проверял работу приезжего землемера по размежеванию успенских деревень.
Слава забежал в земотдел разжиться бумагой, там хранились старые и лишь
наполовину исписанные инвентарные книги.
Увидев Данилочкина, Слава хотел шмыгнуть прочь, Данилочкин скуповат,
сам он бумаги не даст, но он задержал Ознобишина:
- Постой-ка, парень! Кто у вас в комитете занимается батраками?
- По какой линии? Политическим просвещением или...
- Вот именно "или". Просвещение само собой, а вот кто охраняет их
материальные интересы, следит, чтоб кулаки их не очень эксплуатировали?
- Экправ.
- Чего?
- Экономически-правовой отдел. Саплин у нас заведует экправом.
- И как у него по этой части?
- В общем, кулаки у нас под контролем.
- А не в общем?
- Батраки на учете, хозяева расплачиваются с ними вовремя, если
возникает конфликт, тут же обращаются...
- Молодцы!
В тоне, каким высказана была эта похвала, Слава уловил насмешку.
- А что, мы что-нибудь проглядели?
- О том и разговор.
- В Каменке?
- При чем тут Каменка, можно и поближе.
- Где это?
- Да хоть в Успенском или в Дуровке.
- Здесь у нас порядок.
- Ой ли! Ты брата своего часто видишь?
- Не так чтобы часто...
- Про то и разговор, батраков по всей волости выявляешь, а то, что
собственного брата в батрака превратили, это тебе не видно?
- Почему в батрака?
- А кто же он, как не батрак? С утра до ночи пашет на вашего Павла
Федоровича, а расплатиться с ним тот и не думает.
Такой упрек вроде пощечины, Слава считал, что работа Пети в хозяйстве
Астаховых в порядке вещей.
- Но ведь он член семьи?
- Дай срок, попрет Астахов этого члена семьи вместе с твоей матерью
напрочь...
Нет, то, о чем предупреждал Данилочкин, не могло случиться, не позволит
себе это Павел Федорович, как-никак, а Вера Васильевна все-таки жена его
брата.
Ну а что касается Пети...
Что касается Пети, тут Данилочкин прав. Петю бессовестно эксплуатируют,
считается, что он свой. Но Славе неудобно вступиться за Петю, Слава тоже
свой, ему легче высказать сочувствие какому-нибудь бушмену из Калахари, чем
сказать словечко в защиту Пети. На то он и революционер, чтобы защитить
бесправных негров! Миллионы униженных и оскорбленных нуждаются в его помощи!
Велик земной шар...
А то, что творится рядом, проходит мимо его внимания. Кто-то страдает,
кто-то влюбляется, кто-то хитрит...
Братья Терешкины ухаживали за сестрами Тарховыми, "крутили любовь", как
говорили о них все, кроме Славы, он не замечал, что людей связывают какие-то
личные отношения, для него Тарховы и Терешкины были всего-навсего актерами
местной драматической труппы.
Он видел мир сквозь призму губернской газеты, ему гораздо яснее
представлялось то, что происходит в Париже или Бомбее, нежели в Успенском
или Дуровке, - в Германии пролетариат ведет классовые бои, это он видел, а
то, что в Дуровке эксплуатируют Петю, - явление незначительное, он стоял
выше всех мелочей.
Такому подходу к жизни учил Быстров: за мировую революцию, не жалея
собственной крови, в бой! А то, что где-то рядом обижают какую-то там Дуньку
или Машку, - беда невелика, Дунька подождет, стерпит, после мировой
революции дойдет очередь и до нее.
14
Романтические порывы увлекали Славу в неведомые дали. Что там мировая
революция! Не сегодня-завтра полетим устанавливать коммунизм на Марсе...
А жизнь возвращала Славу на землю, и не вообще на землю, а на ту землю,
которая горела у него под ногами, в Успенское, в Корсунское, в деревни и
села знакомой волости.
Дуньки ждать мировой революции не хотели. Они хотели, чтобы о них
подумали уже сейчас. Впрочем, Дуньки были многочисленны и далеко не на одно
лицо, абстрактная Дунька делилась на множество лиц, и каждое вызывало особое
к себе отношение. Ознобишину приходилось постоянно соприкасаться с людьми,
одни были симпатичны, другие неприятны, ради одних он готов был расшибиться
в лепешку, другие вызывали чувство вражды - классовая борьба в стране
вступала в новую фазу.
В данную минуту Слава сидел и составлял список успенских коммунистов,
укому требовались новые, более подробные о них сведения. Это не его дело,
партийным учетом занимался Семин, но Семин вот уже третий день в
Малоархангельске, а сведения нужно представить безотлагательно.
Каждый человек, каждый коммунист возникал в памяти Славы во всей своей
неповторимости, и отвечал он на анкету, не нуждаясь в опросе тех, кто
значился в списках.
Сам того не замечая, он с увлечением трудился над списком и уже дошел
до буквы М, когда его позвали к Данилочкину.
Василий Семенович опять сидел на месте Быстрова, Степан Кузьмич
продолжал искать хлеб по деревням и у тех, у кого положено и у кого не
положено, сопровождая поиски допросами и угрозами, хотя уездные власти не
раз уже призывали его к порядку.
Данилочкин постучал о стол трубкой, выколачивая из нее пепел, и
заговорил, лишь снова набив ее махоркой.
- Вот что, Ознобишин, - прохрипел он, - дуй сейчас в Семичастную,
уезжает наш адвокат. Напрыгался, наплясался, обратно в город потянуло...
- А не отпускать?
- А на кой ляд? - возразил Данилочкин. - Пусть катится, фальшивую
коммуну Пенечкиных давно пора разогнать.
- Но ведь Нардом надо кому-то сдать?
Слава соображал - кому, но Данилочкин не задумался.
- Терешкину. Такой же актер, как Андриевский. Сумеет ставить
спектакли...
Данилочкин все уже решил.
- А как же со списками?
- Списки тоже надо кончать.
- Может, Семин вернется.
- Семин не вернется, забрали на работу в уезд.
- Куда?
- В ЧК.
- В ЧК? - Слава удивился, в его представлении Семин никак не подходил
для работы в ЧК, это была область революционной романтики, а Семин...
- Но ведь он же канцелярист, у него душа бумажная, все разложено по
полочкам...
- А туда канцеляристы и требуются, - сказал Данилочкин. - Там порядок
прежде всего.
Все-таки это удивительная новость!
- Так что списки все равно за тобой, - предупредил Данилочкин.
- Когда же я успею?
- Посидишь ночь, к утру кончишь, - утешил Данилочкин. - А сейчас в
Семичастную, вызови Терешкина и все имущество по акту прима от Андриевского.
Навстречу Саплин.
- Пошли принимать Народный дом, уезжает Андриевский.
- А на его место кто?
- Терешкин.
- Везет мужику! - Саплин захохотал. - Теперь все девки его, каждый день
будет устраивать танцы.
Солнце в зените, земля накалена, тверда и бела от зноя, липы собираются
цвести, и жужжат над ними бесчисленные пчелы.
Ознобишин и Саплин идут хоженой-перехоженой аллейкой, все им здесь
примелькалось, и раскидистые кусты сирени, и разросшаяся жимолость, и
заросли крапивы...
- А как ты думаешь, Слав, - нарушает молчание Саплин, - этот твой
Андриевский занавески может спереть?..
Дом помещика Светлова, превращенный в культурно-просветительное
заведение, желтеет на солнце как медовый пряник.
Они прошли через пустой зрительный зал в библиотеку.
- Вячеслав Николаевич! - с наигранным пафосом восклицает Андриевский. -
Опять судьба нас сталкивает!
- На этот раз не судьба, а волисполком, - отвечает Слава. - Вы в самом
деле уезжаете?
- Судьба! - продекламировал Андриевский. - Себе противиться не в силах
боле и предаюсь моей судьбе!
Он способен болтать без умолку, и Слава сразу переходит к цели своего
визита.
- Пришли принимать имущество.
Андриевский недоуменно поднимает брови.
- А кому же сдавать?
- Вообще-то... Нет подходящей кандидатуры, Терешкин - это не то, что
нужно, но временно придется остановиться на Терешкине. Пока что сдадите дом
Русанов Владислав
Мурич Виктор
Херберт Фрэнк
Шидловский Дмитрий
Буркатовский Сергей
Сертаков Виталий