read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:

ЭТО ИНТЕРЕСНО

Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com


Он стал застегивать полушубок и все не мог попасть крючком в петлю -
руки дрожали.
Если бы я могла, если бы смела снова поверить ему! Но равнодушно
смотрела я на тощее лицо с неестественно запавшими глазами, на желтые
космы волос, падающие на лоб, на безобразный пластырь, перекосивший,
стянувший щеку.
- Уходите.
- Вы плохо себя чувствуете, позвольте мне остаться.
- Уходите.
Не знаю, плакал ли он когда-нибудь. Но лицо его было залито слезами,
когда, опустившись на колени, он уткнулся головой в постель и замер,
вздрагивая и нервно глотая. "Саня жив, - вдруг подумала я, и рванулось,
замерло сердце от счастья. - Или уже не человек, а какой-то демон стоит на
коленях передо мной? Нет, нет. Невозможно, немыслимо так притворяться".
- Уходите.
Не знаю, куда я гнала его. Уже скоро месяц, как он жил у нас, -
Розалия Наумовна зачем-то прописала его. Была ночь и тревога. Но он вышел,
и я осталась одна.
"Тик-так", - стучал метроном. Кто-то, помнится, говорил мне, что
только в Ленинграде передают стук метронома во время тревоги. Стекла
вздрагивали и вместе с ними - желтый листок коптилки, стоявшей на столе.
Что же было там, в маленькой мокрой осиновой роще?
Под шубами, под одеялами, под старым лисьим мехом я не слышала, как
сыграли отбой. Сыграли - и вновь началась тревога. "Тик-так, - застучал
метроном. - Веришь - не веришь".
Это сердце стучало и молилось зимней ночью, в голодном городе, в
холодном доме, в маленькой кухне, чуть освещенной желтым огоньком
коптилки, которая слабо вспыхивала, борясь с тенями, выступавшими из
углов. Да спасет тебя любовь моя! Да коснется тебя надежда моя! Встанет
рядом, заглянет в глаза, вдохнет жизнь в помертвевшие губы! Прижмется
лицом к кровавым бинтам на ногах. Скажет: это я, твоя Катя! Я пришла к
тебе, где бы ты ни был. Я с тобой, что бы ни случилось с тобой. Пускай
другая поможет, поддержит тебя, напоит и накормит - это я, твоя Катя. И
если смерть склонится над твоим изголовьем и больше не будет сил, чтобы
бороться с ней, и только самая маленькая, последняя сила останется в
сердце - это буду я, и я спасу тебя.


Глава шестнадцатая
ПРОСТИ, ЛЕНИНГРАД!

В январе 1942 года меня увезли из Ленинграда. Я была очень слаба,
врачи не велели отправлять эшелоном, и Варя устроила меня на самолет.
За день до отъезда мне позвонили из сортировочного госпиталя и
сказали, что лейтенант Сковородников ранен и просил передать привет.
- Вы сестрица его?
- Да, - отвечала я дрожащим голосом. - Тяжело ранен?
- Никак нет. Надеется на встречу.
Я хотела идти, но Варя не пустила меня. Вероятно, она была права - я
умерла бы дорогой. Так слабо, чуть слышно билось во мне дыхание жизни, так
бесконечно далеко был этот госпиталь, на Васильевском острове, - на краю
света! Варя надеялась, что удастся перебросить Петю в Военно-медицинскую
академию, разумеется не в "стоматологию" - он был ранен в грудь и левую
руку, - а в отделение полевой хирургии. Но это отделение было очень близко
от "стоматологии". Она дала мне слово, что будет ежедневно заходить к нему
и вообще заботиться о его здоровье. Без сомнения, она не догадывалась о
том, как важно для нее самой - не только для Пети - сдержать это слово.
Как в легком, отлетающем сне, я смутно помню высокое деревянное
строение - ангар? - в котором я долго сидела на полу среди таких же, как
я, закутанных молчаливых людей. Потом нас повели, куда-то узкой тропинкой
по чистому снежному полю, мимо глубоких воронок, в которых валялись
обломки разбитых самолетов, мимо полу засыпанных снегом розовых горок, - я
не сразу догадалась, что это коровье мясо, которое на самолетах привезли в
Ленинград. Потом по шаткой железной лесенке мы поднялись в самолет, пустой
и холодный, с голыми лавками по бокам, с пулеметом, стоявшим на подставке
под откинутым прозрачным колпаком.
Вот и все. Маленький сердитый летчик в меховых сапогах прошел в
кабину. Мотор заревел, качнулось и пошло мелькать направо и налево
равнодушное сияющее поле. Я очнулась в эту минуту. Прости, Ленинград!
Я лечу над Ладожским озером, по которому через несколько дней пройдут
первые машины с ленинградцами на "Большую Землю", с хлебом и мукой - в
Ленинград. Вехи стоят здесь и там, намечая "дорогу жизни", люди работают
по самое сердце в снегу.
Я лечу над картой великой войны, и уже не маленький сердитый летчик в
меховых сапогах, а само Время сидит за штурвалом моего самолета.
Вперед и вперед смотрит оно, и странные, величественные картины
открываются перед его глазами. По бесконечным магистралям тянутся на
восток разобранные на части цехи гигантских заводов. Запорошенные снегом,
идут и идут станки, и кажется, чтобы пустить их, нужны годы и годы. Но еще
не тает снег, еще скупо греет зимнее солнце, а уже в глухих заповедных
степях, где прежде одни кибитки лениво тащились от юрты до юрты, где
бродили стада да старый казах-пастух играл на самодельной домбре,
поднимаются, и день ото дня все выше, корпуса многоэтажных зданий.
Откатилась, сжалась, затаила дыхание, приготовилась к разбегу страна...
А меня чуть живую везут в Ярославль, в "ленинградские" палаты, где
лежат, стараясь не думать о еде, очень тихие люди. Врачи не велят думать о
еде, недоверчивых они ведут в кладовые. Полны кладовые!
Бабушка находит меня в этой больнице - и не находит: в недоумении
стоит она на пороге, обводя глазами палату. Она смотрит на меня и не
узнает, пока мне не становится смешно и я не окликаю ее, смеясь и плача...
Вперед, вперед! День и ночь. И снова день. Но давно смешались день и
ночь, и кажется, само солнце не знает, когда, в какой час подняться над
потрясенной землей.
Немецкий солдат лежит в снегу, выставив из снежного сугроба
окостеневшие ноги. Судорожно сжимает он в пальцах чужую землю, и рот его
набит чужой землей - точно хотел он проглотить ее и задохся.
Русский солдат рванулся вперед, занес гранату, и в это мгновенье
ударила его в сердце роковая пуля. Прислонившись к сосне, так и застыл он
на сорокаградусном морозе. Как ледяная статуя, он стоит с гордо откинутой
головой в порыве не помнящего себя вдохновения боя.
Это - зима сорок первого года.
Но вот проходит эта памятная всему миру зима. Дыханье новых сил
поднимается на всем необозримом пространстве Советского Союза. Как ветер,
доносится оно до "ленинградских" палат. И вновь разгорается сердце. Жизнь
стучит и зовет, и уже досада на себя, на свое бездействие и слабость томит
и волнует душу...
В марте я выхожу из больницы. Бабушка ведет меня на вокзал, и голова
моя кружится, кружится от бегущих, сверкающих на солнце ручейков талой
воды вдоль дороги, от воздуха, от мельканья людей и машин. Мы едем в
Гнилой Яр.
Напрасно казалось мне, что детям не может быть хорошо в селе с таким
неприятным названьем! Хорошо детям в этом селе. Петенька вырос, окреп и
стал совсем деревенским мальчишкой, с облупившимся на солнце носом, с
золотистыми волосиками на загорелых ногах.
Он уже стесняется, когда я целую его при других ребятах, он собирает
марки и презирает Витьку Котелкова за то, что тот плакал и "ябедает" маме.
Он переписывается с отцом, и - очень странно - время от времени папа
передает ему привет от какой-то тетеньки по имени Варя.
- Она старая?
- Нет, молодая.
- А чего она кланяется? Познакомиться хочет?
- Наверно...
Сельское кладбище раскинулось на высоких холмах, в ясный день
издалека видны его кресты и пятиконечные звезды. Мы - в лощине между
кладбищем и дорогой, за которой бесконечные, темно-зеленые,
светло-зеленые, простираются поля и поля. Мы в тени, между кустами дикой
малины.
- А мама ведь тоже была молодая, когда она умерла?
- Совсем молодая.
О чем думает он, срывая травинку, по которой ползет и вдруг взлетает
майский жучок?
- А дядя Саня был похож на маму?
- Был!
Он робко смотрит на меня, гладит по руке, целует. Я плачу, и слезы
падают прямо на его загорелый, облупившийся нос. Обнявшись, мы молча сидим
в кустах дикой малины, а поодаль сидит, косясь, равнодушная, постылая
Санина смерть.
Вперед, вперед! Не оглядываясь, не вспоминая...
Лето 1942 года. Лагерь Худфонда переведен в Новосибирскую область. Я
возвращаюсь в Москву, суровую, затемненную, с крышами, на которых стоят
зенитки, с площадями, на которых нарисованы крыши.
Метро, такое же чистое и новое, ничуть не изменившееся за год войны.
Гоголевский бульвар - дети и няни. Сивцев-Вражек, кривой, узенький, милый,
все тот же, несмотря на два новых дома, свысока поглядывающих на
облупившихся, постаревших соседей. Знакомая грязная лестница. Медная
дощечка на двери: "Профессор Валентин Николаевич Жуков". Ого, профессор!
Это новость! Я звоню, стучу! Дверь открывается. Бородатый военный в очках
стоит на пороге.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 [ 114 ] 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.