Чтение 115–й страницы книги ~Раз в год в Скиролавках~

- Бьюсь с вами об заклад, майор, что Антек Пасемко появится у нас через
два месяца и признается во всех преступлениях. Ставлю бутылку коньяка.
- А я две бутылки ставлю, что он у нас не появится, потому что это
слишком строптивый человек. Это мы через полгода снова за ним поедем. А до
этого времени еще одну папку надо будет завести для разных доносов,
донесений и показаний.
Однако они оба ошиблись. Никто больше не приехал, чтобы дать показания.
Не поступил ни один донос или донесение. Деревня снова замолчала и окаменела
в тревоге. Только доктор Неглович позвонил один раз капитану Шледзику и
спросил его, есть ли после информации, которую ему дали Жарын, Ярошова и
хромая Марына, основания для повторного ареста Антека. "Прокурор еще не
видит достаточных оснований для этого", - сказал ему Шледзик. Ему
показалось, что доктор не сразу повесил трубку, а долго держал ее возле уха,
словно был глубоко озабочен всем этим делом.

О том,
что существует не только закон,
но и справедливость

После трех дней работы в молодняках Антек Пасемко пришел к лесничему
Турлею и, как это было в обычае у лесных рабочих, попросил небольшой аванс.
Он хотел иметь деньги, чтобы после работы пойти в магазин, купить несколько
бутылок пива, сесть на скамейку возле магазина и посмотреть на старых
приятелей. Ему было интересно, примут ли они от него угощение или,
охваченные страхом, уйдут. Он предпочитал, чтобы они ушли, потому что, когда
он вернулся в деревню, он открыл, что переживание собственного и чужого
страха ему необходимо как пища и даже больше, потому что живот можно набить
и голод утолить, а человеческим страхом он никак не мог насытиться. Он
боялся ночного битья, спина его болела от ударов материнского кнута, но он
убедился и в том, что от этого страха и боли он получает наслаждение. Так
же, когда он видел страх в глазах девушки или женщины, когда жбан
вываливался из девичьих рук или кто-то из них падал в обморок при его виде,
как, например, та старая учительница, он ощущал в брюках сладостное
движение. Работая в молодняках, он иногда представлял себе, что снова
задушил какую-нибудь девушку, хотя бы старшую Жарынувну с большим передом.
Люди гонятся за ним по лесу, как за Леоном Кручеком, он удирает, полный
ужаса, что его лишат ядер. И тогда у него тоже набухал член, и, расстегнув
ширинку, он рассматривал его с удивлением и восхищением. К сожалению, по
дороге на работу или с работы он все реже кого-либо встречал, и редко когда
ему приходилось пережить удовольствие.
Он получил от Турлея небольшой аванс и сразу после работы пошел в
магазин. На лавочке не было никого, но зато в магазине много женщин стояли в
очереди. Дрожащими от страха руками подала ему Смугонева четыре бутылки
пива, женщины вытаращили на него полные страха глаза, тогда он почувствовал,
что насытился человеческим страхом, и, выйдя из магазина, в одиночестве
уселся на скамейке. Пиво он пил понемногу, бутылку за бутылкой, и в это
время ни одна женщина из магазина не вышла. Это означало, что из-за его
персоны они боятся выйти на улицу даже толпой, белым днем. Он радовался
этому страху, и такая его охватила отвага и мужская гордость, что, прежде
чем открыть четвертую бутылку, он решил, как другие мужчины, пойти к
Поровой.
Свою мысль он сразу же превратил в действие, очутился в одичавшем
садике перед ее домом и постучал в двери.
- Не боишься меня? - спросил он, когда она открыла ему двери. Черные
густые волосы у Поровой были распущены по плечам, она была в короткой
комбинации с одной оборванной бретелькой, отчего ее обвисшая грудь лежала
почти наверху.
- Немного боюсь, - призналась она, закрывая за ним двери и проводя в
комнату с черным от грязи полом и двумя кроватями. На одной кровати сидели
трое детей, тоже почти голых, и таращили глаза на пришедшего.
- Это хорошо, что ты меня боишься, - сказал Пасемко. - Потому что я
убиваю, ломаю ребра, пальцы из суставов выламываю. Но посмотри, с чем я к
тебе пришел.
Говоря это и не обращая внимания на малых детей, он расстегнул ширинку
и показал Поровой набухший жилами член с красной головкой.
- Каждый сюда с таким приходит, - пренебрежительно сказала Порова, едва
глянув на предмет гордости Антека. - Ребятишки и я есть хотим. И водки я бы
выпила.
- Вот, - сказал Пасемко и вручил ей пачку денег. - Купи, что надо, и
забери отсюда ребятишек.
- Зачем? - удивилась она. - Они к этому привыкли. Даже если ты меня
душить захочешь, шуму не наделают.
Говоря это, она набросила на комбинацию большой платок и выбежала в
магазин за водкой и чем-нибудь съедобным.
Антек Пасемко поискал в комнате какой-нибудь стул или лавку, но, кроме
двух кроватей, другой мебели в доме Поровой не было. Он уселся на другой
кровати, накрытой старым одеялом, и волей-неволей посмотрел на троих детей,
которые тоже на него смотрели. Один был совсем маленький и, лежа на животе,
монотонно долбил головой в подушку. Гордо выпрямившийся Дарек, голый от
пояса книзу, сидел на краешке кровати и голыми ногами болтал в воздухе, а
пятилетняя Зося, тоже голая от пояса книзу, по-турецки присела возле Дарека
и ожесточенно скребла себе голову. У ребятишек были большие животы, словно
бы вздутые, и такие же большие глаза, немо уставившиеся на Антека.
- Что вы так на меня пялитесь? Хотите, чтобы я вам головы поотрывал? -
погрозил им Антек.
Но эти дети и от самого дьявола с рогами не убежали бы. - Покажи нам
еще раз, тогда и я тебе покажу, - предложил Дарек, о котором в деревне
говорили, что у него гордая осанка, а маленькая Зося громко захихикала.
"Выйдет из нее потаскуха еще хуже матери", - подумал он и страшно разозлился
на эту девочку. За то, .что из-за нее он ощущает в себе болезненное
напряжение, а также желание схватить эту девочку за тонкую шейку и,
придушивая, одновременно вонзить зубы в ее подбрюшье. Он не отдавал себе
отчета в том, что лицо его перекосилось и обнажились зубы, а Дарек и Зося
расхохотались, потому что им показалось, что он строит им веселые рожи. Этот
смех стегнул его, как материнский кнут, - он вдруг отрезвел, прошло
болезненное напряжение, внутри он почувствовал холод. Он опустил глаза на
грязный пол.
Пришла Порова, поставила на подоконник бутылку водки и положила кольцо
кровяной колбасы. Второе кольцо она бросила ребятишкам на кровать.
Неизвестно откуда вытащила нож, порезала буханку хлеба на четвертушки,
немного хлеба дала детям, и сама начала есть. Из сеней она внесла лавку,
сбросила с себя платок, уселась на лавку и бутылку с подоконника подала
Антеку.
- На, пей первым. Стаканы ребятишки побили. - Соблазняла она его,
улыбаясь щербатыми зубами.
Он сделал порядочный глоток, и сейчас у неге снова стало тепло внутри.
Есть он не хотел - брезговал колбасой и хлебом с грязного подоконника.
Порова же пила и ела, громко чавкая и время от времени поддергивала вверх
короткую комбинацию, чтобы он со своего места мог видеть ее смуглые бедра и
чуточку кудрявого зароста на подбрюшье. Ноги, однако, она сжимала, чтобы не
сразу он увидел то, что было самым важным, она ведь знала, как побуждать
мужчин к действию.
- Ты не больна? - вдруг забеспокоился Антек. - Мать мне говорила, что
от женщины можно получить страшную болезнь и потом всю жизнь будешь
несчастным. Язвы делаются, мясо от костей отваливается. Я видел таких людей
на фотографиях, и когда о них думаю, меня аж тошнит.
- Твой отец у меня был и как-то не заболел. И твой брат, и много
других. Да, болезнь у меня была, но это было раньше, когда ко мне еще на
такси приезжали. Сейчас я здорова. Впрочем, зачем ты ко мне пришел, если
боишься?
- Это ты меня боишься, - заявил он.
Она кивнула головой и продолжала есть, громко чавкая. А когда уже
наелась и выпила водки, неизвестно почему разразилась громким смехом,
откидывая голову назад и тряся грудями, словно они были сделаны из желе. Он
же все смотрел меж ее сжатых бедер, потому что хотел собственными глазами
убедиться, что никакой болезни у нее нет, но ничего, кроме кудрявых волос,
она не показывала. И поэтому его все больше раздражал ее смех, который
говорил о том, что она его не боится, а ведь ему так хотелось ее страха.
- Ты меня боишься хоть немного? - спросил он ее наконец. - Нет, -
захохотала она и совсем подняла комбинацию кверху, обнажая смуглый, весь в
складках живот.
- Я ее задушил. Коленями ребра поломал. Пальцы из суставов выламывал. А
одной бутылку воткнул, - невнятно повторял Антек Пасемко.
- Слабенькие они были, - скалила она поломанные зубы. - Недозрелые. А я
одна мешок картошки возьму на спину. Со мной бы ты не справился. Сильно ты
хрупкий, Антек, заморыш. Развеселившаяся и разохотившаяся Порова перешла с
лавки на кровать, схватила Пасемко поперек туловища и так его придушила в
объятиях, что у него дыхание сперло. Он хотел вырваться и удрать, но она
повалила его на спину, начала расстегивать ширинку.
- Сейчас как следует рассмотрю, какой он там у тебя, ведь болтают, что
ты ни с одной еще не спал.
И хоть он сердито что-то бормотал, вырывался и давился собственной
злостью, она ту его вещь вытащила наружу, а увидев, что она сделалась
дряблой и малюсенькой, еще сильнее разразилась смехом. Тогда он укусил ее в
голое плечо и, ударив головой в грудь, вырвался из ее объятий. Потом бухнул
всем телом в двери и выбежал из дома. А она, рассерженная, что он ее укусил