в бронях, на ночлегах, пока не добрались до своих княжеств, выставляли
сторожу. Не только то помнилось из киевской великой старины, как были
увенчаны святостью князья-страстотерпцы, Борис и Глеб, но и то, как после
братнего съезда в Долобске, созванного самим Владимиром Мономахом, князья,
схватив, ослепили брата своего, Василька Теребовльского. И то было, не
сотрешь! И был рязанский князь-братоубийца, Глеб, что зарезал братью свою
во своем шатре во время пира... Кровь, дедами пролитая, да не пади на
главы правнуков наших!
пока Тохта, задерживает Ивана у себя, и Андрей решил своею волей забрать
Переяславль. От хана можно будет потом и откупиться! В конце концов, он
сейчас слишком нужен Тохте! Федор Черный и князь Константин тоже дали
рати. Окинф собирал владимирское ополчение.
Михайлы. Данил умел торопиться, когда нужно. Вечером он собрал воевод.
Покусывая бороду, мерил глазами боярские лица. Все говорили единогласно
<едиными усты>. Дать князю Андрею занять Переяславль нельзя было. Михайло
Тверской предлагал встретить рать Андрея под Юрьевом, на древнем полчище,
где не раз встречались рати враждующих князей. Встретить там и не дать
вступить в Переяславскую землю. От Москвы до Юрьева было втрое-вчетверо, а
от Твери и впятеро дальше, чем от Юрьева до Владимира, где уже стоял
наготове Окинф Великий с владимирским полком.
причастием. Наконец-то пришел час доказать, что и московляне чего-то стоят
в ратном деле!
прорезало конское ржанье, топот, смутное шевеление бегущих куда-то людей и
скачущих гонцов. Земля вновь насильственно отделилась от неба,
закопошилась своею беспокойною жизнью, и звезды отдалились, стали строже,
и примолкла, и тоже как бы отдалилась вода, а небо стало светлеть,
холодеть, синеть, и вот уже четко обозначились ломаная линия крыш,
остроконечья шатровых кровель... Вот уже озолотилось небо, и уснувшее на
краю окоема облачко зажглось светлым лучистым огнем. Вот уже столб света,
как поднятый меч, поднялся над щетиною дальних лесов, и первые солнечные
брызги, мгновенно пронзив влажный утренний парок, легли на бревенчатые
стены, ворота, кровли, зажгли розовым лица и багряным - гнедые бока коней.
Звонили колокола, орали птицы, потревоженно кружась над городом, и вот
восходящее солнце залило наконец землю и удивилось, повиснув в вышине,
необычному сосредоточенному кипению маленького бревенчатого городка. К
нему и от него тянулись конные рати, бойко катились возы, из раскрытых
настежь ворот крепости выезжали и выезжали, и вскачь уходили вперед по
Дмитровской дороге все новые и новые, ощетиненные копьями дружины, и уже
прерывистая череда конных полков, протянувшись полями и лугами
Подмосковья, головой утонула в лесах, а вершники, перескакивая с коня на
конь, летели вперед по дороге на Переяславль, только брызгами пыли из-под
копыт с пристывшей за ночь дороги да замирающим вдали цокотом тревожа
покой еще сонных лесных деревень.
вперед, оставя молодших воевод доправливать рати. Данил выехал на второй
день, захватив сына, Юрия. В третий день за ушедшего ратью уходили обозы,
и Федор Бяконт принимал, проверял и выслушивал остатних воевод, и,
поглядев в глаза черниговскому боярину, те уже не шли - бежали рысью.
челны и лодьи, посадил рать на корабли и спустил по Волге до Кснятина.
Оттуда, берегом Нерли, полки шли к Переяславлю на рысях через Хмельники,
Купань, берегом Клещина-озера, и, не задерживаясь у города, на ходу хватая
с седел протянутые крынки с молоком, квасом или водой, ловя караваи хлеба,
что кидали и протягивали им выстроившиеся вдоль всей дороги радостные
переяславцы, мимо Красного Села, по Трубежу, на Берендеево, и дальше, и
туда, туда, выливаясь в поля, - так что даже обогнали москвичей, и уже на
Колокше, под Юрьевом, встречали переяславскую, двумя днями ранее
подступившую к Юрьеву дружину. Михайла Тверской, прискакавший в пыли, в
разводьях пота, с ошметьями грязи на щеках, не сходя с седла выслал
сторожу и начал уряжать полки. Рати подходили и подходили. Данил, в два
дня доскакавший от Москвы до Юрьева, безо спору уступил воеводство Михаилу
и подчинил тому Протасия с ратью.
на отца, которому, хоть зипун и потемнел от пота, было словно бы ничего.
Он еще не понимал, что с возрастом у человека появляется умение владеть
собой, какого нет у мальчишки, и старик, а уж зрелый муж и подавно, легко
вынесет то, чего не сумеет желторотый шестнадцатилетний юнец. Впрочем,
умывшись холодянкой и пригладив свои пропыленные до седины рыжие кудри,
Юрий стал с восторгом осматриваться и уже скакал по полям от полка к
полку, спрашивая: кто и откуда? И чуть не прискакал к подошедшим
ростовчанам. Добро, ему вовремя закричали с холма, а отец, спустя полчаса
встретивший сына, которого счел уже попавшим в полон, закатил ему такую
оплеуху, что Юрий едва удержался в седле и больше уже не совался никуда
один, без приставленных к нему старших дружинников.
полки, что передовой полк Андреев чуть весь не попал в полон и отошел на
рысях, едва выбравшись из окружения. Окинф, поведший своих в обход, лоб в
лоб столкнулся с Терентием и переяславцами и не посмел без князя начать
бой. В конце концов Андрей отступил на несколько верст и стал подтягивать
свои разбросанные без толку рати, а Михаил, три дня не слезавший с седла,
назначил сторожу, отдал последние распоряжения и, подъехав к шатру, упал с
коня. Слуги, бросившиеся к нему с ужасом и воплями, увидели, что князь их
крепко спит. Подняв осторожно бесчувственное тело Михайлы, они устроили
его на соломенном, застланном попонами ложе и послали за Данилом.
подложенных седлах и ел горячую кашу из котла. Он скосил глаза на
вестника, проглотил, покивал головой, выслушал, переспросил:
пусть будет в покое. Я посторожу!
Протасию, пущай пошлет в сторожу кого ни то. Да узнай там, все ли обозы
подошли? А я тоже лягу. Из утра надо Андрея добывать.
глаза.
православные християне. Постреляли маненько из луков-то, и хватит. Понял
Андрей, что не с бабами пришел биться, чего ж больше! Теперича и
столковаться мочно. А ты молод, глуздырь, у меня, молод да горяч. Никогды
не лезь вперед носом-то, нос переломят, того! Преже головой подумай!
Видал, как Михайло Андрея обошел? Те и убрались безо всякого бою. И на
рати ум нужен, и чтобы не ратиться, да побеждать - того больши! Скачи,
сынок, да все толком передай! А я лягу. Приустал маненько. Все на кони да
на кони... Да жары-ти стоят! Уж и сердцу что-то тяжело.
пересылаться с Андреевой ратью, а когда воротились гонцы и привезли ответ,
что Андрей готов начать переговоры, Данила неторопливо сел на коня и с
немногою дружиной поехал, несмотря на отговоры князя Михаила и иных бояр,
к Андрею в стан.
захватить может. А меня пущай задержит! Княжесьво не пустое, бояре да Юрий
постерегут, а и хана он побоится. Хану нынь голка на Руси не надобе. А
толковать с ним мне способнее самому. Все ж таки брат родной!
выехал из стана впереди своей свиты, проминовал холм, спустился, маленький
издали, к ручью, вот переехал, вот говорит о чем-то с вражьими дозорными,
вот те поскакали опрометью к себе, а Данил, все так же неторопливо, следом
за ними, поднялся на холм, перевалил за гребень и скрылся из виду.
истоптанным порушенным хлебом. Юрий почувствовал вдруг, как взмокли
ладони, которыми он держал поводья коня. Что ежели отец не вернется? Он
растерянно оглянулся: зачем они его отпустили?! С внезапно вспыхнувшей
неприязнью Юрий увидел близко от себя красивое серьезное лицо князя
Михаила. (Мог бы и сам поехать, чем тятеньку посылать!) Спокойное, с чуть
сведенными бровями лицо. (И не боится, ничто ему!) Еще вчера считал он
Михайлу героем и завидовал, что его отец не такой, а слишком простой и
мирный... Михаил Тверской меж тем поехал проверять сторожу. В жарком
безветренном воздухе струился дым костров. Ратники варили кашу. И Юрий
готов был заплакать, завыть, броситься на всех: чего они ждут, чего
Шилова Юлия
Круз Андрей
Маккэфри Энн
Сапковский Анджей
Афанасьев Роман
Майер Стефани