настороженно следить за разговором.
найманами. Один сложил голову в тангутских землях, двое - в земле
Алтан-хана. Самого последнего убили сартаулы.- Старик покосился на хана,
поспешно добавил:- Видно, мы прогневили небо.
поднялся, сел на коня и поехал. Все поскакали за ним. На Джэлмэ он не мог
смотреть. Не друг ему Джэлмэ, давно не друг. Уличить вздумал, что он
разорил не только чужие земли... Дурак. Родятся и вырастут новые люди, не
такие, как этот раболепствующий старик-харачу, гордые, сильные повелители
чужих народов. Джэлмэ его обличает... Не будь его, Джэлмэ не раскатывал бы
праздно по степи на добром коне, а горбился бы у кузнечного горна, вдыхая
сажу и пыль окалины. Сейчас эту работу делают рабы, их сколько хочешь.
Джэлмэ владеет стадами, и такие же пастухи приглядывают за его лошадьми,
волами, овцами. Кто дал ему стада и пастухов? И Боорчу такой же, сидит в
седле, посвистывает, будто ничего не случилось. Отобрать у обоих все, дать
по дырявой юрте!..
прошлое заросли травой. В жизни, как в сражении, кто оглядывается, тот
гибнет. Он всегда пробивался вперед и потому был непобедим.
была рыжая юрта харачу... Не станет он отбирать у них рабов и стада, не
унизится до этого. Они просто люди, слабые люди. На высоте, куда он
поднялся, рядом с ним не устоит ни один смертный. А ему надо не только
устоять, но и идти дальше, подняться выше, достичь недостижимого.
собрались его жены, сыновья, братья. Все стояли, понуро опустив головы.
Случилось что-то очень худое. Но он не стал торопливо расспрашивать,
прошел в шатер, знаком пригласив всех следовать за ним, сел на войлок. Все
остались стоять на ногах. Вперед выдвинулся Шихи-Хутаг, развернул
похрустывающий белый свиток, но читать не стал, тихо проговорил:
куда-то нырнуло сердце, и уже знакомая боль заполнила грудь. Он увидел
безмерно раздобревшее лицо Бэлгутэя со слезами на пухлых щеках, злой
прищур глаз Хасара, твердо сжатые губы Хулан...
сжала губы, и ее лицо разом стало ненавистным ему. Резко махнул рукой -
уходите. Опустил голову. Сломанная плеть лежала на коленях. Рукоятка была
вырезана в виде змеи, из разинутой пасти свисал витой ремень, глаза из
нефрита, круглые, мертвые, смотрели на него. Это была его любимая плеть.
Глаза змеи никогда не казались мертвыми. В них всегда горел зеленый огонь.
Борте. Голова ее была не покрыта, волосы с густой сединой рассыпались по
плечам. Она не мигая смотрела на него.
говоришь!
окостенело сердце... Я жалела тебя, я ждала, что ты очнешься. Не его, тебя
надо было отравить, мангус, пьющий кровь своих детей! Волк уносит от беды
свое дитя, птица гибнет, отводя опасность от птенцов, а ты, человек,
наделенный небом разумом, хуже пустоголовой птицы и кровожадного зверя.
лицо сломанную плеть.
из шатра.
свалился в каком-то курене, приказал собрать войско для похода на
тангутов.
даже не взглянул.
обещал быть со своими тангутами моей правой рукой. Веря этому, я позвал
тебя в поход на сартаулов. Но ты, бурхан, не только не сдержал своего
слова и не дал войска, но еще и ответил мне дерзкими словами. Занятый
другими мыслями, я решил отложить встречу с тобой. Ныне, совершив
сартаульский поход и с помощью вечного неба обратив сартаулов на путь
правый, я иду к тебе, бурхан>.
искал убежища и помощи Ван-хан. За его серыми глинобитными стенами с
золотоголовыми, снежно-белыми башнями - субурганами - укрылось много
воинов и жителей окрестных селений, способных владеть оружием. Тангуты
хорошо знали, что ждет их в случае поражения, и защищались, не щадя своей
жизни.
Каждый день, в дождь, в снег, хан садился на коня и объезжал свое войско.
Он слушал грохот камнеметов, глухие, тяжкие удары пороков, хриплое пение
боевых труб, пронзительный вой сигнальных стрел, гул многотысячных
голосов, и недавнее желание тихо посидеть у огня, вспоминая далекую
молодость, казалось пустой блажью, данью своей слабости. Его войско,
созданное по соизволению неба многолетним трудом, храброе и выносливое,
послушное, как пальцы собственных рук,- его душа, его жизнь, его радость и
его будущее. А все остальное ничего не значит и ничего не стоит.
осада Чжунсина родила веру в свои силы. После того он разгромил
Алтан-хана, покорил сартаулов. И вот - снова земли тангутов. Один
жизненный круг завершается. Но это не конец. Это начало другого круга. И
то, что он снова начинается тут, в тангутских землях, радовало его. В этом
он видел предопределение неба и верил, что сможет осилить все.
Они сделали чертеж земель, известных им. Рукодельницы перенесли чертеж на
шелковое полотно, вышив цветными нитками реки и озера, горы и равнины,
леса и пустыни. Он часто разворачивал полотно, в одиночестве рассматривал
его. Он был рад, что земля так велика, что еще много мест, где не ступали
копыта монгольских коней. Он пройдет ее всю из края в край, подчинит
всеязычные народы.
горы. Знойное дыхание раскаленных песков пустыни достигало горных пастбищ,
высушивало травы, скручивало листья на кустарниках. Жара, бездействие
томили хана, он плохо и мало спал, часто гневался, и сыновья, нойоны
боялись заходить в его шатер. Только что обретенную уверенность в себе, в
своем предназначении начали подтачивать сомнения. Душными ночами,
измученный бессонницей, он уходил из стана на каменистую гору, вставал на
колени, обращал лицо к небу, тихо спрашивал:
опускал голову. Перед его мысленным взором проплывали лица Сача-беки,
Алтана, Ван-хана, Джамухи, Теб-тэнгри... Все они умерли, потому что были
слабы. В битве первыми гибнут робкие. Неужели им начинает овладевать
робость перед вечностью? Неужели, победив всех и все, он все-таки потерпит
поражение? Неужели это не обойдет его?
государства - к Чжунсину. По пути без пощады и жалости уничтожал селения и
города, оставляя за собой развалины и горы трупов. Осадив Чжунсин, он
оставил под его стенами сыновей, сам с частью войска пошел громить
тангутские округа. Какое-то нетерпение гнало его, не позволяя
останавливаться. Битвы, требующие напряжения ума, воли, всех душевных сил,
заставляли забывать о самом себе. Под Шачжоу тангуты стянули немало сил,
им удалось завлечь его в засаду. Тумены, стиснутые с трех сторон,
дрогнули, воины стали поворачивать коней. Поражение становилось
неизбежным. В кольце кешиктенов, готовых принять на себя удары копий и
мечей, он без доспехов и оружия, в грубом халате, стянутом золотым поясом,
в белой войлочной шапке, сутулясь, сидел на коне, исподлобья смотрел в
искаженные страхом лица бегущих. И взгляд его был для воинов как удар
плетью. Они натягивали поводья, разворачивались, мчались на тангутов. В
сражении погибло несколько тысяч воинов, но тангуты были принуждены
бежать.
столица продолжала держаться. Хан возвратился к Чжунсину. Его прибытие
вызвало ликование осаждающих и лишило всяких надежд осажденных. Император
прислал сановников для переговоров. Он готов признать монгольского хана
Самойлова Елена
Корнев Павел
Шилова Юлия
Березин Федор
Громыко Ольга