Чтение 115–й страницы книги ~Транквилиум~

- Поделиться? - тупо спросила Светлана. - Поделиться - чем?

Глеб не ответил. Он смотрел в другую сторону. Там, за кормой, небо
будто намокло.

- Шквал идет, государь, - сказал кто-то сзади.

- Шквал, - согласился Глеб как-то виновато.

Светлана обернулась. Капитан смотрел на них укоризненно.

Туча была уже смоляной - и на полнеба. "Единорог" держал пока все
паруса, идя под крутой бакштаг. На лаге было тридцать семь узлов. Левые
корпуса почти ушли в воду, правые резали воздух. Палуба гудела и
вибрировала так, будто под нею изнемогала мощная машина. Больше часа
удавалось держаться на краю урагана, обгоняя валы, проходя их плавно и
медленно, под острым углом. Тысяча сто тонн железа и стали казались почти
игрушкой.

Но скорость перемещения урагана вряд ли была меньше шестидесяти
узлов. Он нагонял, и нагонял уверенно.

Ветер пока был тоже терпимый - узлов пятьдесят. Паруса на пределе, но
- держат его.

Длинные валы перечеркнуло наискось, изъязвило пенными рваными
волнами.

Температура упала градусов на десять.

На островах Жемчужного такие ветра нежно зовут "раскатиками". Они
приходят зимой и бушуют по три-четыре дня кряду. Выворачивая деревья и
подмывая берега. Часто после раскатика выбрасывает на берег обломки мачт,
круги, вамбуровые койки и жилеты...

Вверху туча обогнала "Единорог": будто пальцы черных рук нависли над
кораблем. Переплетающиеся пальцы...

С посвистом, как по железу, ударили по парусам первые струи ливня. И
тут же - первый раз! - взметнувшийся гребень прокатился по палубам. Глеб
отвернул лицо - но ударило по ногам. Сразу стало скользко. Он посмотрел на
барометр: стрелка уперлась в латунный гвоздик.

- Государь, идите в каюту! - прокричал на ухо капитан. Глеб помотал
головой.

С пушечным грохотом лопнул летящий кливер. Боцман задудел, матросы
кинулись...

Высокий вал с колышущейся пенной вершиной шел в правую скулу, сминая
другие волны. Они исчезали - или взлетали на него и взрывались белыми
бомбами. Накроет, подумал Глеб.

С жутким скрежетом - так скрежетала бы великанская заржавелая кровать
под тяжестью мамонта - "Единорог" вскарабкался на вал, застыл надолго,
перевалился на правый бок и заскользил, все набирая скорость падения...

Вода была густо-зеленой.

- Не вывезет, - сказал капитан. - Порвет нас, порвет - как корову на
льду...

- Стыдитесь, - сказал Глеб - и вдруг сам не услышал своего голоса.

Будто ворох шелестящих листьев обрушился на них. Маленькие птицы -
миллионы маленьких птиц! - носились, несомые бурей, разбивались о снасти,
ударяли в руки, лица... Крик их заполнил все. В секунды корабль
превратился в кладбище. Перья и кровь не мог смыть хлынувший ливень. Упал,
взмахнув руками, матрос - и был тут же снесен за борт. Страховочный конец
лопнул, как шнурок звонка, дернутый в раздражении.

Впереди - сомкнулась тьма.

Не слышно стало ничего, кроме воя ветра. Капитан отдавал команды
жестами рук.

Лишь штормовое вооружение осталось через минуту. Синие, в ладонь
толщиной, брезентовые треугольники фок- и грот-стакселей. Их тяги хватало,
чтобы не терять управляемости.

Валы теперь шли сзади и справа. Гребни достигали мостика. Мачты
мотало резко, почти било. Как там марсовый...

Сзади нарастал трепещущий свет.

Глеб поднес к глазам часы. Без четверти четыре. Слово "Альдо" еще
угадывалось на крышке.

Пенный вал перевалился через подволок мостика. На полминуты от
"Единорога" остались лишь торчащие из взмыленной воды стальные мачты. Глеб
бросил взгляд направо. Высокая труба машины извергала черный,
приправленный искрами дымок, исчезающий тут же. Значит, помпы качают...

Выдержим, вдруг понял он. Выдержим и это, черт бы побрал...

Холод прошивал насквозь.

Долго ничего не менялось. Лишь свет сзади становился ближе и ярче.
Лишь свист и взревывания ветра можно был слышать.

Рваная - еще темней, чем прежде - туча бросилась наперерез им.

- Каюту!... - прокричал капитан на ухо. - Слишком!..

Глеб помотал головой.

Это был снег. Среди лета. Серые мокрые хлопья, бьющие наотмашь со
шлепком, и - острые кристаллы, секущие лица. Глеб уже не чувствовал рук,
только видел их, вцепившиеся в поручень намертво и бело.

Ледяная короста проступила на вантах.

Серой, как после великой стирки, стала вода в межпенных полыньях.

Во мгле и мельтешне пропал "плац-парад" - палубная надстройка на
баке.

Потом... потом навалилось что-то еще. Неощутимые глыбы...

Снег пропал, и даже волны как-то сгладились, будто потяжелели.
Касаясь мачт, в обгон неслись клочья мерцающего тумана. Судорожный свет
настигал их. В какой-то миг сплошная завеса туч развалилась, и "Единорог"
кормой вперед влетел под своды адских чертогов.

Фиолетовые, зеленые и свекольно-черные облачные стены вздымались
высоко, образуя то ли купол, то ли опрокинутую воронку, наполненную
светящимся газом. Мачты охватило холодным пламенем, текущим кверху. Грохот
под куполом стоял такой, что его можно было принять за абсолютную тишину.
Сотни молний одновременно вспыхивали на облачных стенах, рисуя иероглифы
имен всемогущего Бога. Прямо по курсу опрокинутое дерево белого пламени
пульсировало, вонзившись ветвями в воду, и никак не могло отдать морю всю
свою страсть и силу. Глеб понял, что кричит сам - пытаясь что-то себе
доказать. Корабль тоже вопил, и вопль этот принимали не взорванные уши, а
руки и ноги.

Глеб оглянулся на рулевых. Волосы у них взметнулись дыбом и искрили.
Капитан поднятой рукой указывал перемену курса, и рука была в огне.

От канонады исчезал, сворачивался ежом, прятался разум.

И - снова встала завеса дождя. Ливень был таким, что не стало видно и
мачт. Море падало в море, и человеку здесь нечего было делать.

Но - просвечивая сквозь водяную стену, сполохи вычерчивали силуэты
горбов и впадин другой воды, тяжелой и черной. Огненные шары и зигзаги
остывали вдали. И гром, раскалывающий череп, пройдя сквозь дождь -
обращался в ворчание...

Свист ветра стал слышен вновь, но теперь понятно было - не он здесь
самый страшный. Валы катились навстречу, в левую скулу принимал их
корабль. Стонали мачты. Потом - лязг и грохот пришел к ногам. Не выдержала
и задралась краем - так отгибают кусок жести - палубная надстройка на
баке.

Тупая усталость лежала на всем и на всех.

- Перемена курса, государь, - сказал капитан. - Иначе - не
поручусь...

Глеб кивнул.

Повернувшись лагом к волне, "Единорог" побежал на северо-восток.

- Бедный, - Олив, нежно касаясь, смазывала обмороженные кисти Глеба
какой-то пахучей желтой мазью. - Кому и что ты хотел доказать?

- Не знаю, - Глеб засмеялся. - Наверное, гадам, которые наслали
ураган. И, знаешь... я просто не мог уйти. Не мог оторваться. Никогда бы
себе не простил, что - ушел и не видел...

- Это здорово, что ты выстоял. Мне... было видение.

- Опять началось?

- Куда же деться? Но - не слишком пока глубокое, не волнуйся. Вот
что: если бы ты не устоял... спрятался бы, ушел - корабль бы разбило. И ты
бы бросился спасать...

- Билли?

- Его.

- Значит, нас посетили одинаковые страхи. Может быть, мы
устанавливаем внутреннюю связь?

- Она у нас давно. Другое дело... мы все еще не доверяем себе
по-настоящему. Хотя - пора бы.

- А это просто невозможно.

- Не согласна, нет. Впрочем... Глеб, ты мне сможешь ответить?

- На что?

- На вопрос. Пока - на вопрос. Если ты дотронешься до Билли - что
будет?

- О-о... - он замолчал. Олив отложила мазь и взялась за бинты. Прошло
несколько минут. - Наверное, тебе лучше не знать этого. Мне будет легче,
если я постараюсь осилить это в одиночку. Это не недоверие, пойми...

- Я... потрогала его. И - не поняла. Точнее - не смогла вспомнить, на
что это похоже.

- И для чего нужно... Не надо, дорогая. Предоставь это времени. Надо
лишь сделать так, чтобы в ближайшие два-три месяца мы не столкнулись бы
где ненароком.

- Конечно, я могу спросить этого Волкерта - но если ты говоришь, что
лучше не знать...

- Мне будет легче. А сейчас такое время, что надо экономить силы.

- Опять задумал что-то?