выскочил к ближайшему ларечку, купил шкалик коньяку и, показывая изящной
посудиной вперед, добавил: -- Отель "Рембрандт".
понял: чего и голову-то морочить? Нужен отель "Рембрандт", так и называй
отель "Рембрандт", а то катается... Я показал ему два пальца и он успокоился
-- за двойную плату пожалуйста, он готов хоть к отелю, хоть к черту на
кулички кого угодно отвезти.
шоферу:
посмотрел на меня подозрительно -- он не понимал, о чем бормочет иностранец.
-- Эдвард Деккер. Мультатули! Понимаешь?
своего издателя о Мультатули, об Эдварде Деккере -- замечательном
путешественнике и писателе -- никто ничего не знал и не слышал о человеке
редчайшей судьбы и даже о памятнике ему, найденном мною ночью в глубинах
старого Амстердама, никто ничего внятно сказать не мог.
погруженную в сытое равнодушие ко всему, что не касалось домашнего очага,
семейного благополучия, своего кормного корыта, в том числе и истории своей.
художником, певцом, сочинителем, композитором, да и просто с человеком?
Страдание, ставши массовой болезнью, опростится, сделается привычным
недугом, примет, да уже и принимает неожиданные формы, многие люди на земле
ныне охотно страдают чужим страданием, как своим.
моей душою, А я чем страдаю? Его страданием? Нет, страдать небесно,
возвышенно я не научился, но сострадать, слава Богу, дорос...
до последнего градуса -- еще искорка, еще зга, еще чуть-чуть огня -- и душа
испепелится, сердце разорвет в клочья загадочная, странная и страшная сила.
Песню же человек перенял у ветра, у птицы, у шумной волны.
высочайшего света, и страдание певца "не такое", как у нас, оно "красивше",
оно целительно, свято, оно не земное и потому бессмертное.
горнового. Больно ему было и жутко, как всякому попавшему в беду,
израненному человеку. Он глушил боль в себе, терпел и по русской, по
крестьянской еще привычке, извинялся, что вот грязен, закопчен, все
"простыни и салфетки испатрал"...
певцы и художники всех времен падали и падают в ранней поре? Рафаэль,
Моцарт, Лермонтов, Пушкин -- нет им числа, земным гениям, сгорают и сгорают
они на ими же возженном огне.
за тридцать. Он с детства работал, не замечая времени, творил, задохнувшись
губительным даром. В угаре вдохновения, в ладанном чаду истекающей жизни
успел еще встретить ту единственную, что была назначена ему судьбой, но
соединиться с любимой ему не позволили. Сердце его, вздрогнувшее от счастья,
покружилось нарядным листом, упало на клавиши инструмента и растворилось в
музыке, в том чистом молении об утраченной любви, которое смиряет страсти,
утешает в сердце все, что мучало и мучает его и нас. В последней,
неоконченной симфонии звучит вечная печаль расставания, вечная мечта о
несбыточной любви, которую все мы ощущаем каким-то вторым сознанием или
неразгаданным еще чувством и стремимся, вечно стремимся дотронуться до
небес, где и сокрыто все самое недосягаемое, все самое пресветлое, то, что
зовется печалью, горькой сладостью, которой вознаградил нас Создатель.
полета, мы пытаемся вознесться вместе с ним, дотронуться до сияющих звезд,
ощутить гибельное сияние, готовы сгореть вместе с ним, трепеща от
прикосновения к ослепляюще-вечному, к тому, что всегда звало, манило,
увлекало нас.
миг, когда, растворенный в пространстве, сам еще будучи частицей небесного
пространства, капелькой света, дождинкой ли, мчащейся в облаке, семечком ли
дикого цветка, отблеском луны, летящим над землей, ломким ли лучом солнца,
он ощутил земной зов, откликнулся на него.
возвысить нас, утешить нас, все далее и далее уводя от животного. Не его
вина, что, забыв о заветах Творца, о гласе его вещем, мы сами, по дикой воле
своей, по необузданной злобе, устремляемся к животному, мычим вместо того,
чтобы петь, молиться, славить Господа за дарованное счастье жизни.
мы слышали и сами пели многое из того, что умиляет и потрясает нас в музыке.
Может, там, где мы задуманы и сотворены до появления на свет, все общее: и
страдание, и печаль, и звук, и слово, все слышат всех, все понимают всех,
отмаливают сообща все наши грехи? Может, и я думал песней, звучал на ветру
вместе со всеми будущими братьями, еще не ощущая их, несясь вместе с ними
каплей дождя, белой снежинкой, диким семечком, проблеском света над землею?
хочется отгадать неведомую тайну? Волшебство беспредельно сияющего света
обратить в материальную пылинку? Стереть с лица жизни таинственный знак?
Сдернуть певца с небес в нашу обыденность, погасить всевечную молитву о
воскресении нашем.
не слышал и не услышит эту дивную молитву во славу рождения Сына Божия?
Может, оттого, что жить по заветам Божиим, быть честным и чистым очень
трудно, так много нынче желающих смахнуть с небес избранного Богом Сына
Божия? Вот и орут глухие для глухих, топает по земле стадо. Рев одичавшего
исчадья, потерявшего себя и свой стыд.
землей, ангельские крыла его все белы, все чисты, несмотря на смрад
масскультуры, на дым, на пыль, на копоть, поднятую самоубийцами, коих
природа обделила не только голосом, но и умом.
создателя "Аве Марии". Познавший человеческую муку, он все убивается в тоске
по рано угасшей жизни, по незавершенному делу, по несбывшейся любви,
убивается, плачет и стонет о нас, грешных. Живи создатель "Аве Марии" сто
лет, он бы сто лет и страдал, и чем далее, тем пронзительней страдал бы,
убавляя горя в мире, беря его на себя, поднимая дух людей до своего духа, до
прозрения, до своей мечты о прекрасном.
так высоки, что злобе нас было бы не достать.
дар небес, то пусть небеса и станут для творца тем местом, тем раем, о
котором он мечтал на земле. И пусть единственной наградой за труды и муки
земные будет ему та единственная, которой он достоин, все такая же юная,
чистая, какую он знал на земле, какую любил он и воспел, превратившись в
божество, пусть протянет ему руки у голубых небесных врат и пусть уведет его
в пространство, лишь для них двоих наполненное несмолкаемой песней любви,
уведет туда, где рай, где ждут их покой и свобода, где сокрыта тайна, всегда
влекущая человека, туда, туда, где все вечно. Звучит молитва о прощении, о
любви, и горит, все горит негасимой свечою "Аве Мария".
быть, от комитета ветеранов войны в Афганистане. Был он без одной руки,
моложавый, изможденный, очень застенчивый парень -- более я о нем ничего
сказать не могу, более ничего не знаю.
делегаций в Америку -- делегации Верховного Совета, вторую назовем покороче,
если получится -- миротворческой, направляющейся в Питсбург, на многолюдное
и представительное говорильное действо и задержавшейся на два дня в
Шилова Юлия
Буркатовский Сергей
Андреев Николай
Шилова Юлия
Мурич Виктор
Фазиль Искандер