предотвращая наихудшее, и благодаря своим знаниям, своему
мужеству, своему доверию к высшим силам помогал справиться с
отчаянием. Почему же он на сей раз ничего не предвидел, ничем
не распорядился? Почему он ни с одним человеком не поделился
смутным, пугающим, томившим его предчувствием?
Она вышла, держа у груди младшего ребенка, он отнял у нее
малыша и положил его на соломенную подстилку, потом взял Аду за
руку, приложил к губам палец, давая понять, чтобы она молчала,
вывел ее из хижины и увидел, как ее всегда терпеливое,
спокойное лицо сразу исказилось от ужаса.
-- прерывисто зашептал он. -- Не выпускай никого, даже Туру. И
сама сиди дома. Он поколебался, не уверенный, сколько он вправе
сообщить ей, какими мыслями поделиться, потом твердо добавил:
поверила сразу, хотя только что пережитый страх еще не покинул
ее.
подняв глаза к небу. -- Что-нибудь страшное, да?
самом деле очень страшное. Но это не коснется ни тебя, ни
малышей. Не выходите из хижины, пусть полог будет плотно
закрыт. Мне надо пойти к людям, поговорить с ними. Ступай, Ада!
полог, постоял еще несколько мгновений, обратившись лицом к
звездному ливню, который все не прекращался, потом еще раз
тяжело вздохнул и быстрыми шагами зашагал во мраке в сторону
селения, к хижине родоначальницы.
все оцепенели, онемели от страха, подавленные ужасом и
отчаянием. Были здесь мужчины и женщины, которые отдавались
ощущению ужаса и близкой гибели с особого рода бешенством и
сладострастием; они стояли, словно одержимые, окаменев на
месте, или же неистово размахивали руками и ногами, у одной на
губах выступила пена, она отплясывала в одиночку какой-то
горестный и в то же время непристойный танец, вырывая у себя
при этом целые космы длинных волос. Слуга видел: уже началось,
почти все они были уже во власти дурмана, падающие звезды свели
их с ума, казалось, вот-вот вспыхнет оргия безумия, ярости и
самоуничтожения, нужно, не теряя ни минуты, собрать вокруг себя
горстку мужественных и благоразумных людей и поддержать их дух.
Дряхлая родоначальница хранила спокойствие; она полагала, что
наступил конец всему, но не оборонялась и шла навстречу судьбе
с каменным, жестким, почти насмешливым лицом, застывшим в
неподвижной гримасе. Слуге удалось заставить старуху выслушать
его. Он старался убедить ее, что старые, всегда пребывавшие в
небе звезды по-прежнему на месте, но это не доходило до ее
сознания, то ли потому, что глаза ее уже потеряли зоркость, то
ли потому, что ее представления о звездах и отношение к ним
сильно разнилось от представлений заклинателя дождя, и они не
могли понять друг друга. Она качала головой, храня на лице свою
неустрашимую насмешливую гримасу. Но когда Слуга стал молить ее
не бросать на произвол судьбы этих людей, обуянных страхом и
злыми демонами, она тотчас же с ним согласилась. Вокруг нее и
заклинателя дождя объединилась небольшая кучка людей,
испуганных, но не обезумевших от страха, готовых повиноваться
Слуге.
победить общее волнение своим примером, разумом, словом,
разъяснением и советами. Но уже из недолгой беседы с
родоначальницей он понял, что пришел слишком поздно. Он
надеялся приобщить своих сородичей к своему переживанию,
передать его им в дар, чтобы и они в нем участвовали, он
надеялся мудрым словом заставить их понять прежде всего, что не
сами звезды, во всяком случае не все падают с неба и уносятся
мировым вихрем, надеялся помочь им тем самым, перейдя от
беспомощного страха к деятельному наблюдению, одолеть потрясший
их ужас. Но во всем селении, как он скоро убедился, лишь очень
немногие еще были доступны его влиянию, и пока он будет их
уговаривать, остальные окончательно впадут в безумие. Нет,
здесь, как это нередко бывает, не достичь ничего с помощью
рассуждений и мудрых слов. К счастью, имелись и другие
средства. Если было невозможно разогнать смертельный страх,
осветив его светом разума, то можно было дать этому
смертельному страху направление, организовать его, придать ему
форму, лицо и превратить это безнадежное столпотворение в некое
твердое единство, слить разрозненные, дикие, беспорядочные
голоса в хор. Слуга тут же взялся за дело, и придуманное им
средство возымело свое действие. Он встал перед людьми и начал
выкрикивать знакомые всем слова молитвы, какой обыкновенно
открывались траурные или покаянные собрания: погребальный плач
по скончавшейся родоначальнице, праздник жертвоприношения или
покаяние в случае грозившей всему племени опасности, вроде
повальной болезни или наводнения. Он выкрикивал эти слова
ритмично, отбивая такт ладонями, и в таком же ритме, так же
крича и хлопая в ладоши, сгибался низко, чуть ли не до самой
земли, и опять выпрямлялся и снова сгибался и выпрямлялся; и
вот уже десять, двадцать человек повторяют его движения,
престарелая родоначальница, стоя, ритмически бормочет что-то,
легкими наклонами головы намечая ритуальные движения. Те, кто
подходил сюда из соседних хижин, немедленно подчинялись ритму и
духу церемонии, а несколько одержимых либо свалились, истощив
свои силы, наземь и лежали пластом, либо, увлеченные
бормотанием хора и ритмическими поклонами молящихся, тоже
приняли в них участие. Замысел Слуги удался. Вместо отчаявшейся
орды бесноватых перед ним стояла община готовых к жертвам и
покаянию молящихся, и для каждого было счастьем, каждому
укрепляло сердце то, что он не должен таить в себе смертельный
испуг к ужас или выкрикивать слова в одиночку, что он может
присоединиться к стройному хору, включиться в общую церемонию.
Много тайных сил помогают такому действу, его сильнейшее
утешение состоит в единообразии, удваивающем чувство общности,
его надежнейшие целительные средства -- мера и упорядоченность,
ритм и музыка.
как бы беззвучным каскадом крупных капель света, целых два часа
истощавшим свои огненные потоки, но уже панический ужас жителей
деревни преобразился в сосредоточенность и благочестие, молитву
и покаяние, и перед лицом нарушивших порядок небес людские
страх и слабость облеклись в порядок и культовое благообразие.
Еще до того, как звеэдный ливень, уставши, начал падать все
более редкими струйками, свершилось это благостное чудо, а
когда небо стало постепенно успокаиваться и исцеляться,
истомленных молящихся преисполнило чувство избавления оттого,
что они сумели умилостивить высшие силы и восстановить порядок
в небесной тверди.
осень и зиму, но говорили уже не заклинающим шепотом, а
будничным тоном, с чувством удовлетворения вспоминая; как
мужественно они перенесли несчастье, как успешно справились с
опасностью. Услаждали себя подробностями, каждого по-своему
поразило небывалое зрелище, каждый якобы первым увидел его,
некоторых, особенно трусливых и потрясенных, осмеливались
поднимать на смех, и долго еще в деревне держалось некоторое
возбуждение: что-то пережито, случилось нечто огромное,
произошло некое событие!
забыть того великого события. Для него эта зловещая картина
осталась вечно живым предостережением, неистребимой занозой, от
которой он не мог более избавиться, и оттого, что переживание
это уже в прошлом, что его удалось победить процессиями,
молитвами, покаянием, он не считал его исчерпанным или
отвращенным. Напротив, чем дальше, тем событие это приобретало
для него все более глубокое значение, он наполнял его все новым
смыслом, не переставал о нем размышлять и толковать его. Для
него это событие, это волшебное явление природы сделалось
необъятно огромной и трудной проблемой со многими
последствиями: тот, кто сподобился увидеть его, должен был всю
жизнь помнить о нем. Во всем селении один только человек
воспринял бы звездопад с теми же мыслями, увидел бы его такими
же глазами, как он сам, -- и этот человек был его собственный
сын и ученик Туру, только этого единственного свидетеля Слуга
мог бы признать, только с его мнениями и поправками готов был
бы согласиться. Но сына он не позволил тогда разбудить, и чем
больше он думал о том, почему он так поступил, почему отказался
от единственного достоверного свидетеля и сонаблюдателя, тем
больше крепла у него в душе уверенность, что он поступил хорошо
и правильно, повинуясь мудрому предчувствию. Он хотел уберечь
от этого зрелища своих близких, своего ученика и товарища, в