лучшее.
Тогда их можно на волю. И мы побудем на Кише, полюбуемся, как да что,
порадуемся за порядок в заповеднике.
просмотренным газетам. И он не сдержал озабоченного вздоха.
кровь? Потому и легко прижились.
суши.
него по коже пробегали мурашки, вызывали странную щекочущую возбужденность.
Хотелось бегать, валяться, играть, что вовсе не подобало крупным зверям с
характером более чем замкнутым.
запах, росные травы так были сладки, так приятно хрустели на зубах, что
пастьба доставляла зверям огромное удовольствие. Быстро насытившись, зубры
не ложились, а вытягивались гуськом и шли цепочкой к месту, где была соль.
Волна, все еще не считавшая Журавля за взрослого, шла, естественно, первой.
Еруню она оттеснила.
пригревало бока, от лоснящейся шерсти исходил парок. Когда согревались,
приходило озорство. Жанка и Лира подхватывались и мчались по кругу, вверх,
вниз, лавируя между кленов, - только ошметки из-под копыт. Это выглядело
столь заразительно, что Журавль, Еруня и Волна тоже кидались за молодыми,
обгоняли их, с необыкновенной легкостью взлетали на крутые бугры,
перепрыгивали ручьи - и все на скорости, с раскрытыми ртами.
редко покрикивали желны, журчал ручей. Рай...
то и четыре поколения отделяли нынешних зубров от тех, кавказских и
беловежских. Асканийская степь, как и восточнопрусские пески были для них
пересадочными пунктами и не оставили заметного следа. Они не сделались более
ручными. Они не утеряли ни диких привычек, ни волю к свободе. Нуждались ли
они в человеческой поддержке теперь?
прихватил его сверху. Зубры не выходили из густого дубняка, лежали,
засыпанные снегом, как под толстыми одеялами. Но голод позвал их на
заснеженный луг.
сноровисто взялись пропахивать снежный наст лбом, грудью, разбрасывая
копытами, добираясь сперва до примятой травы, а потом и до зеленой ожины,
которую все лето обходили стороной. Вспомнили первобытность!
где она приросла, и, отряхнув, принимался жевать, переступая по мере того,
как плеть укорачивалась. Еруня осторожно срывала верхушки мелкого осинника,
пробовала кору на ильмах. А Волна самым старательным образом ковыряла снег
под дубами в поисках желудей. И под дикими грушами старалась: любила плоды,
как и Еруня. У обеих имелись особые основания искать более солидную пищу,
чем старая трава.
акклиматизации зубров, так боялись перемены местожительства для них, а на
деле все получилось иначе. Зубры не страдали от высоты, от новых кормов, от
погоды. Им здесь прекрасно жилось.
приходили с кордона к загону, чтобы убедиться в сохранности и здоровье
зверя, произошло событие, записанное в историю кавказского стада. На снегу у
самого кордона обнаружились следы волчьей стаи. Шесть или семь голодных
хищников рыскали у жилья. След уходил к Сулиминской поляне. Возможно, учуяли
зубров, но не знали, с кем имеют дело.
загону. След уходил за жердевую ограду, к зубрам. Чуть дальше виднелся
истоптанный снег, волчьи и зубриные следы вперемешку и лежал труп совершенно
разорванного и растоптанного матерого волка. А в загоне не было ни одного
зубра!
нашли пролом в ограде. В погоню или от страха?..
провалами, сплошь в зарослях жасмина, рододы и лещины, переплетенных лианой.
Стало ясно, что зубры мчались за волками. Коротконогие волки застревали в
твердом снегу, тогда как зубры легко взрезали сугробы. Вот еще один
растерзанный хищник. Кровь на ветках барбариса, это оцарапался зубр. И
наконец, картина, которая сразу сняла напряжение: их стадо...
пятерка. Глаза и уши их следили за лыжниками. Вокруг желтели окопчики
недолгой пастьбы, снег был сбит и со склонов, откуда свисала старая трава.
Ее оборвали.
потесним к загону.
на прогулке, пошли в сторону дома.
собралось в большой комнате старого помещения. И посмотрел на Лиду.
Готовы к вольному житью. А мы планировали выпустить их из загона на третий
год. Поправку примем к сведению. Темные милые рогатики! Так проучили волков!
Это опять же в пользу их вольного содержания: могут постоять за себя.
без труда отделили от стада и заперли в утепленном сарае с двориком. Вскоре
изолировали и Еруню. Их обеих обильно кормили. Зубрицы все время проводили в
темном помещении.
говорила зубрицам из-за стены какие-то ласковые слова, бросала куски хлеба с
солью, морковь, сухие груши, а вернувшись в дом, озабоченно вздыхала:
тайной. Малютку увидели на третий день. Было довольно тепло, и Волна вывела
ее во дворик, чистенькую, вылизанную, но еще шатающуюся на нетвердых ножках.
Телочку назвали Валькирией. Волна с недоверием косилась, то и дело
собиралась кинуться или становилась так, чтобы укрыть малышку от чужих глаз.
Валькирия жалась к материнской косматой груди, смешно переступая,
подбиралась к вымени.
Лида. - Вдруг простудится, заболеет?
принесла телочку. Ее назвали Ельмой. Отцом обеих был Бодо, оставшийся в
Аскании-Нова.
ночами. Зубриц кормили хорошо, но они выходили из сарая, с удовольствием
грызли кору на ильмах, обгладывали изгородь и даже выпирающие из земли корни
дубов.
Танин, понимаешь? Желудей им побольше, коры.
они тоже выходили во дворик даже без родительниц, пытались скакать и бегать,
но очень неуклюже.
Уступали дорогу и место у кормушек, у солонца, освобождали лежку в затишке.
Впрочем, Волна и Еруня были постоянно настороже и могли проучить всякого,
кто, по их мнению, угрожал маленьким. А когда дни посуровели, они принимали
дочек под косматую грудь и так лежали вместе, укрытые снегом. Но в сараи
заходить не любили. Спартанское воспитание.
написал подробные письма. Семь. Уже семь зубров в горах!