знаешь, как трудно отыскать такую вот пиявку? Это вымирающий вид. Но я
подарил тебе этот экземпляр, не так ли? И теперь я прошу, чтобы ты рассказал
мне, что ты чувствуешь.
пришлось побывать внутри матери.
блуждали остатки криучи, он становился невыносимо чувствительным и мог
впадать в скорбь или ярость по совершенно ничтожным поводам.
и в то же время составлять с ней одно целое. Какая драгоценная радость! - Он
повернулся к пленнику, чьи глаза вновь начинали слипаться. Автарх не обратил
на это внимания. - Временами это случается, - сказал он. - Как жаль, что я
не поэт. Как жаль, что у меня нет слов, чтобы выразить мое нетерпение, мою
тоску. Мне кажется, что если бы я знал, что однажды - неважно, сколько лет
еще должно пройти, или даже столетий, мне плевать на это! - так вот, если бы
я знал, что однажды я сольюсь, неразделимо сольюсь с другой душой, то я смог
бы стать хорошим человеком.
Мы слишком закупорены внутри самих себя. Мы так крепко держимся за свое я,
что теряем все остальное. - Слезы потекли по его щекам. - Ты слушаешь меня?
- спросил он. Он встряхнул сипевшего на стуле человека так, что у того
приоткрылся рот, и из уголка потекла тонкая струйка слюны. - Слушай! -
взъярился Автарх. - Я изливаю перед тобой свою боль!
упал на пол вместе со стулом, к которому был привязан. Впившееся в его грудь
существо скорчилось, отозвавшись на боль своего хозяина.
ты разделил со мной мою боль.
немедленно передалась и ее хозяину, и он забился на стуле, пытаясь помешать
Автарху. Из-под веревок, глубоко врезавшихся в его тело, потекла кровь.
Меньше часа назад, когда Эбилава вынесли на свет божий и продемонстрировали
пленнику, он молил избавить его от прикосновения этой твари. Теперь же,
вновь обретя дар речи, он взмолился с удвоенной силой о том, чтобы их не
разлучали. Мольбы его перешли в крик, когда щупальца паразита, снабженные
шипами специально для того, чтобы затруднить их извлечение из плоти, были
вырваны из пронзенных внутренних органов. Стоило им оказаться в воздухе, как
они тут же яростно заметались, стремясь вернуться к своему хозяину или, на
худой конец, найти себе нового. Но на Автарха паника ни того ни другого
любовника не произвела никакого впечатления. Он разлучил их, словно сама
смерть, швырнул Эбилава через всю комнату и сдавил лицо пленника рукой,
липкой от крови его возлюбленного.
Он осторожно прошел между спиралями человеческих внутренностей, которые он
разложил на полу в качестве приманки, поднял нож, до сих пор лежащий в крови
у головы с завязанными глазами, и быстро вернулся к поверженной жертве.
Здесь он перерезал веревки и выпрямился, чтобы понаблюдать за последним
актом спектакля. Несмотря на серьезные раны, несмотря на то, что его
пронзенные легкие едва могли качать воздух, человек остановил взгляд на
объекте своей страсти и пополз. Автарх не мешал ему, зная, что расстояние
слишком велико, и сцена должна закончиться трагедией.
сопровождаемый голосом Розенгартена.
Несмотря на все его уступки и поблажки, эта женщина оставила его ради
Скорбящего.
выброшен из окна. Покои Кезуар пусты. Служанка ее исчезла. Ее туалетная
комната в полном разгроме. Поиск похитителей уже ведется.
не было. Она ушла по своей воле.
влюбленного, который преодолел уже треть расстояния между стулом и своей
возлюбленной, но слабел с каждой секундой.
Искупителя, жалкая сука.
Розенгартен. - В городе сейчас небезопасно находиться.
дьявольским штучкам.
Розенгартен, и в его обычно бесстрастном голосе послышались непривычные
нотки чувства.
невозможно уничтожить до конца, сколько ни старайся. Незримый попытался
сделать это, но у Него не получилось. Всегда существует какой-то потайной
уголок...
прямо сейчас. Перевешаю этих сук на фонарных столбах.
монотонно, но тем больше слышалось в нем скорби. - Этот потайной уголок не
где-то там, он здесь. - Он приставил палец к виску. - Он в нашем сознании.
Их тайны преследуют нас, даже если мы прячем их от самих себя. Это касается
даже меня. Бог знает, почему, ведь я не, был рожден, как вы. Как я могу
тосковать по тому, чего у меня никогда не было? И все-таки я тоскую.
непонимающее выражение. - Взгляни на него. - Автарх вновь устремил взгляд на
пленника. - Ему осталось жить несколько секунд. Но пиявка дала ему
попробовать, и ему хочется еще.
как будто он снова в утробе. Мы все выброшены оттуда. Чтобы мы ни строили,
где бы мы ни прятались, мы - выброшены.
изможденный стон, и он обмяк на полу. Некоторое время Автарх наблюдал за
телом. Единственным звуком в огромном просторе комнаты был затихающий шум
пиявки, которая все еще барахталась на холодном полу.
не глядя на Розенгартена. - Я иду в Башню Оси.
Слишком длинные. Я иногда думаю...
языка, и он покинул гробницу влюбленных в молчании.
Глава 36
1
путешествия, но когда на улице перед дворцом Никетомаас спросила его, зачем
он отправился в Имаджику, сначала он упомянул именно о смерти Тэйлора и лишь
потом - о Юдит и покушении на ее жизнь. Теперь, пока они с Никетомаас шли по
погруженным во мрак благоухающим внутренним дворикам, он снова подумал о нем
- о том, как он лежал на своей смертной подушке и поручил Миляге разгадать
тайны, на которые у него самого уже не осталось времени.
место, - сказал Миляга. - Он любил запустение.
сады, которые потом были предоставлены самим себе. Разрастись они не могли
из-за неблагоприятного климата, и, пустив несколько побегов, растения
начинали душить друг друга, а потом съеживались и склонялись к земле цвета
пепла. Когда они попали внутрь, картина не изменилась. Наугад они двигались
по галереям, где слой пыли был таким же толстым, как и слой погибших
растений в мертвых садах, забредали в пристройки и покои, убранные для
гостей, которых давным-давно уже не было в живых. Ни в покоях, ни в
коридорах почти не было голых стен: на некоторых висели гобелены, другие
были покрыты огромными фресками, и хотя среди них были сцены, знакомые
Миляге по его путешествию, - Паташока под зелено-золотым небом, у стен
которой взлетают в небо воздушные шары, празднество в храмах Л'Имби, - в