батьку, на дурака такого! Хочет помереть, хочет оставить нас одних! Хочет
такого маленького бросить! Такого хорошенького маленького мальчика! Ну,
проси прощенья сейчас же! У сына проси! Поцелуй его! Вот так, вот так,
побей, побей батьку своего! Тяни его за бороду, тяни! Пущай не говорит
неподобного! Мор по всему миру прошел! А ты один в ответе? Как бы не так!
память маленьких цепких ручек дитяти, а лицо - печать мокрого ротика.
держась за полный живот. Стоит, закусив губы, потом улыбается с
облегченною, радостной мукой.
привалилась к нему тяжелою грудью, теплым большим животом, положила голову
ему на плечо.
говори, не гневи Бога! Видишь, и сын жив, и второй скоро уже... Не гневи!
Все уж грехи, что и были, отошли посторонь!
переплетенных рук.
стеною, стошнило кровью. Смерда вытащили еще живого, отнесли в скудельницу
умирать. Князю не сказали о том.
Серебряные метели текут по улицам, обтекая углы клетей. Ветер гудит,
завывает в дымниках. В бессонных храмах день и ночь служат молебны.
странник, замерзший у самых рогаток, с черными пятнами на лице. Двое
ставят носилки в снег. Другие двое крючьями подымают мороженый труп,
кладут на носилки, шепча молитвы. Давеча утром один из братьев не поднялся
с постели. Нынче его похоронят на монастырском кладбище, где ряды
выкопанных по осени ям, прикрытых от снега хворостом, ожидают погибающих
черною смертью иноков. В монастырском храме тоже всю ночь напролет читают
часы.
наклоняет над носилками. Черные отсветы высокими колеблемыми столбами
движутся над землей. <Отыди от меня, сатана!> - шепчет он. В голове боль,
в глазах плывет и мреет. Чума? Или тяжкая усталь после бессонных ночей? Он
разгибает стан, подымает носилки, отяжелевшие в десятки раз, шепчет:
<Господи, помози!> И они уходят усталым шагом в ночную тьму, позванивая
колокольцем, и серебряный синий снег споро заметает следы.
святом крещении Семеном, по отцу. Маша, гордая и счастливая, сама кормила
младеня. Кормила, и молилась, и плакала, и верила: пронесло лихую беду!
голос весны, по всем приметам ранней в этом году, вплетался в ледяное
неистовство февральских метелей.
церкви - и мор усилился вновь. Можно сколько угодно говорить с осуждением
о тогдашних нравах, об опасности скопления больных и здоровых в одном
церковном здании, о причащении из одной чаши как вернейшем пути переноса
заразы... Но и то следует заметить, что чума, обрушиваясь на край, словно
бы движется, словно бы проползает по земле, губя тысячи и оставляя
немногих, проходит и уходит, как полая вода в ледоход, и что никакие
преграды - до самого недавнего времени - не могли остановить это движение
в самом его начале, а в конце, когда черная смерть, словно насытившись
трупами, начинает ослабевать, чудесные излечения происходят сами собой,
без всякой помощи медицины. Скажем, что и до сих пор не вполне ясны законы
распространения чумной заразы, этого ужаса древних народов, меча
Господнего, заставлявшего еще древних хеттских царей совершать отчаянные
моления в храмах, прося милости у богов погибающему народу своему.
начавшего через год многотрудный свой подвиг совокупления русской земли.
Еще снежными озерами были прикрыты поля. Март стоял на дворе, синий март,
когда совершилась первая большая беда. Заболел, верно заразившись от
молящихся, сам митрополит Феогност.
раскладном кожаном стульце сбоку от алтаря, привалясь спиною к каменному
столбу храма, он чуял, как стесняет в груди, как раскалывает голову, как
жар подымается в членах, и, когда ощутил подступающее удушье, понял, что
это - черная смерть.
отверг лобызания архимандрита и ушел из собора, ведомый под руки
иподьяконами, медленным осторожным шагом, точно слепой.
и медленно осенил крестным знамением собор и терема, видимые окрест, и,
мысленно, весь окружающий мир, ибо знал, что это - последнее
благословение. Потом, елико возможно, твердым шагом прошел до владычных
палат, поднялся к себе, все еще одолевая тошноту, вызвал служку, знаком
велел подать себе таз и питье, снял с помощью иподьяконов облачение -
алтабасную митру с алмазным навершием, епитрахиль и саккос, поцеловал
панагию и крест и, оставшись в палевом светлом подряснике, сел на ковер и
в судорожном кашле склонился над тазом.
ярко-красную, дурно пахнущую мокроту в медном тазу. Феогност покивал им
головой, разрешая удалиться.
лечь в постель. Феогност смежил глаза, одолевая давящую боль в груди,
потом, справясь с собою, приказал хриплым шепотом:
Менее уверенно следовал за ним епископ Афанасий, прибывший с Волыни еще по
осени да так и застрявший на Москве.
тебе, отче Алексий!.. Послы из Царьграда должны скоро прибыть. Ты поедешь
туда... Великий князь поможет. Не жалей серебра!
заговорил тихо, но внятно:
принял на себя грехи московских князей. Ты пребудешь невредим. Господь да
укрепит и опасет тебя от черныя смерти! Ухожу, уповая на вышнего! Прости,
брат Алексий. Порою я гневал на тебя, порою бывал неправеден. Ныне отхожу
мира сего. Прости меня, отче! Скажи князю Семену, да простит и он меня,
грешного!
медленно и внятно:
Феогност снова умолк и еще тише, свистящим шепотом, произнес по-гречески:
- Тебе, Господи!
Царьград, пестреющий на холмах? Или белые березы и хвойные океаны лесов
его новой родины?
Успения Богородицы, близ гроба святого Петра, по слову своему.
будто бы со смертью митрополита обрушился главный столп, поддерживавший
кровлю Семенова дома, и с трудом налаженная и устроенная жизнь великого
князя начала рушить в ничто.
почуяв холод одинокой постели, поднял голову, чумной ото сна. Неровно
горела свеча. Большие тени метались по потолку и стенам. Маша что-то
вполголоса строго выговаривала девке, звякала посуда.
уронил было, и прикрыл глаза... но стало яснеть в сознании, из тумана сна
выделился сперва голос Маши - в нем, в его строгости звучало отчаяние - и
испуганный, заполошный шепот прислуги.
натягивать порты, и то, что Маша не обернулась к нему, не глянула даже,
испугало больше всего. Босой, застегивая на ходу ворот рубахи, подошел к
колыбелям и тут услышал тяжелое, хрипкое дыхание малышей. Еще билась
отчаянная надежда: быть может, остуда? Быть может, сглаз? Но уже и то
яснело, что никакая не застуда, не родимец и не иная дитячья болесть, уже
яснело, и - о, Господи!..
Василенко Иван
Акунин Борис
Лондон Джек
Курылев Олег
Володихин Дмитрий
Андреев Николай