Чтение 114–й страницы книги ~Рубеж~

- А вот тебе моя виза, кат! Заждались тебя в пекле!

Переступила через дергавшееся последней мукой тело, легко
тронула дверь.

- То открывай, кнеже!

Зала - не зала, но и, считай, не горница. Большая, круглая,
окна высокие, стекла в свинцовых переплетах. У стен - цветастые
штандарты, на стенах - зброя каменьями светит.

Кнежа узнала сразу, хоть и видела однажды - когда ее, по
рукам да догам связанную, в подземелье волокли. Рядом с паном
Мацапурою стоял тогда кнеж. Стоял, на нее брезгливо косился.

Со свиданьицем, ваша милость! Не побрезгуешь ли теперь?

У высокого кресла встречал ее кнеж. На том кресле - венец
золотой, и на кнежском красном плаще тоже венец - парчой заткан.

И красным пламенем горел камень на тяжелом перстне. Горел,
подмигивал.

- Ну, добридень, ясно утречко!

Не спешила Ярина-Смерть. Посмотреть хотела. Потешиться. Как
те, что ее тело терзали.

Рад ли гостье, кнеж?

Не было страха в черных глазах кнежа Сагорского. Только лицо
белым стало, да пальцы дрогнули, прежде чем на крыж меча лечь.

- Нам надо поговорить... побеседовать, господа Загаржецка!
Весел был смех панны сотниковой.

- Ой, надо, ваша милость! Ой, надо!

И вновь не дрогнул кнеж. Твердо смотрел.

- Вы совершаете ошибку, госпожа Загаржецка. Вы -
марионетка... кукла... орудие в чужих руках. Если вы еще человек -
остановитесь!

Покачала головой Ярина-Смерть. Ближе шагнула. Сжались белые
пальцы на крыже, но не вынул меча кнеж Сагорский. Лишь двинул пальцем,
камня красного на перстне коснулся.

И вновь вспыхнул камень кровавым светом. Вспыхнул, подмигнул.

Погас.

- Они... те, кто послали вас, хотят оставить государство без
управления. Сейчас критический... опасный момент... время. Если
погибну я, погибнут все. Десятки тысяч людей!

Вздохнула Смерть. Вот и о людях вспомнил! Теперь о Боге самое
время подумать, нехристь проклятый!

- По отношению к вам была допущена несправедливость...
жестокость. Но у меня не было выбора, госпожа Загаржецка! Вы
отказались сотрудничать... помогать. Когда речь идет о спасении
страны... мира... я не могу выбирать средства!

Говорил, а сам перстень гладил. Горел перстень, подмигивал.
Словно чей-то глаз на незваную гостью пялился.

Ярина лишь головой покачала. Ой, нехороший перстень у тебя,
твоя милость! А камень - словно с цепи зацного паны Мацапуры, дьявола
Клятого!

Даже зашипела она, о Диком Пане вспомнив. Зашипела, ближе
подошла.

- Нашему миру грозит беда... опасность. Единственный выход -
эва. куировать... вывезти население... жителей. Рубежи закрыты, мы
можем пробраться только в ваш Сосуд... мир... землю...

Губы двигались, а глаза молчали. И поняла Ярина - время тянет
кнеж не зря - что-то знает. То, что ей неведомо.

Скорей!

Еще ближе подошла. И - отшатнулся владыка Сагорский. Спиной к
креслу под венцом золотым стал. Руку поднял - ту, что с перстнем
кровавым.

Ай, кнеж Сагорский! Что за перстень потворный!

- Теперь я понимаю, госпожа Загаржецка. Меня обманули. И не
только меня. Они обещали... Обещали спасти мой мир. Потом - обещали
показать путь в ваш Сосуд... землю. Они сказали, что надо спешить, что
вас следует допросить пожестче... пострашнее. А потом превратили вас в
Глиняного Шакала!

Складно лилась кнежья речь, но не поверила Ярина. Да и верить
не хотела. Не в словах кнежских правда была - в глазах. Твердо
смотрели глаза.

Без страха.

- Поэтому вы должны остановиться... одуматься. Они могут
уничтожить и ваш мир... Сосуд.

Голубой сталью сверкнул меч, холодной змеей взвился. Все
рассчитал кнеж - подпустил на полтора шага, как раз на длину клинка.
Жадно блеснул клинок, по крови людской изголодавшийся - по крови, по
мясу, по жилам. И ни медь не остановит его, ни железо, ни грань
алмазная...

Остановила рука. Тонкая девичья рука. Жалобно зазвенели
обломки, словно пощады прося.

И впервые блеснул ужас в темных глазах. И засмеялась Ярина-
Смерть.

Пальцы сомкнулись на чужом запястье. Сомкнулись, сжались.
Рванули.

Блеснул в последний раз колдовской перстень. Оторванная длань
кнежа упала на крытый ковром пол. И погас кровавый камень.

- Нет! Не надо! Тата! Тетечка, не убивай тата!

Простучали маленькие ножки. Кто-то подбежал к Ярине, потянул
за плащ.

- Тетенька! Не надо! Тата! Не убивай! Он добрый! И опустилась
рука.

Хлопчик, лет трех, не больше. Глаза - такие же темные,
отцовские, а в глазах...

- Тетенька! Не убивай! Не убивай! Шевельнулись побелевшие
кнежьи губы.

- Уйди, Тор! Уйди!

Застыла Ярина столпом Лотовым. На все была готова Смерть, со
всем простилась. Не ожидала лишь такого.

- Госпожа... Загаржецка. При ребенке... Не надо. Я виноват;
он нет. Пожалейте... Его пожалейте. Пусть уйдет!

Трудно говорил кнеж и стоял плохо - рукой уцелевшей за кресло
с венцом держась. Но ударили эти слова в сердце, и дрогнула Смерть...

- Уйди, сынок! Уйди!

- Тата! Тата!

И когда обхватил маленький кнеж отцовы колени, ткнулся лицом
в окровавленный аксамит, поняла Ярина-Смерть, что не Смерть она уже, и
подкосились ноги, и вновь нахлынула позабытая боль, заволокла черным
покрывалом, словно ночным небом. Заволокла, закружила, бросила в
глухое беспамятство. И только детский голос все повторял, повторял:

- Тата! Тата! Тата!..

Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи

Мне плохо.

Больно. Красивый человек дает мне горькое. Говорит слова.
Слова неправильные, но я молчу. Он не понимает.

Тетка приходит. Молчит. Она понимает. Она рассказывает. Я
молчу, хотя все знаю.

Братик приходит. Он белый. Он не плачет. Ему холодно. Мне
тоже холодно. Я отдал все свои смыслы. Я очень старался. Я не смог. Я
еще маленький.

Братик говорит, что дядьке Князю тоже больно.

Ну и пусть! Он плохой! Когда я вырасту, я хочу стать таким,
как Ирина. Как Несущая Мир.

Я хочу летать с ней по небу.

* * *

Батя меня слышит. Он далеко. Между нами много черных
пленочек. Я не могу достать.

Он мне говорит слова. Говорит смыслы. Я не слышу. Он далеко.

Я хочу спросить его о мамке.

Бабочки смешные. Они думают, что я не слышу. Они громко
думают. Они думают, что я слишком быстро расту. Им страшно, но они
хотят, чтобы я вырос.

Они знают мое имя, но не говорят мне. Я молчу. Я - белая
звездочка.

Я - Денница. Я тот, кто Несет Свет. Когда я вырасту, тоже
стану бабочкой. Я буду летать. Я буду летать по небу вместе с Ириной.

Ярина Загаржецка, сотникова дочка

Пахло старым железом. Рука коснулась решетки, пальцы
скользнули по неровной стальной тверди.

Темно.

Темно - и качает. Словно на чайке, что по днепровской волне
плывет С детства мечтала под белым парусом сходить - к порогам, к
химерной Хортице, что всем черкасам мамка, и дальше, на самое Черное
море. К Варне, Трабзону, Синоду, к вражьему клятому Стамбулу. Летит
соленая вода с тесаных весел, от зеленого близкого берега -
кипарисовый дух.

Хорошо!

А еще лучше, чтобы полночь, залихватский посвист, грохот
гаковниц -, и стальные крючья, вонзающиеся в борт турецкой галеры!..
Мечтала, грести училась, натирала кровавые мозоли. Да где там!

Боль не исчезла, но все же отпустила, уйдя куда-то вдаль и
напоминая о себе лишь редкими толчками. Нога... Плетью висела нога -
не двинуть Лицо... В кровавой коросте лицо, лучше и не трогать!

Ярина приподнялась, попыталась сесть - не вышло. Прутья,