенно
стукал друг о друга глиняных расписных коней. Маша роняла шитье, подолгу
глядела на сына светлыми, словно лесные озера, глазами.
великие боярыни уже там!
Москвы?
увезти... Быть может, и правда кончается мор?
отвечает Мария в сотый раз со спокойным неодолимым упрямством. - Что я без
тебя? Тута хошь за прислугой слежу!
ихний народ за нечестье царя Давида, отнявшего жену у Урии, Вирсавию? Жену
отнял, а мужа убил! Господь предложил Давиду самому выбрать кару себе, и
тот выбрал болезнь! Может быть, это я виновен в черной смерти! И мне ли
ныне бежать от нее? Покинуть смердов, страдающих за нечестие князя своего?
Быть может, Господь захочет моею смертью остановить мор!
можно! А я? А он? Ваня! Ванюша! Поди на руки мои! Вот так! Гляди на
Лукьяненко Сергей
Корнев Павел
Пехов Алексей
Лондон Джек
Никитин Юрий
Громыко Ольга