Чтение 116–й страницы книги ~Эндимион~

пристально поглядел на девочку: она и не думала насмехаться. - Если не
ошибаюсь, для тебя найдется подходящее занятие. - Я молча ждал
продолжения. - Землю надо изучить. Мои родители бывали здесь... Мама
считала, что львы, медведи и тигры - ну, те силы, которые похитили Землю
из-под носа у Техно-Центра, - что они проводят тут эксперименты...

- Какие еще эксперименты?

- С гениальностью. Или, точнее, с человечностью.

- Что-то я не понимаю. Энея повела рукой.

- Этот дом построен в 1937 году.

- От Рождества Христова?

- Да. Разрушили его в двадцать первом веке, во время восстания,
если не раньше. Те, кто переправил Землю на новое место, восстановили
дом точно так же, как восстановили для моего отца Рим девятнадцатого
столетия.

- Рим? - переспросил я, чувствуя себя полным идиотом оттого, что
приходится уточнять едва ли не каждое слово девочки. Знаете, бывают
такие деньки.

- Тот Рим, в котором провел свои последние дни Джон Ките. Но это
другая история.

- Ага. Я помню ее из "Песней" твоего дядюшки Мартина. Признаться, я
ничего в ней не понял.

Энея махнула рукой.

- Я тоже не понимаю, Рауль. Но те, кто перенес Землю, не только
восстанавливают древние города и здания, они воскрешают людей.
Создают... динамику.

- Таким-то образом? - с сомнением в голосе справился я.

- Дело в том, что... Мой отец был кибридом, помнишь? Тело человека,
а личность - матрица ИскИна.

- Но ты же не кибрид.

Энея покачала головой. Мы двинулись дальше. Под нами шумел водопад.

- Пока я буду учиться, тебе предстоит кое-что сделать.

- Например?

- Изучить Землю, выяснить, что замышляют... существа, которые ее
похитили, и привести наш корабль.

- Наш корабль? - В конце концов, мысленно прикрикнул я на себя,
хватить строить идиота. - То есть мне придется воспользоваться нуль-Т?

- Да.

- И привести сюда корабль Консула?

Девочка вновь покачала головой.

- На это уйдет несколько столетий. Нет, мы встретимся с тобой в
другом месте, на каком-нибудь из миров Сети.

Я потер небритую щеку.

- Что-нибудь еще? Давай выкладывай, что ты для меня припасла, какую
маленькую одиссею?

- Еще нужно слетать на Окраину и повидать Бродяг. Но это мы сделаем
вместе.

- Хорошо. Надеюсь, больше ничего? Знаешь ли, я уже не так молод...

Я попытался обратить все в шутку, но Энея оставалась убийственно
серьезной. Она взяла меня за руку.

- Нет, Рауль, это только начало.

Запищал сигнал вызова.

- Что стряслось? - Естественно, первая моя мысль была об А.Беттике.

- Мне сообщили координаты, - озадаченно произнес комлог.

- Как насчет видео?

- Только координаты и крейсерская высота.

- Куда летим?

- Координаты соответствуют точке в трех тысячах километров к
юго-западу отсюда.

Я посмотрел на Энею.

- Что сие означает?

- Точно я не знаю, - ответила девочка, - но кое-какие догадки у
меня есть. Пускай это будет сюрпризом.

Держа друг друга за руки, мы вышли из дома и по залитому солнечным
светом ковру палой листвы направились к катеру.

Я уже говорил: зря вы это читаете. Теперь я понимаю, что следовало
выразиться иначе: зря я это пишу.

На протяжении бесчисленных дней и ночей я заполнял гладкие
веленевые страницы воспоминаниями об Энее, Энее-девочке, и ни словом не
обмолвился о той, кого вы знаете как мессию и кому, быть может, ошибочно
поклоняетесь. Но я писал не для вас - и, как выяснилось, не для себя.
Своими воспоминаниями я оживил Энею-ребенка потому, что хотел, чтобы
ожила Энея-женщина - ожила вопреки логике, вопреки истории, вопреки
безнадежности и отчаянию.

Каждое утро, когда автоматически вспыхивают лампы, я просыпаюсь в
кошачьем ящике Шредингера, три на шесть метров, и с изумлением
обнаруживаю, что еще жив, что так и не почувствовал ночью миндального
привкуса.

Каждое утро я сражаюсь со страхом и отчаянием, пишу воспоминания и
аккуратно складываю в стопку веленевые странички. К сожалению, здешняя
система переработки далека от совершенства: больше дюжины страниц за раз
она не выдает. Вот и получается, что мне приходится запихивать в
рециркулятор первые страницы рукописи. Они выходят чистенькими и
свежими, садись и пиши. Змея, которая гложет собственный хвост.
Настоящее безумие. Либо - истинная сущность здравомыслия.

Вполне возможно, процессор в текстовой палете запоминает все, что я
пишу. Он запомнит и то, что мне еще предстоит написать - если, конечно,
судьба будет благосклонна. Но, честно говоря, чихал я на процессоры и на
судьбу. Меня интересует лишь та дюжина страниц - невинно чистых поутру и
заляпанных чернилами, заполненных мелким, бисерным почерком к вечеру.

На этих страницах каждый день оживает Энея.

Прошлой ночью, когда огни в камере погасли и от вселенной меня
отделяла разве что статико-динамическая капсула застывшей энергии, в
которой хватало места и флакону с цианидом, и таймеру, и счетчику
радиации, - так вот, прошлой ночью я услышал, как Энея окликает Рауля
Эндимиона по имени. Я сел. Царил непроглядный мрак, но я настолько
разволновался, что позабыл включить свет; я был уверен, что сплю, но тут
ее пальцы коснулись моей щеки. Это были ее пальцы, уж мне ли не знать. Я
целовал их, еще когда Энея была ребенком. Поцеловал и в ту ночь, на
прощание.

Ее пальцы коснулись моей щеки. Пахнуло знакомым ароматом. К моим
губам прильнули милые губы.

- Рауль, хороший мой, мы уходим отсюда, - прошептала она. - Не
сейчас. Когда ты закончишь свою историю. Как только все вспомнишь и все
поймешь.

Я потянулся к ней, но она словно отступила. Когда зажглись огни, в
камере никого не оказалось.

Я расхаживал по своему эллипсоиду, пока огни не вспыхнули вновь,
уже утром. В те бесконечные месяцы я боялся вовсе не смерти - Энея
научила меня относиться к ней как к неизбежности, - я боялся безумия.
Почему? Потому что безумие лишило бы меня воспоминаний об Энее.

Внезапно мне бросилось в глаза, что текстовая палета включена. На
миг я застыл как вкопанный. Перо высовывалось из-под крышки... Когда мы
путешествовали по вселенной с Энеей, я заметил у нее привычку засовывать
перо меж страниц дневника, который она вела. У меня задрожали руки. Я
рециркулировал то, что написал вчера, и включил принтер.

Из устройства выползла одна-единственная страница. Я сразу узнал
почерк Энеи.

Это был своего рода поворотный пункт. Либо я действительно
обезумел, либо спасен и воскрес для новой жизни.

Читайте и судите сами. Скажу лишь, что прочел ее с надеждой на
спасение. Не на духовное, а на физическое - на телесное воссоединение с
той, кого помню и люблю больше всех на свете.

Иначе, на мой взгляд, читать и не стоило.

Рауль, можешь считать, что это постскриптум к твоим воспоминаниям,
которые я прочла сегодня ночью. Господи, сколько минуло лет... Помнишь
последние три часа, которые мы провели вместе на катере - ты, мой милый
Рауль, наш добрый А.Беттик и я? Катер летел по направлению к
Талиесин-Уэст, где меня ожидали долгие годы ученичества. Мне так
хотелось все тебе рассказать - поведать о снах, в которых мы были
любовниками и поэты слагали песни о нашей любви; о видениях грядущих
опасностей, о встречах с новыми друзьями и о тягостных прощаниях, о еще
не испытанной скорби и еще не свершившемся торжестве.

Но я промолчала.

Помнишь? Мы дремали, сидя в креслах. До чего же странная штука
жизнь... Последние часы наедине, завершение одного из самых
запоминающихся промежутков нашей близости, конец моего детства, начало
иных отношений - а мы дремали. И ладно бы в одном кресле, а то в
разных... Жизнь чертовски жестока. Бесценные воспоминания теряются среди
повседневных мелочей.

Но мы устали. Нам было даже не до разговоров.

Когда катер пошел на снижение над пустыней, я вырвала страничку из
своего бедного дневника, уцелевшего в воде и в огне, и написала тебе
записку. Ты спал, опустив голову на подлокотник кресла, по подбородку
текла струйка слюны. У тебя не было ни бровей, ни ресниц, на макушке,