могу ее сейчас оставить. Последние месяцы ей жилось страшно тяжело, и если
я снова уеду, бог знает, что с ней будет.
тревога за ее будущее. Он уже видел, как она, несмотря на его
вмешательство, гибнет на алтаре своей самоотверженности жертвой
необузданного тщеславия отца. Для того ли он спас ее от смерти, чтобы она
снова вернулась в ту же обстановку, подверглась той же опасности в другой,
еще более страшной форме? Волнение его было так сильно, что оно удивило
даже его самого, но, маскируя свои чувства, он сказал весело:
Джибсона. Все, что возможно, будет сделано. Не тревожьтесь о ней так
сильно. Поберегите и себя.
Мэри тотчас поднялась и готовилась уйти. Доктор встал тоже, но не сделал
никакого движения к выходу и молча смотрел ей в лицо, на которое теперь,
когда она стояла, падал неверный луч бледного мартовского солнца, такой
бледный здесь, в глубине комнаты, что он походил на свет луны.
Взволнованный, как был когда-то взволнован другой мужчина, глядевший на
нее при лунном свете, доктор, затаив дыхание, любовался красотой этого
лица, ярко выступавшей в таком освещении и только выигрывавшей от
простого, незатейливого наряда. Его воображение одевало эту девушку в
атлас цвета блеклой лаванды, видело ее в серебряном сиянии южной луны, в
садах Флоренции или на балконе в Неаполе.
направляясь к дверям. Доктору ужасно хотелось удержать ее, но он не
находил слов.
вы сделали для меня и раньше, и теперь.
что она уходит. Он открыл перед ней дверь, смотрел, как она сошла по
ступеням, и, испытав вдруг острое чувство утраты, повинуясь порыву,
крикнул ей вдогонку поспешно, неуклюже, как школьник:
возгласа сказал:
результат.
на будущей неделе", - торопливо ушла.
этому неожиданно высказанному вслух желанию, чтобы Мэри поскорее пришла
опять. Сначала он с некоторым стыдом за себя приписал это обаянию ее
красоты в том освещении, в котором он видел ее только что у себя в
приемной. Но потом он честно признался себе, что это было не единственной
причиной его поведения. Мэри Броуди всегда привлекала его удивительной
красотой своего внутреннего облика, и жизнь благородной и мужественной
девушки вплелась в его существование в этом городе короткой и трагической
нитью. С той самой минуты, когда он впервые увидел ее без чувств, в таком
печальном состоянии, среди грязи и убожества, как лилию, вырванную с
корнем и брошенную на навозную кучу, его привлекли к ней ее юность и
беспомощность, а позднее - терпение и стойкость, с которой она, без единой
жалобы, переносила долгую болезнь и горе после смерти ребенка. Он ясно
видел к тому же, что, хотя Мэри не была больше девушкой, она целомудренна
и чиста, как этот свет, что недавно играл на ее лице. Она возбуждала в нем
восхищение и живой интерес, и доктор давал себе слово, что поможет ей
перестроить жизнь. Но она тайком уехала из города, как только ей позволили
силы, вырвалась из той сети осуждения и злословия, которую, должно быть,
ощущала вокруг себя. В годы ее отсутствия Ренвик по временам думал о ней.
Не раз вставала она в его памяти, тоненькая, светлая, хрупкая, и был во
всем ее облике какой-то настойчивый призыв, словно она хотела сказать ему,
что нити их жизней снова переплетутся.
возвращение ее в этот дом скорби, откуда ее так жестоко изгнали, не
окончилось снова трагедией. Через некоторое время мысли его приняли иное
направление, и он достал из ящика стола старое письмо в одну страничку,
уже немного выцветшее за четыре года, написанное круглым почерком, косыми,
загибавшимися книзу строчками. Он перечел его снова, это единственное
письмо Мэри к нему, в котором она посылала ему деньги, - вероятно, с
трудом скопленные из ее скудных заработков, - желая хоть немного
вознаградить его за лечение и заботы о ней. Держа письмо в тонких пальцах,
доктор задумался, глядя прямо перед собой; он видел в своем воображении
Мэри за той работой, о которой она упоминала, видел, как она на коленях
скребет щеткой полы, как она стирает, моет на кухне посуду, выполняет все
обязанности прислуги.
в ящик и, так как до вечернего приема больных у него оставался еще целый
час, решил, не откладывая, сходить к директору школы и поговорить с ним о
Несси. Сказав экономке, что он вернется к четырем, доктор вышел из дому и,
не торопясь, направился в школу, до странности" серьезный и рассеянный.
других домов Черч-стрит, благодаря чему больше бросалась в глаза строгая,
но поражавшая прекрасными пропорциями архитектура ее обветшалого фасада и
гордо красовавшиеся на мощеной площадке перед ним две русские пушки на
высоких лафетах, взятые под Балаклавой отрядом уинтонской добровольческой
кавалерии, которым командовал Морис Лэтта.
фасада, ни пушек; поднявшись по отлогим, истертым каменным ступеням, он
прошел по коридору, все с тем же озабоченным видом постучал в дверь
директорского кабинета и вошел.
отлиться в форму ученого педанта, сидел за письменным столом, заваленным
бумагами, посреди своего небольшого кабинета, уставленного по стенам
книжными полками. Этот толстенький человек в опрятном коричневом костюме
не сразу поднял глаза и продолжал изучать какой-то лежавший перед ним
документ.
сказал шутливым тоном:
поднял глаза, он продолжал: - Глядя на тебя, я вспомнил старые времена,
когда ты вот так же постоянно сидел и изучал что-нибудь.
знаком попросив гостя сесть, промолвил легким тоном:
моей чернильной команды, трепеща, ожидает заслуженной кары. Этих сорванцов
полезно держать в благоговейном страхе перед высшим начальством.
школьные годы, и Ренвик сказал:
когда вернусь в Эдинбург. Он будет польщен таким комплиментом.
принял" мечтательное выражение, словно смотрели в прошлое. - Эх, как бы
мне хотелось вернуться в наш старый город! Везет тебе, черт тебя возьми!
не бросаю тебя одного в этой глуши.
пол, потом устремил глаза на Джибсона и сказал серьезным тоном:
по секрету. Мы с тобой старые друзья, но мне трудно объяснить тебе, чего я
хочу. - Он опять помолчал, потом продолжал с некоторым усилием: - У тебя в
школе учится одна девочка, в которой я принимаю участие, больше того - за
которую я тревожусь. Это Несси Броуди. Я косвенно заинтересован в ее
здоровье и ее будущем. Прими во внимание, Джибсон, что я не имею ни
малейшего официального права обращаться к тебе таким образом; я это
отлично знаю, но ты ведь не похож на других директоров и наставников. Мне
нужно узнать твое мнение, а может быть, понадобится и твоя помощь.
спросил, почему Ренвик интересуется Несси, и ответил медленно:
странный склад ума. Память у нее замечательная, Ренвик: если ты прочтешь
ей вслух целую страницу Мильтона, она повторит все почти слово в слово.
Схватывает она все быстро, но вот способность рассуждать, более глубокие
свойства мышления у нее развиты непропорционально слабо. - Он покачал
головой. - Она, что называется, примерная ученица, соображает быстро, но,
к сожалению, я замечаю в ней некоторую ограниченность интеллекта.
это ей по силам? Получит она ее, как ты думаешь?
чему она ей? Да и трудно сказать, получит или нет. Это не от нас зависит.
Программа университетских экзаменов не совпадает с нашей школьной
программой. Ей следовало бы идти в Педагогический институт. Вот это ее
призвание.
стипендию? - спросил Ренвик с некоторой стремительностью. - Я имею
сведения, что здоровье ее пошатнулось от усиленной подготовки к ним.
это не в нашем ведении. Стипендия предоставлена городу, назначает ее
университетское начальство, и к экзамену допускают всякого, кто