же увидела я в тусклом луче, пробивавшемся сквозь плохо задернутые шторы?
Что за существо - длинное, плоское, странное - нагло заняло мое ложе? Не
грабитель ли пробрался с улицы и затаился, выжидая удобного часа? Черное
что-то и - кажется, - даже непохожее на человека! Уж не бродячая ли собака
забрела к нам ненароком? Сейчас вскочит, залает на меня! Подойду-ка я.
Смелее!
своей кровати образ монахини.
ужасаться, кричать, падать в обморок. Я овладела собой; да и нервы мои
закалились после последних событий. Еще разгоряченная музыкой, огнями, шумом
толпы и подстегнутая новым испытанием, я смело двинулась к призраку. Не
проронив ни звука, я бросилась к своей постели; загадочное существо не
вскочило, не прыгнуло, не шелохнулось; шевелилась, двигалась и чувствовала
лишь одна я, это вдруг подсказал мне безошибочный инстинкт. Я схватила ее -
инкубу{451}! Я стащила ее с постели - ведьму! Я тряхнула ее - тайну! И она
рухнула на пол и рассыпалась лоскутами и клочьями, и вот уже я попирала ее
ногами. Ну полюбуйтесь-ка, опять - голое дерево, Росинант, выведенный из
стойла; и обрывки облаков, зыбкий лунный луч. Высокая монахиня оказалась
длинным бруском, окутанным длинной черной робой и искусно украшенным белой
вуалью. Одежда, как ни странно, была подлинная монашеская одежда, и чья-то
ловкая рука хитро приладила ее на брусе, обманывая взоры. Откуда взялась эта
одежда? Кто все подстроил? Я терялась в догадках. К вуали был пришпилен
листок бумаги, на котором чье-то насмешливое перо вывело следующие слова:
улице Фоссет не увидят".
я воочию? Ни одна из знакомых мне женщин не обладала столь высоким ростом.
Рост был не женский. И ни одного из знакомых мне мужчин я не могла
заподозрить в подобном коварстве.
мистических и суеверных мыслей, положив за благо не ломать себе голову над
глупой да и неразрешимой тайной, я, не долго думая, собрала робу и вуаль,
сунула их под подушку, легла в постель и, когда услышала скрип колес
воротившейся кареты мадам Бек, повернулась на другой бок и, истомленная
многими бессонными ночами и, возможно, сраженная наконец-то злополучным
зельем, крепко заснула.
необычным. Я не хочу сказать, что он принес великие знаменья с неба и чудеса
земные; я не намекаю и на потрясения метеорологические - бури, вихри,
потопы, ураганы. Напротив того, солнце сияло весело, как ему и подобает
сиять в июле. Заря украсилась рубинами, набрала полный подол роз и сыпала их
оттуда, как из рога изобилия; часы, свежие, словно нимфы, излили на ранние
холмы чаши росы и, стряхнув с себя туманы, лазоревые, яркие, светлые,
повлекли колесницу Феба по безмятежным вышним просторам.
нельзя; но боюсь, что кроме меня на улице Фоссет ни одна душа этого даже не
заметила. Всех занимали другие мысли; я тоже не совсем осталась им чужда; но
коль скоро они не содержали для меня той неожиданности, новизны и
странности, а главное таинственности, какою ошеломили других обитателей
пансиона, я одна и могла предаваться побочным рассужденьям.
занимавшем всех в доме происшествии.
молельщиц оказалось незанятым. Когда отзавтракали, на столе осталась
нетронутая чашка кофе. Когда служанка стелила постели, в одной она
обнаружила брус, одетый в ночную рубашку и чепчик; а когда учительница
музыки пришла, как всегда в ранний час, дать урок Джиневре Фэншо, ей отнюдь
не удалось обнаружить присутствия этой многообещающей и блистательной особы.
следа, ни знака, нигде не нашли даже записки; прелестная нимфа исчезла,
пропала прошлой ночью, словно падучая звезда, растаявшая во тьме.
Никогда не видывала я мадам Бек столь бледной и потерянной. Ее задели за
живое, ее интересам нанесли урон. Как могла произойти такая нелепица? Как
удалось ускользнуть беглянке? Окна все закрыты, не разбиты стекла, двери
надежно заперты! Мадам Бек и по сей день не удалось разрешить эту загадку,
да и никто ее не разгадал, если не считать некоей Люси Сноу, которая не
забыла, каким образом ради одного предприятия парадная дверь была отворена,
а затем тщательно прикрыта, но уж какое там надежно заперта! Тут кстати
вспоминалась и грохочущая карета, запряженная парой, и нежданное приветствие
- взмах платочка из окна.
делала единственный вывод. Джиневра сбежала с женихом. Будучи в этом уверена
и видя глубокое недоуменье мадам Бек, я в конце концов поделилась с ней
своими соображениями. Коснувшись сватовства мосье де Амаля, я убедилась, как
и ожидала, что мадам Бек знала о нем сама. Она давно уже обсуждала событие с
миссис Чамли и переложила всю ответственность за дальнейшее на плечи сей
почтенной особы. И сейчас она бросилась за помощью к миссис Чамли и мосье де
Бассомпьеру.
Полли, туманно намекая на свои брачные виды; семейство Амаль подняло
тревогу; мосье де Бассомпьер взялся поймать беглецов. Но он настиг их
слишком поздно.
на многое проливает свет:
исчезла. Мы с Альфредом почти с самого начала решили улепетнуть; пусть
других окручивают по всем правилам; Альфред не такой дурак, да и я - грех
жаловаться, кажется, тоже. Между прочим, Альфред, который прежде называл Вас
"Дуэньей", в последнее время так часто видел Вас, что от души к Вам
привязался. Он надеется, Вы не будете слишком страдать от разлуки с ним; он
просит у Вас прощенья, если невольно чем-нибудь Вам досадил. Он боится, что
некстати нагрянул к Вам на чердак, когда Вы читали посланье, кажется, для
Вас весьма важное; но уж очень ему хотелось Вас напугать в ту минуту, когда
Вы забыли обо всем на свете, кроме автора письма. Правда, и вы нагнали на
него страху, когда вбежали за платьем, или шалью, словом, за каким-то
тряпьем, а он как раз зажег свет и собрался уютно подымить сигарой, пока я
не вернусь домой.
чердака и что он навещал Вашу покорную слугу? Сейчас расскажу, как он все
это устроил. Понимаете ли, он вхож в Атеней, где обучается кое-кто из его
племянников, сыновья его старшей сестры, мадам де Мельси. А двор Атенея
расположен по другую сторону стены, высящейся вдоль allee defendue, где Вы
так любите прогуливаться. Альфред взбирается на высокие стены с той же
ловкостью, с какой он танцует и дерется на шпагах; он штурмовал наш пансион,
сперва взбираясь на стену, затем с помощью большого грушевого дерева,
развесившего ветви над betceau и упирающегося сучьями в нижний этаж нашего
дома, он проникал в старший класс и в столовую. Между прочим, как-то ночью
он свалился с этой груши, сломал ветки и чуть не сломал себе шею, и потом,
удирая, до смерти перепугался потому, что чуть не попался в лапы к мадам Бек
и мосье Эманюелю, которые шли по аллее. Ну, а уж из столовой проще простого
забраться этажом выше и наконец на чердак; стеклянную крышу, сами знаете,
из-за духоты не закрывают ни днем ни ночью; через нее-то он и влезал.
Примерно год назад я передала ему россказни про монахиню; и у него родилась
романтическая затея загробного маскарада, которую, согласитесь, он очень
мило осуществил.
этот жуткий иезуит мосье Поль. Вас обоих он считает тонкими спиритами и
отдает должное Вашей отваге. Я-то лично дивлюсь не столько Вашей храбрости,
сколько скрытности. Как это Вы сносили посещенье длинного призрака и ни разу
себя не выдали, никому ничего не сказали, не подняли на ноги весь дом?
Что Вы на это скажете, а? Небось закричали, когда ее увидели? Я бы на Вашем
месте просто рехнулась! Ну, да ведь у Вас какие нервы! Железные нервы. Вы,
верно, вообще ничегошеньки не ощущаете. Разве можно Вашу чувствительность
сравнить, например, с моей? Вы, по-моему, не знаете ни боли, ни страха, ни
печали. Вы настоящий старик Диоген.
выкинула такую штуку? Уверяю Вас, мы отлично позабавились, я вдобавок
насолила несносной жеманнице Полине и глупому увальню доктору Джону; я
доказала им, что напрасно они дерут нос, я не хуже них могу замуж выйти!
Мосье де Бассомпьер сперва почему-то ужасно рассвирепел; кричал на Альфреда,
грозился поднять дело о "detournement de mineur"* и бог знает чем еще
грозился; словом, такую трагедию разыграл, что мне пришлось тоже к нему
подлаживаться, падать на колени, плакать, рыдать, выжимать три носовых
платка. Разумеется, "mon oncle"** скоро сдался; да и что толку поднимать
шум! Я замужем - и баста. Он мне толкует, что брак незаконный, потому что я,
мол, слишком молода, вот умора! Я замужем, и какая разница, сколько мне лет!
К тому же мы еще раз поженимся, и я получу свое trousseau***, и миссис Чамли
им распорядится; надо надеяться, мосье де Бассомпьер меня не обделит, да и
как же иначе, ведь у бедняжки Альфреда за душой ничего, кроме знатности,