В этих совсем безобидных вопросах ей что-то послышалось.
- Не подходи ко мне, - попросила. - Иди своей дорогой. Сзади мой муж идет,
чеченец.
- Да ладно, красавица, - засмеялся он. - Никто за тобой не идет. Не бойся,
не укушу. И сумок отбирать не стану. Твоя ноша, вот и неси.
Ей еще не было тридцати, однако из-под шапки выбивался тонкий седой локон
возле левого виска, белеющий на фоне черного меха. Она мгновение с острым
прищуром смотрела на Глеба, потом вдруг вздохнула и, распахнув полы шубы,
принялась сдирать о траву комья налипшей на сапоги тяжелой глины.
- О Господи! - протянул Головеров. - Тебе бы по проспекту гулять, с
театральной сумочкой. Или с собачкой на шелковом поводке. А ты пудовые
сумки по грязи волочешь. Посмотри, во что шубу превратила? Что теперь муж
скажет?
- Кошмар, - неожиданно согласилась она. - Такая неудачная поездка! Едва
ноги унесли...
- Допустим, не только ноги, - усмехнулся Глеб, кивая на сумки.
- Хорошо, Башир нас перед постом высадил, а то бы всех загребли.
- Федералы? Бандиты?
- ОМОН! Почище бандитов!.. Башира забрали вместе с "уазиком".
- Башир - это муж?
- Да нет, сосед, челночили вместе. Она подняла сумки, сделала два шага и
плюхнула их в грязь.
- Сил больше нет! А идти до Умарово - пять километров...
- Что же ты в Умарово пошла этой дорогой? Можно же по асфальту?
- Здесь безопаснее, не ездят... Помоги донести? Заплачу.
В голосе не было никакой надежды: в Чечне мужчины не носили груза на себе,
оставив это занятие женщинам, как дополнение к богатым одеждам.
- А увидят? Несолидно...
- Да кто тебя тут увидит? - женщина огляделась. - Никого нет, и темнеет.
Он почувствовал азарт "съема" - знакомое состояние самого прекрасного в
мире поединка с женщиной, победа в котором всегда делится пополам. Значит,
не совсем одичал, если еще хочется не удовлетворения плотской страсти, а
игры, освежающей кровь и увлекательной прелюдии, стремления заинтересовать,
очаровать, хотя вряд ли такое возможно для грязного, завшивевшего мужика.
- А сколько заплатишь? - улыбнулся Глеб, пробуя сумки на вес. - С
тонно-километров? Или как?
- Тридцать тысяч дам, - буквально поняла она.
- Приличная сумма, - серьезно определил Головеров и вынул из кармана пачку
долларов. - Особенно когда денег почти нет, остался пустяк совсем, мелочь
какая-то.
Женщина отвела глаза в сторону, сломив гордость, попросила жалобно:
- Ну помоги! Прошу тебя, пожалуйста... Ты же русский.
- Ладно, - он взял сумки и пошел вперед. - Рассчитаешься поцелуем. Если
твой муж не пристрелит.
- Он не пристрелит, - обрадовалась она. - Он чеченец, но вполне
интеллигентный человек, учитель по образованию.
Это ее заверение сильно отдавало легендой, но Глеб не стал ничего уточнять
и молчал всю дорогу, представив реально картину, как он, давно не мытый,
воняющий потом, с тяжелым запахом изо рта полезет целовать эту ухоженную,
хотя и измученную дорогой женщину. Самого-то передергивало от омерзения...
А он любил, когда во всем, даже в безобидной, ни на что не претендующей
игре есть своя эстетика, непременно обусловленная взаимным приятным
чувством.
У околицы деревни Глеб остановился, опустил ношу на траву, но женщина
указала на белую железную крышу.
- Вон мой дом! До ворот.
Неужели заставляла отрабатывать на полную катушку? Страдать, так знать за
что...
В деревне не было уже ни огонька, впрочем, как и в ее доме из белого
силикатного кирпича. Подозрение, что муж - легенда еще больше усилилось,
пробив надеждам крошечную брешь.
У ворот она огляделась, подставила лицо.
- Ну, получай зарплату, что стоишь?
Возле своего дома она заметно осмелела, в голосе послышалась властность -
качество привычное и каждодневное.
- Извини, я пошутил, - отступил Глеб. - Мне ничего не нужно.
- Врешь, я вижу! Глаз у тебя блудливый. Ты же бабник?
- Не скрою! - ухмыльнулся он. - Расцеловал бы тебя!.. Так бы расцеловал!
Да... как говорил Паниковский, я год в бане не был. Запах о г меня... Даже
собаки нос воротят.
- Я и не почуяла. Нос заложило, - она распахнула калитку. - А ну, входи!
- Как же муж? - заметил он. - Учитель по образованию?
- Мама у меня дома, очень старенькая... Заходи. Я сейчас затоплю титан и
согрею воду.
Глеб переступил порог и притулился к косяку. Женщина зажгла керосиновую
лампу, затем скинула шубу и ахнула.
- Ой! В прах изгадила! У меня ведь такой никогда не будет!
- Поберегла бы, не таскала в грязь, - рачительно заметил он.
- Что ты? Куда я без нее... Тут же и ограбят, и... А что ты стоишь, как
казанская сирота? Раздевайся!
- Понимаешь, я человек без комплексов, - заявил Глеб. - И скажу прямо -
завшивел. Потому раздеваться могу только на улице.
- Завшивел? - то ли изумилась, то ли не поверила она.
- А что, человеку и завшиветь нельзя?
- Господи, кого я в дом притащила? - засмеялась женщина. Тебя хоть как
зовут?
- Глеб, - сначала сказал, а потом поймал себя за язык: называть своего
настоящего имени он не имел права...
Пока он мылся в самодельной, из нержавейки, ванне, Наталья приготовила ему
чистую одежду, вплоть до верхней, неведомо с чьего плеча, но почти новой, а
старую связала в узел на дворе, предварительно вынув из карманов оружие,
боеприпасы и деньги.
- Одевайся, - приказала. - А свою хочешь прожаривай, а лучше сожги.
- За что же мне такая благодать? - возликовал Глеб.
- За сумки. Садись, стричь буду наголо. Бороду сбреешь сам.
Вымытый, остриженный, побритый и хоть наскоро, однако же накормленный, Глеб
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Елманов Валерий
Смоленский Вадим
Березин Федор
Роллинс Джеймс