войной с Поднебесной. Монголы не разрушали; если убивали, то немногих.
Схватив добычу и пленных, они так же стремительно отходили, как
появлялись.
которых встречали с почетом. Завязывались многодневные, многословные
переговоры. Послы упрекали монголов в непочтении к Сыну Неба, в нарушении
договоров, в неподчинении, намекали на силу армий Поднебесной, Ханы Онгу
или Арик, с помощью старших, поминали о древних и новых монгольских
обидах. Какие договоры? Какие обиды?
правят сила с насилием, пригодное для удовлетворения потребности во лжи.
Кому не по силам дело, тот зарывается в сухой траве слов", - так думал
Гутлук. Ему не было дано радости еще раз встретить святого, который спас
его жизнь и поставил на тропу познания. Приходили другие, редкие посланцы
Высшего. Как тот, и эти святые поднимались над страданиями тела. Иначе и
их слова, как слова надоедливых сунов, пролетали бы мимо монгольского уха,
так же как пух весенних цветов мимо камня.
монголы возвращали всех мужчин, почти всех женщин и те вещи, которые,
будучи схвачены в спешке грабежа, не были нужны в Степи, - шелка и ткани,
статуэтки, картины и многое-многое другое.
Случайное обогащение не делало монгола счастливее. Да и обогащается ли
тот, кто навязывает себе заботу о вещах, без которых можно обойтись?
Спаситель Гутлука, святой предупреждал об опасности забвения заветов
отцов. К чему монголам искать перемены? Что стало с киданями, завоевавшими
весь север Поднебесной?
шестое поколение после победы киданей, а кто назовет счастливыми потомков
хана Елюя Дэгуана? Они похожи на женщин. Набравший рабов, сам делается
рабом. Богатый - слуга богатства, а не господин. Чем меньше человек имеет,
тем он свободнее.
Неслышимый для оседлого, голос Степи поет Гутлуку песнь о покое, в котором
живет движение. Весь мир дремля движется в седле вместе с
монголом-кочевником. Дремлет и грезит монгол, слившись с Небом, плавно
покачиваясь в седле вместе с мерцающей мириадами огней вселенной, живет
одной жизнью с ветром, с камнем, с травой, единый с ними в покое, который
есть совершенное движенье.
улыбаются и дремлют с полузакрытыми глазами каменные воины в каменных
доспехах. Они охраняют Будду. Будда мирно спит на каменном ложе,
погрузившись в каменные перины. Полон великого движения сон Будды, его
услаждают танцовщицы - они витают на стенах с бесстрастными лицами,
беззвучно играя на пастушьих свирелях.
- сон, и его неизъяснимый сон есть зеркало желаний.
верным. И послушным. И часто предпочитал всему молчать рядом с отцом.
стрелка, равного Тентизу. Никто не мог побороть его. Никто не был так
вынослив.
всех живых одинаково. Будда воплотился. Гутлук же был только рожден. Об
этом он вспомнил в день, когда Тенгиз сказал:
нужно растить сына, чтобы он научился оскорблять отца?
молчал.
степь под ветром, говорит и глухому. И только глухой не знает о
предательстве голоса.
речь, отец? Разве не я год за годом висел на твоих губах, как младенец у
груди матери? - спрашивал Тенгиз.
мужчиной, - продолжал Тенгиз. - Благодарю тебя за знания, ты был щедр,
таких отцовских даров не получал ни один монгол. Свобода! Только кочевники
свободны. Все оседлые - рабы. Там, - Тенгиз указал на восток, - люди,
гордящиеся своей Поднебесной. Лгут! Это мы живем под небом. Они - под
крышами, до которых достает рука. Вместо разума у них в голове знаки, о
злом смысле которых, об опасной бессмыслице которых ты не уставал
говорить. Сердца у них вялые, как зимнее пастбище, они трусливы и злобны
от трусости. А на западе, за широкими степями, где живут наши братья
кочевники, тоже страны людей под низкими крышами, с низкими сердцами.
Отец! Оседлые - рабы. Кочевники - свободны. Оседлые должны быть пищей
кочевников. Я хочу справедливости. Тот, кто не сдается, будет уничтожен.
Склонившиеся переменят хана, как лошадь всадника.
которую ощущаю я. Боль преследует меня. Я не имею желаемого. Добро - в
завоевании мною власти над людьми. Я не хочу причинять боль для боли, как
сун.
слеп. Теперь я зряч.
убеждал Гутлук.
покое, я созерцал. Теперь я хочу дела. Разве я не мужчина?
сына. Руки не выдавали Тенгиза, его руки спокойны, как каменные. И лицо
Тенгиза - как лицо спящего Будды. А голос бесцветен, как если бы сын
говорил о самом обычном. И глаза закрыты изнутри. Гутлук понял, что сын,
если будет нужно, отбросит его, как откидывают кошму у входа в юрту.
вместе топтали тропу мысли. Сказанное Тенгизом родилось от мыслей Гутлука.
Могло б и не родиться. Тогда Гутлук только предчувствовал, что разум -
слуга затаенных стремлений и послушен им, как меч - руке. Сын внимал отцу
для себя, отсекая одно, переправляя другое. Добро и зло каждый понимает
по-своему, и миром людей управляет сила желаний.
добился повиновения, воспрепятствовав набегу. Сколько дней или лет он
наслаждался покоем, не думая о своих? Долго. Он не считал, будучи
счастлив. Тревога степных троп стучала в сердце Тенгиза, чужой и сильный
мужчина жил рядом. Гутлук не чуял, не слышал. Глядя внутрь себя, он
созерцал мир, весь мир - кроме сына. Смотря вдаль, отец разучается видеть
в собственной юрте...
ожиданьем, тайно торопил отцовскую смерть. Другая судьба свершалась над
Гутлуком. Он, принимая общее молчанье за повиновенье, не требовал ничего,
и о нем просто забыли.
крушенье владык! Тех, кто, утомив всех похвальбами и требованиями
невозможного, наобещав невыполнимое, сделав скромных трусами, а смелых -
злобными, погибает от страха.
среди нас. Мы чтим тебя. Прости, что я оскорбил тебя.
счастлив исполненьем желаний.
был прав, и первыми к нему придут ученые суны и докажут ему, себе, всем,
что путь его был путь добра, путь величайшего общего блага... "А что
сказал святой? - спросил себя Гутлук, и странное сомнение остановило
мысль: - Двойственность творения? Покой есть движение мысли?"
движении. Значит, и покой не един для людей?
важное дело таким людям. Могло показаться - послы синих монголов нарочито
грубы. Не по молодости - степная молодость столь же коротка, как цветение
степных трав.
поразмыслили бы над предложением своих соседей, синих. Трудно глядеть на
себя со стороны и трудно взвешивать в раздражении. Оскорбленные наглостью,
соседи синих монголов найманы с бранью выгнали послов Тенгиза. Выгнали
после спора между собой - отпустить ли послов целыми или обкарнать им для
позора носы и уши.
найманы решили оставить летние угодья и отойти на север, тем самым положив
Громыко Ольга
Конан-Дойль Артур
Афанасьев Роман
Круз Андрей
Березин Федор
Соломатина Татьяна